Страница 36 из 97
Глава 8
— Никита Федорович, погоди, куды ты разогнался, пень старый? — князь Волконский остановился и обернулся, поджидая догоняющего его Радищева. — Ох, насилу угнался. И чего это ты так понесся, словно тебя кнутом подгоняет кто.
— Да задумался чего-то, Афанасий Прокофьевич, — Волконский переложил папку из одной руки в другую и провел ладонью по своим коротким волосам, которые сейчас стригли, глядя на государя, чья прическа из месяца в месяц становилась все короче и короче, практически все, от мала до велика. — Иной раз смотрю на государя и думаю, круто берется Петр Алексеевич, а потом как вспомню деда его, так и сразу же мысли энти глупые свисть из головы. По сравнению с дедом, государь зело мягок, все сперва уговорами пытается добиться своего, токма когда совсем не понимают людишки глупые, кулаком по столу бьет…
— Ну да, уж дед-то руки об столешницы не разбивал, он сразу по мордасам, да лбом об ту же столешницу… Энто ежели нужный ему человек заупрямился, ну а ежели не совсем нужный, то топориком мог приласкать, до чего дотянется: борода ли, шея ли, все едино, упокой Господь душу его грешную. — Волконский с Радищевым переглянулись. Оба они были сподвижниками начинаний Петра первого, но все равно вздрогнули, вспомнив монарха в плохом расположение духа. — Ничего, глядишь, не понадобится государю так лютовать.
— Боюсь, как бы до заговора какого не дошло, — покачал головой Волконский.
— На то Ушаков у государя имеется, чтобы заговоры раскрывать, — махнул рукой Радищев. — А ты, Никита Федорович, никак про законы об обязанности службы и о земле обдумываешь?
— Даже более о земле. Не знамо потому как, к чему это привесть может.
Проект закона о земле государь представил кабинету Министров только что, велев сгладить все острые углы и приступить к реализации как можно скорее. И вроде бы ничего такого в этом законе не было, что могло к волнениям каким привести, вот только Волконский, да и не только он, почему-то ожидал, что это только начало, и что за этим законом пойдут другие, вроде бы такие же незаметные, но которые в итоге существенно изменят всю жизнь Российской империи. Но пока что в законе говорилось, что вся земля, принадлежащая помещикам ли, али промышленникам, али купцам, да хоть крестьянину, коей случайно в земле клад откопал и сумел выкупиться у барина, да землицы прикупить, делиться должна будет на две части. Части эти будут неравными: тридцать частей оной войдут в неотделимую собственность, кою нельзя будет ни продать, ни в карты проиграть, и каким-то образом от нее избавиться, и уплата налогов за эту часть будет всегда идти в полном объеме и без послаблений. В общем, если обзавелся землицей, то будь добр ее холить и лелеять, потому как никуда ты от нее не денешься, и она может стать как первейшим твоим богатством, так и похоронить тебя, бросив предварительно в долговую яму. Землю эту можно было продать только государству, но в этом случае уже никогда ни тебе, ни твоим ближайшим потомкам землицей не владеть. Другие семьдесят частей могут стать отчуждаемыми. То есть, владелец имеет право делать с ними что угодно, хоть вообще ничего не делать, но сорок частей этой земли обязаны быть предоставлены крестьянской общине, а они уже сами поделят как им видится наделы. Барская земля может иметь с общинной общую границу, но пересекать оную не может. Все работы должны вестись отдельно, а не перескакивая с надела на надел через барскую полоску. И еще десять частей — должно уйти на подворные крестьянские хозяйства. Ежели огорода не будет, то бить крестьянина будут плетьми особые проверяющие, а вот барин получит штраф. Размер штрафа — по двадцати рублей за каждый бесхозяйственный двор. Барщина на хозяйской земле падает на общину. Как они будут распределяться между собой — вообще никого не волнует. Хоть очередность установят. Подать не должна превышать тридцати частей того, что община получила, и за этим тоже будут следить специальные людишки от казначейства, дабы из крестьян всех соков не вытягивали. Потому как сытый крестьянин — хороший работник, а вот голодный ни о чем, кроме прихода Стеньки Разина и не думает, потому чаще подается в бега али в тати, а по переписным сказкам и так народу почитай на пять-семь мильонов меньше, чем в действительности, и это только мужиков. Подать обязаны передавать не каждым двором, а в складчину в специально установленный день. Так же каждый помещик был обязан при наличии на его земле общины более чем в тридцать дворов организовать в деревнях церкви. Пусть небольшие, но с попом, кои в свою очередь обязаны были открыть класс для детей от девяти лет и старше — это, как сказал государь, добровольно-принудительно, но и ежели кто старше восемнадцати лет захочет грамоте обучиться, препонов не чинить, а обучать со всем старанием. Также каждая община, в более чем тридцать дворов, должна была уже за свой счет организовать двух девочек, обученных грамоте, и двух парней, кои тоже науку первейшую освоили, отправить в ближайший крупный населенный пункт, в коем имеется шпиталь при приходах, будь то соборы, али монастыри, для обучения лекарскому и бабьему делу. Как только они сдадут специальный экзамен отдельной комиссии и получат соответствующую бумагу, то обязаны вернуться в свою общину, в коей за государственный счет будет построена богадельня, для пользования страждущих. Туда же по идее смогут прийти и те людишки, кто в меньших общинах в округе обитает.
— Да вот вроде и правильно все, — Волконский снова переложил из руки в руки папку. — Я те же мысли всегда имел: не можешь с землицей управляться, нечего тебе ее в руки давать. Но вот как-то это…