Страница 1 из 2
Глава 1
– Не поверишь, брат, в Царство Небесное, – чуть слышно откликнулся тот.
– Иначе я бы здесь не сидел.
– Ладно, скажи, уважаемый, а как бы и мне туда?.. – чуть насмешливо спросил Глеб, указывая пальцем вверх.
– Скажи, брат, а прямо сейчас мне туда к нему можно?
– Думаю, преждевременно. Лучше бы своим ходом. Да и одежонку попроще надень, а то в этом, – путник кивнул на роскошный костюм и золотые часы, – как-то несмиренно. Попроще лучше бы… В простоте, брат, великая сила. Останови здесь. – Вышел среди поля, да и зашагал дальше по пыльной обочине дороги.
Глеб минут пять молча смотрел на белеющий на горизонте храм. С некоторых пор он привык получать всё желаемое без промедления, только с некоторых пор всё приелось, ничего не радовало, в душе поселилась пустота, зияющая черной бездной. Иной раз он даже ловил себя на мысли о самовольном прерывании жизни, с недвусмысленным интересом поглядывая на позолоченный «вальтер», приглашающий взять его в руку, направить в висок и мягко надавить на спусковой крючок. …И всё! Всё встанет на свои места – живые продолжат жить, а мертвец отойдет к мертвецам.
И только последний материнский взгляд, брошенный сыну с трапа самолета, растерянный, испуганный, умоляющий – останавливал его руку, унимал острейшее желание прикончить всё разом.
Потому, наверное, Рокотов велел шоферу найти ближайший магазин одежды. Им оказался обычный сельский универмаг с сонными тетками за прилавком. Он выбрал себе серые брюки, пиджак, ковбойку – всё будто из советских времен; подобрал рабочие ботинки грубой кожи. Переоделся, отдал шоферу прежние наряды и отправил домой. «Вернусь через пару дней», – сказал он напоследок и хлопнул дверцей автомобиля.
Старец Фома принял его так, будто давно ждал. Они проговорили вечер и всю ночь до рассвета. Из кельи Рокотов вышел другим человеком. Он пожил при храме еще два дня и ушел пешком с шерстяной нитью в руках, непрестанно повторяя шепотом некие таинственные слова.
…С тех пор всё и посыпалось. Управление заводом он передал партнеру, лучшему другу, который за три месяца «на законных основаниях» отнял у него почти все деньги. Отчим, уехавший жить на Кипр, помешать тому не смог. Сын Глеба женился, денег на новое жилье не оказалось, пришлось разменять квартиру на Неглинной на две крошечные в спальных районах. И сын, и жена его запилили, наперебой злорадно унижая бывшего кормильца. Друзья перестали «выходить на связь». Глеб сменил фамилию отчима на отцовскую, что добавило насмешек домашних. Устроился работать сторожем в церковь, чуть позже стал вести кружок при воскресной школе, что приносило в семейный бюджет весьма скромные деньги.
Словом, он всё потерял, почти всё…
– Тебя это опечалило?
– Ты видел Царствие Небесное?
– Да, конечно, отец Фома.
– Как вы и велели. Прошу прощения у обидчиков, жалею их – ведь им пока недоступны Небеса. Что еще… Непрестанно молюсь о помиловании «ненавидящих и обидящих», о просвещении, чтобы и они хотя бы одним глазком, хотя бы на миг, увидели то, что видел и пережил я сам.
– Тогда всё хорошо. Можешь продолжать в том же духе.
– Чего же ты хочешь, Глебушка?
– Всё возможно для любящих Господа. Давай, сынок, помолимся отдуши, а уж как управит Господь, то и примем с радостью, что бы Он нам ни даровал – и горькое, и сладкое.
В ту звездную тихую ночь молились они вместе. Обычно Глеб после двухчасового правила по четкам чувствовал смертельную усталость и проваливался в глубокий сон. В ту ночь всё было иначе: и стар, и млад, словно обрели мощные крылья, они оторвались от земли и вознеслись в черный космос. Земля осталась сзади, где-то далеко внизу. Мимо пролетали звезды, галактики, причудливые звездные скопления. Наконец, и вселенная осталась позади. Они пролетели сквозь ангельские чины, светящимися слоями окружавшие черное ядро мироздания – здесь они остановились и пали ниц. Глеб вспомнил, как читал у Святых отцов про мрак совлечения – наверное, они оказались именно в таком таинственном месте.
Молитвенников пронзил страх и трепет. Они встали перед последним препятствием, отделяющим тварь от Творца. Быть может, осознание всемогущества Бога – и своё притом ничтожество погрузили их во мрак совлечения. Во всяком случае, животный страх уж точно сдирал с них тленные остатки гордого самомнения. О, как горячо и жадно они молились! Так, наверное, молятся солдаты перед боем, тем самым, в котором все должны погибнуть наверняка, когда шансов выжить нет ни у кого.
Наконец, мрак взрезал ослепительный луч света, чьи-то руки подняли и перенесли их за невидимую границу – и сразу к ним вернулись зрение, обоняние, слух; а трепетный страх сменился восторгом и блаженством.
Они увидели на горе Спасителя в великой царской славе, Он протянул к ним руки и благословил. В ореоле мелодичного славословия, в нимбе света, составленного из тысяч ангелов – стоял в нешвенном хитоне и кроткой отеческой улыбкой приветствовал гостей Тот, Кого дети Его называли в акафистах Иисус Сладчайший.
Сердце наполнилось любовью, уста онемели, они лишь во все глаза смотрели на Спасителя, запоминая каждую черточку родного лица, кроткую, даже чуть смущенную улыбку и эти лучистые глаза.
«Взгляните на красоту Царства Божия, – прозвучали дивные слова, – дети Мои возлюбленные. Это всё Бог создал для вас. Наследуйте и блаженствуйте!»
Они упали в изнеможении, из глаз лились слезы благодарной радости. И снова их подняли невидимые сильные руки и бережно повели вниз, в долину. Здесь повсюду, насколько мог охватить человеческий взгляд, высились дворцы из драгоценных камней, утопающие в буйной зелени прекрасных садов. Всюду благоухали необычные цветы, текли реки, под ногами путников пружинила шелковистая изумрудная трава. Воздух, наполненный ароматами и мелодичными звуками, приятно обтекал тела, лаская лица. Там и тут появлялись люди, молодые, красивые – они будто тянули к ним руки в приветствии, они желали излить на гостей свою любовь. Из глубины сердца пульсировала благодарственная молитва, которая вливалась во всеобщее славословие, сладкое, радостное, тихое.
Потом был обратный полёт из Рая сквозь слои света, черноту космоса, звездные миры – к печальной, изуродованной, отравленной Земле. И чувство досады от потери чего-то очень светлого и красивого, и печаль, которая выросла бы до горького отчаяния, если бы не картинки из Царствия Небесного, поселившиеся в памяти, сияющие оттуда выблеском путеводного маяка.
– Благодарю вас, отец Фома.
– Спаси Господи за милостыню, Оля. Ты настоящий друг.
– Мам, этот… муж твой… только полторы штуки отстегнул. А там в кармашках сумки нет шуршунчиков?