Страница 12 из 17
– Хорошо, что у вас есть чувство юмора, но в нашей компании нет вакансий, где бы требовалось безупречное чувство юмора. А вот ответственность, стрессоустойчивость, знание английского языка, высшее образование, чувство красоты и стиля, чувство такта и дипломатичность – без них у нас нечего делать, – подытоживает она.
– Да, конечно. Английский разговорный. Образование высшее. Последние 5 лет проработала секретарём. Поэтому как раз все эти качества, которые вы только что перечислили, мои годами выработанные навыки. У меня был директор с очень сложным характером. Причём от этого характера страдал не только весь коллектив, но и клиенты и поставщики. Все негативные ситуации решала я.
– Ну что ж, отлично! Расскажите, по каким критериям вы ищете работу?
Чувствую, как пурпурная краска заливает мое лицо. Волнуюсь до самых кончиков волос, но мне не приходится задумываться. Руки и голос дрожат, а ответы в то же время сами выпадают на модный лакированный стол из экзотического дерева – как карты. Козыри ли? Надеюсь. Я словно давно-давно готовилась к этому собеседованию и к этому месту.
– Знаете, у меня критерий один. Я очень много знаю о моде. Поверьте, очень много. Ваше лицо мне тоже знакомо: не раз читала о вас и ваших выходах в журнальных колонках, – пытаюсь сразу выдать весомый аргумент в пользу своей компетентности. А вдруг стратегия сработает? Брови дамы немного приподнимаются, и я принимаю это за добрый знак: нужно усилить впечатление.
– Да, у меня нет профильного образования. В моём городе не всегда можно было найти номера свежего глянца. Выписывала их и зачитывала до дыр, не пропуская ни одного номера журналов, ни одной программы. Поверьте, я всё знаю о качестве, о тканях, о дизайнерах и о последних трендах. Всегда мечтала работать в лучшем модном месте. Вы и есть моя работа мечты!
Выпалила на одном дыхании и замешкалась на секунду, не больше. Прозвучало, пожалуй, чуть пафосно. В этот момент дама с недоверчивой миной подалась вперёд и облокотилась на стол. Внутри меня каждая клеточка сжалась как пружина. Это боязливая Марина вдруг дала о себе знать.
«Страх – это вор! Не позволяй ему залезать в твой карман и воровать мечты!» Эта мысль как молния разбила сгущающееся пространство, и моя Морегрина, расправив плечи, ровным голосом продолжила.
– Да, не буду отрицать, мне важно, чтобы место, в котором я буду работать, вызывало внутри чувство гордости. Да, мне важна зарплата, потому что у Морегрины (да-да, от волнения, я даже заговорила о себе в третьем лице) большие планы. И мне очень интересно работать у вас. При этом я понимаю, что вы вряд ли дадите мне серьезную работу сразу. Но, прошу, проверьте меня.
На забетонированном лице Инессы Витальевны вдруг появляется эмоция. И это эмоция одобрения. Она задумывается, но через секунду, как будто что-то вспомнив, произносит.
– А почему вы не отправили резюме? Ах да, у вас же нет резюме… – она явно смягчается, откидывается, вновь расслабившись, на кресле и пристально на меня смотрит: – Однако у вас всё в порядке с самоконтролем, – размышляет она вслух, – вы умны, грамотно коммуницируете, и, повторюсь, у вас очень эффектная внешность и рост. Какой у вас, кстати, точный рост и размер?
Немного смущаюсь от такого внезапного комплимента.
– Рост 180 см. Размер одежды 44.
– А знаете, – слышу, как она произносит протяжно и немного задумчиво, а затем, словно, что-то взвешивая, продолжает: – Покажите-ка ваши руки! Да нет, не ладони! Ваши ногти. Так-так-так, – вслух размышляет она: – А волосы? Вы красите волосы или это ваши?
– Нет, это мои, натуральные, никогда не красила, – недоумеваю я, но отвечаю уверенно.
– Так, так, так! Встаньте и отойдите к двери.
«Ничему не удивляйся, Морегрина и держи курс на мечту», – говорю я себе внутри. Сейчас думаю только об этом. Делаю вид, что меня нисколько не удивляет просьба, послушно встаю и делаю несколько шагов назад. Инесса Витальевна берёт телефон и с каким-то явным облегчением быстро говорит в трубку:
– Она ушла? Отлично! Мы, кажется, решили вопрос!
Ничего не объясняя, кладёт руки на стол и смягчившимся голосом произносит то, что я так хочу услышать:
– Знаете, я могу вам предложить работу прямо завтра. Только сегодня же сделаете маникюр и педикюр. Это обязательное условие. Вы говорите, что вам без разницы, кем работать, но, согласитесь, что вам нужно узнать нашу компанию и нашу философию изнутри. Ведь мы не продаём одежду – мы продаём философию. Можете выйти на работу завтра?
Другого ответа быть не может и, еле сдерживая себя, чтобы не закричать от радости, я говорю своё твёрдое: – Я согласна!
– Отлично. Пойдёмте за мной в зал, там я вам всё расскажу.
Часть 2. Потерять
Глава 13. Слава
«Наш Боинг начинает снижение. Просим пристегнуть ремни безопасности».
Монотонный голос бортпроводника, звучащий из динамика прямо над головой, обрывает мой сон. Нехотя прощаюсь с Дедом, который снова был главным его героем.
Открываю глаза, убираю шумоподавляющие наушники, вдыхаю тугой запах кожаных кресел бизнес-класса, поднимаю шторку иллюминатора, убираю планшет с задачами на день и накидываю на себя авиаремень.
Люблю самолеты, они давно стали частью моей жизни. С первых полётов я их принял, как уютное место, где тебе ничего не остаётся, как только погрузиться в мягкий рокот самолетного сердца, да еще слушать свое – собственное.
Здесь та тишина, в которой я особенно продуктивно работаю, особенно глубоко сплю или осознанно и планомерно разбираю рабочие планы и бизнес-задачи. Здесь нет шанса у телефонов и планшетов. Они молчат. Здесь не сбивают с мыслей звонки и суетливые разговоры.
Слежу в круглое отверстие иллюминатора, как на меня надвигается гигантский человеческий улей, раскинувшийся далеко за горизонт. Улей-«океан деловых возможностей» и улей-«кладбище нежных надежд».
Город-пасть, Город-набитое брюхо, Город-офис. Город-чудовище, чьё тело распласталось на километры, чтобы подмигивать и завлекать с земли небесных путешественников миллиардами своих хитрых глаз-фонарей.
За что он так любит меня? Не знаю. Это не взаимно. Я не чувствую к нему ничего, кроме сдержанной благодарности за путь, которым иду сейчас.
Много лет назад, перед тем как навсегда уехать из старого дома, я навестил тетку. После смерти родителей, когда Дед взял надо мной опекунство, её было невозможно заманить в гости даже на великие праздники. Но, как только я начал зарабатывать, тетка и её семья переменились в своём отношении ко мне и сразу вспомнили о нашем родстве. Я соглашался на их общество только ради деда.
Хотя он никогда не был в восторге от их, к счастью, редких визитов. В такие дни дед был напускно капризен, ворчлив и несносен. Не давал вставлять ни одного слова своим, как он их называл «горе-внучкам» и младшей дочери. Дед резвился от души и выливал на их головы добрую порцию своего сарказма. Я сразу раскусил эти стариковские выходки. А когда тётка пыталась возмутиться, Дед «включал» великовозрастную деменцию и делал невинное лицо.
Он говорил много, но всегда в точку и всегда что-то справедливое, полезное или глубокое.
Мои дела шли в гору, и, вместе с ними, визиты родственников становились всё чаще. Они стали захаживать то с просьбами помочь расширить их жилплощадь, то с требованием открыть им бизнес, то с откровенными претензиями, что, мол, не стыдно ли мне, крохобору, богатеть, видя, как они прозябают…
Дед говорил в таких случаях: «Славка, запомни! Никогда не давай рыбу. Если хочешь помочь человеку – давай удочку», – и постоянно со вздохом добавлял: «…А эти-то, эти еще проявят свое нутро…»
Так и вышло.
Пока я занимался похоронами, единственные близкие люди, без моего ведома, утащили в своё логово документы и всё, что осталось от деда.
Перед отъездом попросил тетку вернуть мне хотя бы ненужные им, но самые ценные для меня дедовские вещи: дневники, несколько его картин, планы дома и сада. Дородная тётка, растекшись в самой лицемерной улыбке, тут же предложила подписать договор дарения завещанного мне имущества в обмен на «очень ценную память об отце и деде».