Страница 62 из 97
— Ваня, Ванечка, живой, — это было неожиданно и так странно, потому что Наталья Долгорукая вот уже два месяца плакать не могла. Не могла выдавить из себя ни слезинки и оттого злилась на себя. А тут стоило им войти в гостиную живыми, как слезы ручьями хлынули из глаз, хотя, казалось бы, радоваться надо. Иван же ничего не говорил, молча прижимая их к себе. Он даже не пытался успокоить рыдающую жену и хныкающего ребенка. Сколько раз он прокручивал эту сцену в своей голове, и каждый раз у него находились правильные слова, а вот когда встреча произошла не в голове, а на самом деле, и слов никаких подобрать не сумел, лишь сам с трудом слезу сдерживал, потому как знал, что только вера не давала его Наташеньке похоронить его окончательно.
В тоже время в дверях продолжала стоять Варя, прижимающая руки к груди и пожирающая глазами Петра, непривычно сурового. На висках у него она заметила несколько седых волосинок, а на переносице залегла глубокая складка, делавшая юное еще лицо старше и серьезнее. Шереметьев стоял, тяжело опираясь на тяжелую трость, а когда сделал шаг, то княжна заметила, что нога его не сгибается в колене, и идет он, наваливаясь на трость, подтаскивая ногу, как палку какую, словно не его нога, чужая, и он не умеет ею управлять.
— Ну вот, Варвара Андреевна, твой жених колченогим остался, — Петр саркастически усмехнулся. — Теперь не сплясать мне на ассамблее. И на охоту никак не выехать. Да и вообще, вряд ли на лошади могу скакать. Всё только на каретах ездить придется. И вот теперь ответь мне, а нужен ли тебе, молодой красавице такой жених, который не всякого старика обогнать сумеет? Так что, ежели отменить свадьбу отца своего попросишь, не буду я препятствий чинить.
— Вот, значит, как ты думаешь обо мне, — Варя прищурилась. Радость от того, что он вернулся, что он жив, быстро сменялась обидой на его несправедливые слова. — Да как у тебе только язык повернулся такое сказать? — она сжала кулачки. — А знаешь, Петруша, прав ты, зачем я убивалась, ночей не спала? Зачем траур как дура, жена незамужняя нацепила? — не закончив обличительную речь, потому что побоялась позорно разреветься, Варя попыталась проскочить мимо него в дверь, но уже в коридоре зацепилась юбкой за завиток ценной панели, украшающей стену. Яростно дергая ее, пытаясь освободиться, она не сразу заметила, как Петр шагнул вслед за ней.
Дверь захлопнулась, оставляя Долгоруких в комнате, а их вдвоем в полумраке коридора. Сильные руки легли на ее плечи и с силой притиснули к стене, а через секунду Варя ощутила каждой клеточкой прижавшееся к ней крепкое мужское тело. Он не извинялся, лишь губами собирал слезинки со щек, которые все-таки пробились, хотя Варя приказывала себе не плакать. Она с полминуты стояла безучастно, а потом сама обхватила Шереметьева за шею.
— Да как у тебя язык только повернулся такое сказать, словно отказываешься от меня, — прошептала она ему прямо в губы. — Да ежели бы кто-то нужен мне был, разве же я бы ждала тебя, хоть многие уже и похоронить успели?
— Я… Господи, Варя, — он уткнулся лбом ей в плечо. — Я распоряжусь, чтобы со свадьбой не тянуть. Ежели не против ты.
— Не против. Я тебя больше никуда одного не отпущу, — она все-таки всхлипнула, впервые почувствовав облегчение после всех этих дней, заполненных беспробудной тоской.
— Да я и не смогу никуда убежать, — он хмыкнул. — Государь так вообще сказал, что так даже лучше. Зато сейчас я постоянно под приглядом буду, а дел он мне найдет, еще взвою от такой радости, как императорское благословление.
— Ну и слава Богу, — с чувством произнесла Варя, почувствовав наконец-то в полной мере, что он жив и что он с ней и никуда от нее не денется.
Сегодня у меня весьма удачный день. Удачный настолько, что я решил дать в ближайшее время бал. Как только с казаками разберусь. Но с ними я долго валандаться не собираюсь. Пора раз и навсегда с этой вольницей кончать. И я даже знаю, куда они поедут. Пиратов из Тихого океана выкуривать. Со всех островов, кои Российской империи сейчас принадлежат. Народец у них хороший пророст дал, согласно переписи, коя еще раз среди казачков проведена была. Как раз хватит для того, чтобы поселения заложить. Как и на территории Калифорнии. Хватит. Терпение у меня закончилось окончательно, когда пришлось практически уничтожить Черкасск, чтобы выкурить из него главарей бунта. Когда я узнал об этом, то даже думать не мог от сжигающей меня напалмом ярости. Появилось стойкое желание собрать всех выживших казаков и не разбирая на правых и виноватых пустить под топор. Потом, слегка одумавшись, едва не издал приказ всех скопом отослать в Сибирь, но меня отговорили. Весь кабинет Министров отговаривал, настаивая на том, что провинившийся и устроивший междоусобную резню молодняк действительно достоин лишь без суда и следствия отправиться в Сибирь, снег убирать. А вот остальные, вроде бы ни при чем. Я возражал, заявляя, что еще как при чем. Это они так молодежь воспитали, что те на кривую дорожку подались, потому как дети их не в капусте народились и не крапивой в огородах выросли, так что доля вины ложится на родителей без каких-либо оговорок.
Пободались мы тогда знатно, но пришли к определенному компромиссу, который устроил всех нас. На мое благостное расположение духа повлияли так же новости, пришедшие с полей. И главная из них, по моему мнению, была та, что Иван Долгорукий и Петр Шереметьев выжили в той мясорубке и даже почитай не пострадали. Точнее, пострадал и довольно сильно Петька. Ногу ему удалось спасти, но вот всякую подвижность она потеряла навсегда. Ничего, не велика беда, главное, живой, чертяка. Я ему даже подарок велел изготовить. Модную в это время трость, со спрятанным внутри клинком.