Бенедикт

– В смысле – записалась? – поправила меня Дария. Когда я о чем-то задумываюсь, иногда начинаю путать слова. Мне вроде понятно, что я хотела сказать, а наружу выплывают странные словечки. Странные сочетания.

– Ну да, – кивнула я, возвращаясь в действительность.

Дария посмотрела в окно. Там парни перекидывались мячиком – такая шуршащая ерундовина, которую ногами друг другу отбивают.

– Танни отлично играет в волейбол, я как-то с ней в одной команде была, подача у нее – отпад. Как-то она хитро мяч закручивает, что даже если подачу принимаешь, мяч все равно почти невозможно отбить обратно на площадку противника. Он словно волчок – крутится на коже, обжигая ее, и летит куда попало, как бы ты не пыталась ему направление задать.

– Дария, ты играешь в волейбол? – удивилась я. Она о спорте впервые заговаривает. Хотя… Если посмотреть, какая подтянутая у нее фигура – не удивительно.

– О сколько нам открытий чудных… – пропела она, и засмеялась, – Бене, ты напрочь отстала от жизни. Ладно сама ты не играешь, но неужели тебе не интересно посмотреть?

– Не очень –то, – нехотя призналась я.

Если кто-то любит спорт, а ты нет, и в разговоре об этом проговоришься, то тут же начинаются нападки. А защищаться от кого-то я не люблю.

– А жаль… Иногда парни играют в зале в баскетбол или волейбол, там много спортивных красавцев… – Дария причмокнула губами, наверное, смакуя видения тренированных животов, который становятся видны при высоких прыжках.

У нее были такие горящие глаза, что я чуть не засмеялась.

– А Ин играет в волейбол? – тут же спросила я.

– Бывает иногда… Он, правда, больше баскетбол предпочитает, с его-то ростом… Проказница, – Дария схватила меня пальцами за нос, – и я тебе скажу, когда, если ты согласишься ходить со мной в кулинарный клуб!

– Брысь от макияжа, сразу соглашусь!

Мы засмеялись. Так я и записалась в кулинарный клуб, и принялась там черпать всякие полезные рецепты, надеясь, что как-нибудь мне представится повод показать Ину, какая я шикарная кулинарка. У меня легко получалось все, что показывали, и безе поднималось как надо, и тесто достигало нужной густоты с первой же попытки, и блины были пышными… Мясо было нежным, и соус на нем застывал именно в той консистенции, которая была самой вкусной. Я гордилась собой, считая, что из меня получится отличная жена, и вся моя семья будет слетаться на соблазнительные ароматы из кухни, и все мы будем смаковать мои шедевры, сидя за большим столом с красивой белоснежной скатертью, и все-все проблемы обсуждать друг с другом… А в роли отца моих детей и моего мужа я видела Ина. Хотя, надо признаться, образ Ина, выглядящего скорее как хулиган bad boy, у меня мало вязался с отцом семейства… С другой стороны, по молодости у всех в голове экстрим и приключения, а с годами все успокаиваются… Ну, кроме солистов Роллинг Стоунс.

Я тут же остановилась. С чего я уже распланировала, каким Ин должен быть в будущем? Почему я решила, что он должен «успокоиться», что я вообще такое творю в своей голове? Пытаюсь причесать его под один гребень со всеми другими? Под гребень нормальности, среднестатистичности? Усредненности? А что дальше? Из меня получится занудная жена, которая нудит, что все не так, как у людей, нужно съездить к маме, давно не были, старшенький из куртки вырос, купи стиральную машинку, поехали за город сажать кабачки?

Меня передернуло. От отвращения к самой себе еще минуту назад размышлявшей, как наитупейшая овца в мире, у меня даже угол рта вниз поплыл, а во рту образовалась горечь. С чего я взяла, что такая заурядная девушка, как я, будет интересна Ину? Такой примитив, который видит только скатерть, еду на столе, детей и обеды? У которой в голове нет красивых закатов, путешествий, выставок, чего-то возвышенного? Никакой дикости. Никакой свободы. Только поиск уз и пут, которыми я хочу опутать не только себя, но и того, кто мне такого права не давал. Зачем я, такая, Ину? Типичная среднестатистическая баба. Тьфу, до чего же гадко…

Я тут же из сумки выудила зеркальце, отражение в котором меня успокоило. Может, я и не самая нетривиальная личность в этом мире, но я точно красива.

Я глубоко вдохнула и успокоилась. Вид своей красивой мордашки с ровно-персиковым цветом кожи меня всегда уверял в том, что в моих силах сделать все, что угодно. Обаять, кого захочу, охмурить, кого пожелаю. Я и правда была овцой.

Глава 4.

Первый зачет с участием Танни – это был шок. Фурор. Конечно, я поучилась с ней в школе, но тогда ее толстенькая мордашка с щеками, заползавшими почти на уши, не вызывала у учителей никакого экстаза. Слишком много неприятностей было от этого вроде милого существа с пухлыми щечками. Танни не была отличницей, хотя умной была не по годам, а потому что если ей было не интересно слушать – она не слушала. Учителя ярились и ставили ей двойки – не за знания, а за поведение, но табель отметок они все равно снижали. Танни не нравилась учительница по географии, и она нарочно ее раздражала, постукивая ручкой по тетради – долбящий непрерывный звук доводил училку просто до припадков бешенства. И еще больше ее раздражало, что Танни делала это с невинным видом, хотя по ее глазам было точно видно, что она нарочно бесит учительницу. Если та отбирала ручку – Танни потом жаловалась, что ничего не записала, потому что у нее экспроприировали ручку. Или начинала постукивать уже ногой по железной ножке парты. Ногу-то не отнимешь… Она могла выйти к доске на биологии и вместо ответа начать валять дурака – закатывать глаза и изображать священный ужас при виде скелета. Она категорически отказалась препарировать лягушку. Да еще и сгоняла в родительский комитет, где подняла на восстание родителей, требуя как-то разобраться с издевательством над животными. Она утверждала, что это чудовищно – убивать кучу лягушек для исследования спинного нерва, который и так уже исследован. Родители легко повелись на провокации Танни. Препарирование запретили, но по биологии с той поры у Танни был трояк. Если учитель хочет, он всегда ученику выставит отметку ниже, чем другому с такими же знаниями, но не такому конфликтному. Танни обладала врожденной грамотностью, и однажды поправила учительницу языка. Та попыталась отмахнуться, но наша язва вытащила словарь и доказала, что права. После чего училка вытащила Танни к доске и двадцать минут пыталась заставить ту сделать хоть одну ошибку в диктуемом. Не вышло, после чего училка Танни тихо ненавидела.

И таких историй у Танни в школе было полно. Учителя предпочитали с ней вообще не связываться, не делать ей замечаний, но любви ей это не добавляло, как и высоты оценок. Я вот училась гораздо лучше Танни, хотя она меня втрое умней. И этот ее ум почему-то не подсказывал ей промолчать ради своего блага. Она лепила все, что ей хотелось всем, кому хотелось, в глаза. Она не умела сдерживаться, и школе ее характер не был приятным. Причем распространялось это только на учителей, со сверстниками она ладила куда лучше. Ее всегда любили люди, и девчонки, и парни, и она частенько общалась и с теми, кто старше, и с теми, кто младше, и даже легко находила общий язык с разными группировками по интересам – что с ботанами, что с отвязным хулиганьем.