Троецарствие. Дилогия

Некоторое время она молчала, рассматривая меня, можно сказать, удивленно. Наконец произнесла:

— А ты быстро учишься.

— Учителя хорошие, — пожал я плечами. Чистая правда, кстати. — Так что, тебя устраивает такой симбиоз? Честное сотрудничество без угрозы вышвыривания моей души в бездну к голодным дементорам. Ты откровенна, я из кожи вон лезу, чтобы выполнить задачу. Ну и, конечно, с твоей стороны порой какие-никакие плюшки с наградами. По-моему, это нам обоим выгодно.

На этот раз она даже рассмеялась. Тем самым серебряным смехом, который мне так понравился при первой встрече.

— По рукам!

Подтверждая сказанное, протянула мне руку. В глазах немного зарябило от обилия ее призрачных копий, но я безошибочно сжал ладошку той, которая имела плоть в этой реальности.

— По рукам.

— Тогда расскажи, будь милостива, чего ты вообще хочешь добиться в этой войне? Она же, если я правильно понимаю, уже случилась и закончится примерно так, как в моем мире в учебниках написано. Твой интерес в этом какой?

Богиня усмехнулась с какой-то непонятной мне тоской.

— Мой интерес простой, — сказала она. — Спасти Китай.

Боги, и она тоже! Да что же они все на этом помешались!

А на выходных я, пожалуй, сделаю небольшой запасец)))

Глава 12. Стратег заключает первые договоры

Очень хотелось рассмеяться, но я, кажется, уже научился сдерживать эти ранее неконтролируемые позывы. Всего-то надо было — с китайцами в средневековье недельку пожить! Вот тренинг так тренинг! Коучеры из столиц отдыхают.

Поэтому заговорил я очень осторожно, словами, словно палкой, нащупывая безопасный проход.

— Ты меня, конечно, прости, многоликая, если я сейчас что по глупости ляпну. Не в обиду, но я считал, что у тебя более глобальная цель, чем у этой своры князей и генералов, которые местное население геноцидят. Просто — ты же богиня… Что тебе до того, что уже написано в истории мира?

Женщина отмахнулась от первой части фразы, мол, не парься, я совсем не обиделась. А вторую пояснила.

— Написано-то написано. Но не так, как ты думаешь. Видишь ли, Алексей, — тут она сделала паузу, явно давая осознать, что впервые после переноса обратилась ко мне по имени. Серьезный прогресс в отношениях. Я снова Алексей, а не «мальчик». — Время для таких, как я, это не река, которая течет из точки «А» в точку «Б». Для упрощения твоего понимания представь, что это море. Ты не сможешь войти в одну реку дважды, она течет. Я могу добраться до любой точки истории человечества на самолете и прыгнуть в понравившуюся мне лагуну.

Я честно попытался себе это представить — время как море. Типа в любой отрезок человеческой истории можно попасть? Вернее, не так даже. Любая эпоха для Гуаньин всегда есть. Не как прошлое или будущее, а как настоящее?

Признаться, голова от этого у меня слегка закружилась.

— Понятно, — сказал я не очень уверенно.

Богиня рассмеялась.

— Мне так нравится самоуверенность людей! Мне, милый мой, не очень понятно. Я сильно упрощаю концепцию. Например, ничего не говорю об альтернативных вселенных, которые рождаются в невероятном количестве в каждый миг существования этой. Каждое решение, которое создает определенное изменение, приводит к тому, что возникает новый, схожий с родительским мир. Который тоже способен производить свои измененные копии в неограниченном количестве. Другими словами, море — это не история человечества, которая тебе известна. Скорее бесчисленное количество вариантов, которые даже в этот самый миг продолжают множиться.

Голова закружилась еще сильнее.

— Тогда мой вопрос становится еще более актуальным, — произнес я, пытаясь изгнать из головы образ миров, которые непрерывно производят себе подобные. — Что тебе за дело до Китая третьего века?

— Я же говорила, что ты неглупый. — Гуаньинь снизошла до того, чтобы ласково огладить одной из своих призрачных ладошек мое плечо. — Просто нераскрытый. Рожденный не там и не тогда.

На это я ничего отвечать не стал. Тему «избранности» мы уже обсуждали, и мне не понравилось. Хотя в этот раз, надо признать, ее комментарий был более оптимистичен, что ли.

— Вопрос совершенно правильный. Мне важен Китай именно в этой точке пространства-времени. Потому что она узловая.

— Чем? В Китае, как я читал в исторических книгах, каждые сто-двести лет такая буча возникает. Мало людей — много земли, много земли — много риса. Много риса — много людей, много людей — мало земли и риса. Как следствие — нищета, голод, бунт, гражданская война и смена династии. После этого людей снова становится мало, а земли для риса — много.

Богиня кивнула.

— Алгоритм ты подметил верно, Алексей. Все так. Только вот в период, который нас интересует, он был нарушен. Последний этап — та самая гражданская война — затянулся слишком надолго. Сто двадцать-сто восемьдесят лет — в разных вариантах реальности по-разному. Представь только: от шести до десяти поколений людей жили в условиях непрекращающейся резни.

— И тебе их стало жалко?

Вот все-таки не полностью еще я овладел контролем над глупым своим языком. Взгляд Гуаньинь посуровел, и я поспешно замахал руками.

— Прости-прости! Глупость ляпнул!

— И жалко тоже, — произнесла женщина все еще жестко глядя мне в глаза. — Но основная причина моего интереса к этой эпохе немного в другом. За шесть поколений постоянной войны уничтожаются все развитые носители Ци. А накопленные ими знания, все трактаты и практические наработки — сожжены или утеряны. Не остается никого, кто мог бы научить новые поколения людей тому, что собиралось веками. Целый пласт возможностей просто исчезает. И никогда ни в одном из вариантов мультиверсума, как его называют в твоем времени, этого пути развития больше не будет. В современном тебе Китае имеются мастера цигун, но самый умелый из них не тянет и в подмастерья здешним. Понимаешь?

Я молча кивнул. Богиня спасала не Китай. Она спасала возможность существования китайской магии.

— А нельзя?..

— Нет.

— В смысле…

— Я поняла. Нет, Алексей. Нельзя вмешаться и спасти носителей ци своими силами. Мы — те, кого люди называют богами, — не всесильны. И не являемся создателями системы, в которой живем. Лишь пользователями, которые, как и вы, вынуждены соблюдать определенные правила. Да, возможностей у нас больше, но вместе с тем и ограничений тоже. Ни я, ни кто-то другой при всем желании не могли бы взять и создать убежище для сегодняшних одаренных. Или вмешаться в войну и предотвратить ее. Существование реальности неприкосновенно. Решения, принимаемые людьми, священны, а их право на выбор и свободу воли непреложно.

Да? А я как же? Меня сюда засунули — как это согласуется с правом принятия самостоятельных решений?

«А какое из них, этих решений, ты принял несамостоятельно? — фыркнул внутренний голос. — Другое дело, что ты думал не головным, а спинным мозгом».

Блин. Да. Так и есть.

Гуаньинь с легкой улыбкой смотрела на меня, ведущего этот внутренний диалог. И, казалось, насквозь видела каждую мою невысказанную мысль.

— Но ты тем не менее вмешиваешься, — выдал я наконец.

— Представь муравейник. Я не могу заставить муравьев драться друг с другом или прекратить вражду. Но могу уронить кусочек сахара в одном месте, а в другом — отвести травинку, которая мешает кому-то из разведчиков его разглядеть. Любое более серьезное вмешательство будет выглядеть как спасение муравейника путем его сжигания.

— А я сахар, который ты обронила, или травинка, которую отодвинула?

— Скорее разведчик, который увидел сахар.

Мне показалось, или она сейчас соврала? Не знаю, почему я об этом подумал, у богини не изменились ни тон, ни выражение лица. Просто на каком-то уровне стало ясно — врет. То ли пытается подсластить пилюлю, показать мою большую значимость, чем есть на самом деле, то ли что-то скрывает.