Страница 6 из 11
Репутация Уильяма Флинна строилась на выдающейся способности привлекать к ответу самых неуловимых фальсификаторов. На протяжении своей шестилетней карьеры он вышел на след десятков фальшивомонетчиков и не смог привлечь к суду только одного. Однако Джузеппе Морелло и его люди показали себя достойными противниками. Двумя месяцами ранее, в начале февраля, Флинн поручил одному из своих осведомителей внедриться в банду, но сицилийцы были чрезвычайно привержены клану и сторонились чужаков. В марте Флинн попробовал другой подход. Он велел своему человеку завязать деловое знакомство с Мессиной Дженовой, державшим собственный магазин немного дальше по Стентон-стрит. Джованни Ля Кава, самый надежный человек шефа в Маленькой Италии, обратился к Дженове с предложением продать недвижимость по бросовой цене, но тот высокомерно отказал ему, отметив, что довольно сицилийцам подвергаться обману мошенников из материковой Италии. «Ля Кава хороший человек, – в отчаянии писал Флинн в Вашингтон, – но он не войдет в контакт [с ними]. Человеку со стороны проникнуть в банду практически невозможно».
Провал Ля Кавы стал ударом для Флинна, который был вынужден перейти к более долгосрочным мерам, чтобы собрать улики против фальшивомонетчиков. Поскольку в банде не было своего человека, для того, чтобы вычислить размер и структуру группировки, потребовались бы долгие часы скрытого наблюдения. Такое решение шеф предпочел бы не принимать: слежка в Маленькой Италии была делом нелегким; вдобавок она оттянула бы на себя значительную часть и без того ограниченных ресурсов. Для наблюдения за одним адресом требовалось по меньшей мере три оперативных сотрудника, а у него в распоряжении имелись лишь девять агентов на весь Нью-Йорк. Тем не менее с начала апреля люди Флинна заняли позиции на Стентон-стрит и начали вести подробные записи: кто и когда входил в мясную лавку или выходил из нее.
Это была утомительная и неблагодарная работа, которая требовала проницательного взгляда и хорошей памяти на лица. Наблюдение начиналось каждый день в 8:00 утра и заканчивалось с наступлением темноты. Агенты Флинна, переодетые рабочими, торчали у входных дверей и тщательно следили за тем, чтобы не сболтнуть лишнего и тем самым не выдать себя в таком месте, где все говорили по-итальянски. Они сменяли друг друга каждые несколько часов, чтобы не мозолить никому глаза, и работали парами, чтобы, если один человек «сядет на хвост» подозреваемому, второй мог продолжать вести наблюдение.
Результаты первых двух недель работы вышли смешанными. Оказалось, что несколько самых частых посетителей магазина уже были хорошо известны Секретной службе. Со временем, с помощью и с подсказками от осведомителей, оперативникам удалось раскрыть с десяток имен членов банды фальшивомонетчиков. Семь или восемь остальных никак не удавалось идентифицировать, и 13 апреля, после работы, Флинн решил прогуляться по Стентон-стрит лично, чтобы произвести оценку ситуации на месте.
Был холодный и ветреный вечер, вот-вот готов был разразиться дождь, когда шеф сошел с трамвая на Бауэри, одной из основных магистралей в центре Манхэттена. Магазин Лядуки находился в сотне метров по улице, забитой тележками, уткнувшимися в поребрик, и уличными торговцами, которые создавали настоящую какофонию сицилийского сленга, предлагая со своих лотков буквально все – от крепежных изделий до овощей. Несмотря на погоду, тротуар и проезжая часть были запружены мужчинами, спешившими домой после работы, и женщинами, одетыми в черное и охотившимися за распродажами; повсюду стайками сновали дети в грубой одежде, игравшие между тележками либо выискивавшие еду или мелочь, завалявшуюся в грязи. Флинн, завернувшись в пальто и наклонив голову навстречу ветру, пробирался сквозь толпу, пока не увидел одного из своих агентов, оперативника Джона Генри, который притаился за дверью через дорогу от мясной лавки. Генри болтался по соседству с 1:15 дня. Сейчас, как он наскоро объяснил Флинну, Морелло и двое его подручных держат совет в лавке Лядуки. Четвертый итальянец, прохожий, которого Генри до того не видел, покинул магазин немногим ранее. Теперь он примостился у уличного фонаря неподалеку и покуривал сигарету.
Небо потемнело, а спор в мясной лавке становился все более жарким. Флинн и Генри продолжали наблюдение. Они были уверены, что фальшивомонетчики не видят их. Однако спустя некоторое время один из мужчин в доме 16 по Стентон-стрит отделился от участников беседы и подошел к двери с молотком и занавеской в руке. Он закрыл вход куском ткани, отгородив внутреннее помещение от посторонних взглядов, в то время как тон приглушенных голосов, доносившихся из магазина, стал выше.
Лишенный возможности рассмотреть или расслышать что-либо важное, Флинн переключил внимание на незнакомца, курившего на улице. В сгущавшихся сумерках его лицо было не рассмотреть. Свет мерцающего фонаря падал под углом, скрывая большинство черт итальянца в тени, пока он затягивался сигаретой. Тем не менее Флинну удалось окинуть долгим взглядом его костюм – коричневый, насколько можно было разглядеть в угасающем свете, – и профиль. Флинн был уверен: если представится случай снова увидеть этого человека, он непременно узнает его.
Передовицы вечерних газет, прибывших в здание Казначейства на следующий день, были полны рассказами о тайне бочки. Brooklyn Eagle, Sun и Evening World одинаково потрясенным тоном докладывали, как на 11-й Ист-стрит было обнаружено тело, и в деталях живописали нанесенные ему раны. Предприимчивые газетчики разыскали Фрэнсес Коннорс и взяли у нее интервью, а также утомляли расспросами Маккласки, который сообщил им, что убийство, вероятнее всего, является актом мести. Пока истинный мотив преступления не был установлен, конкурирующие издания не стеснялись строить собственные предположения о том, кто и почему его совершил. «Видимо, смерть наступила в результате пыток, – предполагала World, и за этими словами почти физически ощущалось, как их авторы потирают руки. – На теле не было кровоподтеков, [и] похоже на то, что человека держали за руки и за ноги… Это одно из самых примечательных убийств, которые будоражили Нью-Йорк за последние годы».
Сидя в кабинете в конце дня, Флинн с интересом листал эти репортажи. Как детективу ему нравилось обдумывать подробности дела и ломать голову над главной его задачей – загадкой личности мертвеца. Если не брать в расчет правдоподобную версию о том, что убитый был итальянцем, никто из десятков журналистов и сотен патрульных, которые прочесывали Манхэттен, не имел представления, кто он такой. Eagle сосредоточила внимание на порванном листке бумаги, обнаруженном в кармане жертвы: сей листок, по мнению Маккласки, мог быть запиской, которую прислали, чтобы заманить несчастного в западню, но этот обрывок вряд ли послужил бы уликой. «Было чрезвычайно трудно расшифровать написанное из-за того, что буквы размыты, а бумага перепачкана кровью и обгорела», – жаловалась газета. Только Mail and Express выдала нечто более обнадеживающее: «Служащий Департамента уборки улиц по имени Дзидо приходил в полицейский участок и видел тело, – информировало читателей издание. – По его словам, покойник похож на человека, который, как он замечал, торговал рыбой в Ист-Сайде». Однако среди сотен жителей Ист-Сайда, присланных полицией посмотреть на труп, Дзидо был единственным, кому подумалось, что он узнал это лицо. «Двадцать часов усердных поисков, в которых участвовали три группы детективов и множество репортеров, не принесли ключа к разгадке личности убитого мужчины», – подытожила Evening World.
Пока у Флинна не было оснований полагать, что жертва бочкового убийства, обнаруженная на одной из улиц ирландского Ист-Сайда, была как-то связана с его собственным расследованием. И вдруг то, что он увидел на странице свежего номера New York Journal, заставило его выпрямиться в кресле. Ежедневное издание Уильяма Рэндольфа Хёрста опубликовало только одно фото мертвеца, лежащего на столе. Позиция для снимка была выбрана второпях, снято было хуже некуда – под малым углом к плоскости стола, так что лицо было видно только в профиль. И все же в его чертах мелькнуло что-то очень знакомое.