Контролируемая авария

Что касается меня, то мое персональное восприятие полета и пассажиров с течением времени прошло существенную эволюцию. Сначала я нежно обожала каждого пассажира и изо всех сил старалась угодить, на второй стадии я прониклась к ним яростной ненавистью и мечтала, чтобы перед взлетом в салон подавался усыпляющий газ, а с опытом ко мне пришло четкое понимание, как следует относиться в работе, и я постепенно обрела душевное равновесие и внутреннюю гармонию. А что до типичных страхов, так бортпроводнику априори не полагалось страдать аэрофобией, а на практике у меня элементарно не было свободной минутки, чтобы прислушаться к своим ощущениям. При полной загруженности рейса, стюардессы крутились, как белки в колесе, и присесть нам удалось только на взлете и посадке. Так что бояться нам было некогда, ибо дел невпроворот, и, если проблемы в полете все-таки возникали, мы дружно делали морду чайником и без зазрения совести спирали все турбулентность. Был, конечно, один раз, когда я едва не поседела, но тут, что называется, издержки профессии. Помнится, в прошлом году мы четыре часа кружили в воздухе: была вероятность, что при посадке с лопнувшим правым колесом самолет протрет землю, вот и вырабатывали топливо, на случай если пробьем баки. Уж не знаю, как там КВС2 посадил самолет на левое колесо, но всё обошлось, правда, наиболее впечатлительных пассажиров прямо с трапа забирала скорая. А посадки при боковом ветре чего стоили, это же отдельная история, как говорится, «блевпакетов» не напасешься… Какая уж тут, к чертовой бабушке, романтика? Как-то на взлете самолет рванул, пассажиры напряглись, а у меня все мысли на тот момент были только об одном: как бы на кухне опять касалетки с горячим не разлетелись, а то неровен час, придется нам- бедолагам снова вручную курицу от рыбы и рис от гречки отделять и всё это изобилие по контейнерам раскладывать. Меня потом еще долго терзали непримиримые противоречия, как было правильней поступить: честно признаться пассажирам, что их обед разлетелся по полу и собирать его оттуда, мягко говоря, негигиенично, или умолчать о случившемся во избежание международного скандала, с неизменной улыбкой своевременно обеспечив всех горячим питанием? Так и получалось, что думать о сакральном смысле бытия в полете приходилось в последнюю очередь, и страх притуплялся сам собой, вытесненный насущными заботами, зато на земле я первое время здорово веселила друзей и родственников, когда машинально начинала искать в маршрутке аварийный выход. Сейчас друзей у меня почти не осталось, а выбираться из столицы домой мне удавалось только в отпуске, и я все явственней чувствовала, что моя настоящая жизнь проходит на высоте в десять тысяч метров, а все остальное – лишь краткие мгновения между полетами.

Три года назад я верила, что волшебное словосочетание «гибкий график работы» позволит мне планировать время по собственному усмотрению, но в реальности, это не я контролировала свой распорядок, а мой распорядок всецело подчинил меня. Сомнительное удовольствие знать свои рейсы на пару дней вперед и не более того: тебя в субботу зовут на шашлыки, а тут вдруг выясняется, что тебе нужно лететь в Париж. Парень приглашает тебя на свидание, а тебя ждет самолет в Лондон. Всякий раз, когда мне удавалось построить нормальные отношения с противоположным полом, моя семейная идиллия вдребезги разбивалась о суровую действительность: кому понравится, чтобы твоя девушка часиков так в одиннадцать вечера наносила макияж, нежно чмокала тебя в щечку и клятвенно обещала вернуться из командировки через пару-тройку дней? Увы, но мне упорно не попадалось приятных исключений, и в этом свете, было совсем не удивительно, что с личной жизнью у меня никак не ладилось. Похоже, такова была доля большей части стюардесс, и мои коллеги боролись с фатумом самыми разными методами. Кто-то сначала выходил замуж, рожал ребенка, сбагривал чадо на бабушек и дедушек и только потом воплощал давнюю мечту о небе. Кто-то умудрялся создавать семью уже будучи «небесной ласточкой», выходил в декрет, а дальше или нанимал няню, или также прибегал к помощи старшего поколения. Ну а кто-то вроде вашей покорной слуги, так и болтался годами между небом и землей, теряя здоровье за счет постоянного сбоя биоритмов, облучения, вибрации и перепадов давления, не просто ведь так стюардесс отправляли на пенсию в сорок пять лет. Варикоз у бортпроводников по праву считался притчей во языцех, а о том, что репродуктивная система лет за пять непрерывного стажа полетов тоже убивалась в хлам, на каждом углу вслух никто не кричал. Те из нас, кому не повезло обрести женское счастье, довольствовались короткими романами, в том числе и служебными, но у меня не выходило даже этого. Не то, чтобы мной никто не интересовался – тут уж скорее все обстояло в точности до наоборот. Моя профессия как никакая другая, требовала безупречного внешнего вида, и поклонников у меня имелось хоть отбавляй. Встречались среди них и пассажиры бизнес-класса, и юные коллеги-стюарды, и женатые пилоты, и даже один разведенный КВС – при желании я запросто могла бы менять ухажеров, как перчатки и, что называется, в ус не дуть, однако, мое сердце уже целый год принадлежало одному единственному человеку.

Мы работали с ним в одной авиакомпании, и несколько раз вместе попадали на разворотные рейсы в Европу. В обоих случаях я всеми правдами и неправдами на предполетном брифинге добивалась от старшего бортпроводника возложения на меня обязанности кормить летчиков, и вопреки всей моей хваленой стрессоустойчивости, твердая поверхность мигом уходила из-под ног, стоило мне переступить порог кабины пилотов. Я питала к второму пилоту Урмасу Лахту глупую подростковую любовь, достойную разве что ученицы старших классов, но никак не опытной двадцатипятилетней стюардессы с колоссальным налетом часов, и лишь волевым усилием заставляла себя не краснеть в его присутствии. Я страстно мечтала о возращении советской системы многочленных экипажей, когда пилоты и бортпроводники постоянно летали одним составом и проводили друг с другом намного больше времени, чем со своими семьями. Сегодняшняя практика незакрепленных экипажей приводили к тому, что иногда мы только за пару часов до рейса узнавали, с кем вообще летим, и поэтому за год мне лишь дважды посчастливилось оказаться на одном борту с Урмасом. Но даже при таком раскладе я не переставала надеяться на взаимность и не упускала малейшего шанса подарить ему улыбку при мимолетной встрече. Толку от моих потуг было немногим больше, чем от кислородной маски после пятнадцати минут с момента разгерметизации салона: Урмас банально не помнил меня в лицо, не утруждался держать в памяти моего имени и в довершение к вышеупомянутому беспределу готовился к свадьбе со своей подругой. Мы могли встречаться на аэродроме хоть по сорок раз на дню – для Урмаса я по-прежнему оставалась одной из… Он относился ко мне просто как к коллеге по летному делу и не более того, а я в это время жестоко терзалась муками ревности, просматривая его страничку в социальной сети и тщетно силясь понять, чем эта Симона настолько лучше меня. Я понимала, что свадьба уже не за горами, и когда внезапно выяснилось, что спустя четыре месяца с последнего рейса, мы с Урмасом завтра снова летим вместе в Штутгарт, у меня созрело поистине безумное решение. По прибытию в пункт назначения я была твердо намерена сказать Урмасу правду о своих чувствах, и если уж не добиться от него ответной любви, то хотя бы разорвать замкнутый круг и освободить сердце от тяжкого груза бессмысленной тайны.

ГЛАВА II

За прошедший год я изучила Урмаса, можно сказать, вдоль и поперек, но в глубине души я прекрасно понимала, что с объективной точки зрения общедоступная информация из социальных сетей ни в коей мере не способна заменить живого контакта, и на самом деле я ничего не знаю о предмете своего преданного обожания. Активность Урмаса в интернете в основном сводилась к обсуждению сугубо профессиональных вопросов с коллегами и единомышленниками, он не имел обыкновения публично распространяться о своих увлечениях, и только мое беззаветно любящее сердце привыкло в каждом слове находить тайный подтекст. Тщательно проштудировав список контактов на странице Урмаса, я обнаружила несколько знакомых фамилий, и когда у меня изредка выдавались полностью свободные от работы часы, осторожно вела «разведывательную деятельность». Так, мне удалось выяснить, что родители Урмаса развелись много лет назад, его отец остался на родине в Эстонии, а мать вернулась в столицу, где и проживала по сей день. Урмас получил лицензию пилота европейского образца и даже прошел часть обучения в США, однако, по неясным для меня причинам, вдруг оказался за штурвалом принадлежащего отечественного перевозчику авиалайнера. Мне было сложно понять, что заставило его предпочесть работу в нашей стране блестящим перспективам, открывавшимся в Европе, но как бы там ни было, выглядело всё это несколько странным.

2

Командир воздушного судна