Век просвещения

– Подумать только, последний законный владелец храма святой Софии жил и умер на этом острове…

– Смеркается, – произнес кучер.

– Да, пора возвращаться, – ответила молодая женщина.

Софию поразило, что в банальном замечании моряка неожиданно прозвучало ее имя. Это было такое удивительное совпадение, что оно показалось ей неким предзнаменованием, предупреждением, предвидением. Ее ждала необыкновенная судьба. В тот далекий вечер, когда под властной рукой оглушительно застучали дверные молотки в их доме, для нее открылся таинственный путь в будущее. Некоторые слова произносятся неспроста. Неведомая сила вкладывает их в уста оракулов. София. Мудрость.

XLIII

Узнав, что утес Великого Коннетабля будет виден на рассвете, София уже на заре была на палубе «Батавской республики» – старого голландского грузового судна, которому недавно было присвоено это новое пышное название: на протяжении всего года оно курсировало между поросшим девственными лесами материком и голым островом Барбадос, доставляя красное дерево искусным столярам Бриджтауна и строевой лес для красивых домов Ойстина, верхний этаж которых выступал над нижним на манер нормандских домов. Несколько недель молодая женщина прожила в портовой гостинице в ожидании попутного корабля, ее мучило нетерпение, ей смертельно надоело слоняться по улицам маленького городка, где она, к величайшей своей посаде, узнала, что между Францией и Соединенными Штатами подписан мир: ведь если бы это ей стало известно раньше, путешествие было бы намного легче, – она могла прямо в Гаване сесть на один из североамериканских кораблей, которые теперь опять начали заходить в Кайенну. Однако София забыла обо всех этих неприятностях, когда увидела скалы и островки, возвещавшие близость материка, – над ними с веселыми криками летали уже проснувшиеся пеликаны и чайки. Затем показались «Мать и Дочери», о которых ей в свое время рассказывал Эстебан. Берег с каждой минутой приближался, и уже можно было различить людей, копошившихся среди густой растительности. В час прибытия все показалось тут Софии необыкновенно пышным и праздничным. Казалось, чтобы достойно встретить ее, природа оделась в наряд, отливавший всеми оттенками зеленого цвета. Взошедшие на борт корабля представители военных властей выразили некоторое удивление, узнав, что одинокая женщина прибыла из столь оживленного города, как Гавана, и желает остаться в Кайенне. Но достаточно было Софии упомянуть имя Виктора Юга, и подозрительность тут же уступила место учтивости. Был уже поздний вечер, когда София въехала на сонные улицы города; она остановилась в гостинице Огара, но предпочла умолчать о своем родстве с Эстебаном, вспомнив, что его отъезд в Парамарибо походил на бегство… На следующее утро она запиской известила о своем приезде того, кто успел за это время из агента Директории превратиться в агента Консульства. Вскоре после наступления сумерек ей принесли короткий ответ, нацарапанный на листке гербовой бумаги: «Добро пожаловать. Завтра за вами приедет экипаж. В.». Она ждала письма, в котором звучало бы нетерпение, а вместо этого получила несколько холодных слов; из-за них она дурно спала ночь. В соседнем дворе яростно лаяла собака, потревоженная шагами какого-то пьянчужки: он шел по улице, раздирая чесоточные струпья, и выкрикивал грозные пророчества о том, что праведники рассеются по земле, что цареубийц постигнет кара и что все предстанут перед престолом всевышнего в час Страшного суда, который – неизвестно почему – будет происходить где-то в долине Новой Шотландии. Когда голос незнакомца замолк в отдалении, а сторожевой пес опять задремал, во всех щелях завозились невидимые насекомые – они точили, царапали, грызли доски. Слышно было, как дерево стреляло тяжелыми семенами, и они, словно свинцовые дробинки, с шумом падали на перевернутые вверх дном лодки. У дверей гостиницы громко спорили два индейца, казалось, сошедшие со страниц приключенческого романа. Все это не давало Софии уснуть, и она ломала себе голову, теряясь в тревожных предположениях. Вот почему, когда утром за ней приехал экипаж, она чувствовала себя совершенно разбитой. Молодая женщина думала, что ее со всеми чемоданами и дорожными сундуками отвезут в правительственную резиденцию, однако лошади помчали карету прямо к пристани, где уже ждала большая лодка с высокими бортами: на скамейках в ней лежали подушки, а от солнца и ветра пассажиров защищали холщовые навесы. София узнала, что ее отвезут в поместье, расположенное в нескольких милях от города. Хотя она ждала совсем не такой встречи, но все же невольно почувствовала себя польщенной тем, с какой почтительностью относились к ней моряки. Суденышком командовал молодой офицер по фамилии де Сент-Африк; во время плавания он рассказывал ей об успехах, которые достигнуты в развитии колонии после приезда Виктора Юга. Сельское хозяйство теперь процветает, склады битком набиты товарами, повсюду воцарились мир и благоденствие. Почти все ссыльные возвратились во Францию, и об их страданиях в Иракубо напоминает только огромное кладбище, на могильных камнях которого можно прочесть имена известных революционеров… Под вечер лодка достигла устья реки с топкими берегами; на поверхности воды плавали листья, похожих на кувшинки цветов, которые высовывали свои фиолетовые лепестки из воды. Вскоре показалась пристань, а затем и большой дом вроде тех, каких много в Эльзасе, – он стоял на холме в окружении лимонных и апельсиновых деревьев. Навстречу Софии высыпал целый рой предупредительных негритянок, они повели молодую женщину в отведенные ей на втором этаже покои; тут на стенах висели изящно выполненные старинные гравюры, они изображали события, которые произошли еще при старом режиме: осаду Намюра, украшение лавровым венком бюста Вольтера, а также злосчастную семью Каласа; [146] рядом висели красивые морские пейзажи Тулона, Рошфора, острова Экс и Сен-Мало. Пока болтливые служанки раскладывали белье и развешивали платья по шкафам, София выглянула в окно: в сад, в котором было много розовых кустов, довольно скоро переходил в огород и плантацию сахарного тростника, а вокруг плотной стеной стоял тропический лес. Несколько амарантовых деревьев с высокими серебристыми стволами осеняло дорогу, по ее обочинам росли деревья мироксилон, мускатный орех и желтый перец.

Потекли часы тревожного ожидания; наконец к пристани подошла весельная шлюпка. В аллее, уже подернутой вечерними сумерками, показалась фигура человека в полувоенном костюме, сверкавшем золотыми нашивками и позументами; на голове у него красовалась треугольная шляпа с султаном из перьев. София поспешила в портик, не заметив второпях, что стадо черных свиней перед самым входом предавалось весьма приятному занятию: животные разрушали цветочные клумбы, вырывали с корнем тюльпаны и с веселым хрюканьем катались по недавно политой земле. Увидев, что дверь открыта, свиньи, толкая друг друга, устремились в дом, пачкая грязными боками и спинами платье Софии, которая, крича и размахивая руками, тщетно пыталась остановить их.

Виктор, вне себя от ярости, вбежал в дом:

– Почему им позволяют разгуливать по саду? Черт знает что такое!

Устремившись в гостиную, он выхватил саблю и принялся плашмя колотить ею свиней, которые норовили проскользнуть во внутренние комнаты и взобраться по лестнице на второй этаж. Со всех концов дома сбежались слуги, со двора спешили работавшие там негры; в конце концов наглых животных общими усилиями выдворили вон: под оглушительный визг свиней вытаскивали одну за другой, их волокли за уши, за хвост, пинали ногами. Все двери, ведущие на кухни и в другие служебные помещения, были заперты.

– Посмотри на себя, – обратился Виктор к Софии, когда суматоха, вызванная вторжением свиней, затихла. Показав на ее перепачканное платье, он прибавил: – Пойди переоденься, а я пока прикажу тут убрать…

Когда, поднявшись в свою комнату, София бросила взгляд в зеркало, она почувствовала себя глубоко несчастной и расплакалась при мысли о том, во что превратилась долгожданная встреча, встреча, о которой она столько мечтала в пути. Великолепный наряд, заказанный для этого случая, был измят, разорван, измазан и пропах навозом. Молодая женщина забросила свои башмаки в самый дальний угол и в бешенстве сорвала с ног чулки. Она вся пропиталась запахом свинарника, отбросов и нечистот. Софии пришлось крикнуть служанкам, чтобы они принесли несколько ведер воды, и она начала мыться, все время думая, как нелепо это несвоевременное купанье в столь неподходящий час. Было что-то смешное и унизительное в том, что плеск воды, конечно же, достигал ушей Виктора. Наконец, набросив на себя первое попавшееся платье, София, спотыкаясь и уже не думая о своей осанке, спустилась в гостиную, испытывая мучительную досаду, как актер, чей эффектный выход на сцену провалился. Виктор взял ее за руки и усадил рядом с собой. Он сменил свой блестящий костюм на просторное платье преуспевающего плантатора: надел белые панталоны, рубашку с широким отложным воротником и легкую холщовую куртку.

146

Жан Калас – французский протестант, казненный по ложному обвинению в убийстве собственного сына на религиозной почве.