Страница 6 из 19
Однако промышленное и экономическое развитие России, находилось в полном и непримиримом противоречии с европейксими интересами: «Я… предвижу серьезные политические следствия, – предупреждал еще в 1839 г. А. де Кюстин, – какие может иметь для Европы желание русского народа перестать зависеть от промышленности других стран»[83]. «Уплотнение населения в капиталистическом производстве совершается в значительной степени за чужой счет; – пояснял эти выводы С. Булгаков, – если есть страны промышленные с густым населением, то должны быть и страны земледельческие, с редким населением. Плотность населения капиталистического хозяйства в известном смысле паразитарная, чужеядная»[84].
Любая попытка России, как и любой другой колонии, выйти из промышленной зависимости Запада, конкурировать с ним, расценивались Европой не иначе, как «бунт рабов».
Борьба за рынки сбыта в это время приобретала характер войны за выживание, указывали в один голос морской министр Германии А. Тирпиц и видный пангерманист П. Рорбах: «Молодая Германская империя стремится к мировому расширению. Население возрастает ежегодно на 800–900 тыс. человек, и для этой новой массы людей должно быть найдено пропитание, или что то же работа. Для того чтобы страна могла кормить возрастающее население, одновременно должен возрастать сбыт наших товаров за границей»[85].
«Мы уже серьезно страдаем от недостатка колоний, чтобы соответствовать нашим требованиям», – констатировал в 1912 г. в своем бестселлере «Германия и следующая война» ген. Ф. Бернарди[86]. И в то же самое время отмечал он, «славяне становятся огромной силой… вопрос о германском или славянском верховенстве будет вновь решен мечом»[87]. Правительственная комиссия из Германии под руководством профессора Аугагена, посетившая в те годы Россию, пришла к выводу, что по завершении земельной реформы война с ней будет не под силу никакой державе[88].
«Кайзер ожидает войну, думает, она все перевернет, – отмечал канцлер Германии Т. Бетман-Гольвег, – Пока все говорит о том, что будущее принадлежит России, она становится больше и сильнее, нависает над нами как тяжелая туча»[89]. «Единственным фактором, толкнувшим Верховное командование немецкой армии на войну, – по мнению историка кайзера Дж. Макдоно, – была их «зацикленность» на идее, что рейху грозит упадок и гибель, если он не одержит победу в тотальной войне»[90].
Население только Европейской России всего за 17 лет, с 1897 по 1914 гг., выросло почти на 50 млн. человек. (что было сопоставимо с численностью населения всей Германии). Оценивая эти результаты, Э. Тэри в 1913 г. приходил к выводу, что через 35 лет по численности населения России обгонит все страны Европы вместе взятые[91]. Нетрудно представить себе, как влиял только один этот факт на германских стратегов. Ведь согласно, хоть и сильно устаревшему к тому времени, но популярному классическому труду Клаузевица «О войне» (1832 г.): «Если мы рассмотрим без предубеждения историю современных войн, то вынуждены сознаться, что численное превосходство с каждым днем приобретает все более и более решающее значение…»[92].
Спустя сто лет бывший начальник генерального штаба французской армии М. Дебенэ писал: «Нельзя забывать, что техника, приобретшая господство и ставшая богом войны, – эта техника сама по себе инертна. Каков бы ни был ее характер: пушки ли это, пулеметы, самолеты, танки, газы или другие смертоносные орудия, они приобретают ценность только в руках человека; поэтому первейшим требованием техники является требование… в людской силе»[93].
Гр. 1. Прирост населения за 1897–1913 гг., млн. чел.
Германская интеллектуальная элита, чье мнение отражал П. Рорбах, откровенно паниковала: даже в мирных условиях, «какое положение займет Германия, по отношению к 300 миллионной русской империи к середине 20-го века?»[94] Уже сейчас требовал П. Рорбах в 1914 г., «Русское колоссальное государство со 170 миллионами населения должно вообще подвергнуться разделу в интересах европейской безопасности»[95]. «В основном Россия сейчас к войне не готова, – отмечал министр иностранных дел Германии Г. фон Ягов в июле 1914 г., – Франция и Англия также не захотят сейчас войны. Через несколько лет Россия уже будет боеспособна. Тогда она задавит нас количеством своих солдат… Наша же группа слабеет. В России это хорошо знают и поэтому, безусловно, хотят еще на несколько лет покоя»[96].
«Мы готовы, и чем раньше, тем лучше для нас», утверждал начальник Генерального штаба Германии Х. Мольтке 1 июня 1914 г., 3 июня он пояснял статс-секретарю по иностранным делам Г. Ягову: «В течение 2–3 лет Россия окончит свою программу вооружения. Тогда военный перевес наших врагов станет настолько значительным, что он (Мольтке) не знает, как тогда с ним совладать. Теперь мы еще можем с этим как-то справиться. По его мнению, не остается ничего иного, как начать превентивную войну»[97]. Предупреждая от подобных идей, О. фон Бисмарк в конце жизни указывал, что это ничто иное, как «Самоубийство из-за страха смерти»[98].
Гитлер совершено четко определял причины Первой мировой: «В Германии перед войной самым широким образом была распространена вера в то, что именно через торговую и колониальную политику удастся открыть Германии путь во все страны мира или даже просто завоевать весь мир…», но к 1914 г. идея «мирного экономического проникновения» потерпела поражение, и для Германии оставался только один выход – «приобрести новые земли на Востоке Европы, люди знали, что этого нельзя сделать без борьбы»[99].
Идея мирного экономического завоевания России уперлась в необходимость продления русско-германского торгового договора. Германия, выражал общие взгляды российской деловой среды ее видный представитель А. Бубликов, «начала войну в 1914 г. только потому, что именно к этому сроку Россия проявила недвусмысленное намерение отказаться в 1917 г. от возобновления кабального торгового договора с Германией… При таких условиях Германии оставалось одно из двух: или расстаться навсегда с мечтами о мировом господстве, либо начинать пресловутую превентивную войну, ибо дальше шансы на победу могли только падать»[100]. В вопросе о рынках, подчеркивал А. Бубликов, «Германия единодушна. Из-за него она будет драться до последнего. Он ясен как императору, так и последнему рабочему»[101].
Не случайно Первая мировая война в Германии, еще до ее начала, приняла национальный характер: «наступает схватка германцев против руссо-галов за само существование, – указывал кайзер, – И это не сможет уладить никакая конференция, так как это вопрос не большой политики, а проблема расы… И теперь речь идет о том, быть или не быть германской расе в Европе»[102]. «Я ненавижу славян. Я знаю, что это грешно, но я не могу не ненавидеть их»[103], вновь и вновь повторял кайзер, «как военный, по всем моим сведениям, я ни малейшим образом не сомневаюсь, что Россия систематически готовится к войне с нами, и сообразно с этим я веду свою политику». Дважды в той же надписи Вильгельм II повторял: это «вопрос расы»[104].
83
Кустин А…, с. 136.
84
Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. Т.2, СПб. 1900. (Антология…, с. 512).
85
Рорбах П…, с. 79; см. то же: Тирпиц А…, Гл. 7.
86
Friedrich von Bernhardi…, CHAPTER IV. GERMANY›S HISTORICAL MISSION.
87
Friedrich von Bernhardi… GERMANY›S HISTORICAL MISSION.
88
Рыбас С. Ю…, с. 189.
89
Цит. по: Макдоно Д…, с. 545.
90
Цит. по: Макдоно Дж…, с. 541.
91
К 1948 г., по расчетам Э. Тэри, население России должно составить почти 344 млн. чел., в то время как всей Европы – 336 млн.
92
Клаузевиц К…, с. 331.
93
Цит. по: «Военный зарубежник», 1934, № 11, стр. 2. (История Второй мировой…, т. 1, с. 28)
94
Рорбах П…, с. 77.
95
Рорбах П…, с. 88.
96
Цит. по: Хвостов. История дипломатии. Т. 2. – М.: 1963, с. 776–777.
97
Цит. по: Фишер Ф…, с. 66.
98
Макдоно Дж…, с. 542.
99
Гитлер А. Моя борьба. – М.: Витязь. 2000. – 587 с., с. 110 – 120, 130.
100
Бубликов А.А…, с. 185.
101
Бубликов А.А…, с. 188.
102
Пометка на статье в «Фигаро» от 6 декабря 1912 г. относительно Лондонской конференции послов. (Цит. по: Фишер Ф…, с. 50.)
103
Graf Joseph Stürgkh. Politische und militärische Eri
104
Цит. по: Милюков П.Н…, с. 472–473.