Страница 3 из 74
Приподнявшись на локтях, он смотрел на меня.
Я видела его синие глаза под завитками волос, видела, как из них словно что-то уходит. Потом Эдгар отпустил меня, откинулся на спину, вздохнув:
— Отдыхайте, Бэртрада. Я не стану вас насиловать.
Каким равнодушным и холодным сразу стал его голос! Я ощутила, как во мне закипает гнев. Ах, тресни моя шнуровка! — но в глубине души мне хотелось, чтобы он продолжал... наваливался на меня, удерживал силой. Я долго лежала без движения. Когда же через какое-то время взглянула на Эдгара — он спал. Дышал ровно и глубоко. Я еле подавила желание ударить его.
Сон ко мне всё не шёл, и я долго ворочалась на своей половине широкой постели. Почему-то припомнились наши первые совместные ночи с Эдгаром, сразу после свадьбы. Я и тогда была покорна ему, ведь я досталась ему не девственницей и, чтобы хоть как-то сгладить впечатление от этого, старалась быть ему послушной во всём. Впрочем, это обстоятельство не произвело на графа особого впечатления. Зато я ужаснулась тому, чему он хотел научить меня. Он желал, чтобы я стала разнузданной, как девка, чтобы не могла обходиться без этого, как без еды или питья. Какой же стыд жёг меня тогда! Помню, что по утрам я глаз не могла поднять на Эдгара, не могла даже подле него находиться. А он, видя моё состояние, всё не желал оставить меня в покое, вечно что-то выдумывал, превращая наши ночи в какое-то безумие, но этим только раздражал меня. Он что, не понимает, что мало какая жена любит заниматься этим? И пусть я и досталась ему нечистой, но однажды я не сдержалась, высказала ему, что он растлитель и... Он только смеялся, говорил всякие нелепости, вроде того, что супружеское ложе создано не только для выполнения долга, что подле друг друга люди могут получать огромное удовольствие. Я же понимала, что он попросту хочет сделать из меня сучку во время течки, чтобы я начала так же подставляться, и тогда он полностью подчинит меня. Гордый граф Норфолкский, — если бы кто знал, в какое животное он превращается, едва ложится подле меня!
Вот о чём я думала, лёжа в нашей роскошной графской опочивальне. Я закинула руки за голову, мне не было холодно, так как служанки набили камин толстыми поленьями, которые прикрыли золой, чтобы горели помедленнее, сохраняя тепло до зари. Опочивальня выстынет лишь к рассвету, и Эдгар уже давно отбросил меховую полость и спал обнажённым. Он лежал на животе, отвернувшись от меня, и, в какой-то миг взглянув на него, я уже не могла оторвать глаз. Я разглядывала выпирающие мышцы у него на спине и руках, сильные плечи, крутой изгиб ягодиц, полуприкрытых куньим мехом одеял. В своей наготе он казался даже более сильным, чем днём. И это был мой мужчина... Но и я — сильная женщина. Может, поэтому я хотела борьбы с ним, сопротивления, столкновения. И поражения. Он был единственным, кому я потаённо мечтала уступить. Но только после борьбы, чтобы я подчинилась силе. Грубой силе, если хотите. Но, увы, Эдгар не желал борьбы. Он хотел приручить меня, а я бы на это ни за что не пошла.
Всхлипывая от безнадёжности, я наконец заснула. А под утро, когда от каменных стен всё же потянуло холодом, я, начав зябнуть, почти машинально придвинулась к Эдгару. Он был таким тёплым и когда обнял меня и привлёк, я не воспротивилась. Почти вписалась спиной в изгиб его лежавшего на боку тела. Потом, в полусне, я поняла, что он всё же овладел мною, проник в меня. Но я хотела спать и позволяла делать со мной это. Даже когда он задвигался быстрее и даже чуть застонал, я продолжала видеть сны. В конце концов, подобное соитие всё же лучше, чем когда он принуждает меня к разврату, а свой долг супруги я выполнила.
Когда всё окончилось, мы продолжали лежать рядом и Эдгар по-прежнему держал меня в объятиях. Даже поцеловал в плечо, почти мурлыча, произнёс...
Я открыла глаза. Я чётко услышала, что он сказал. Это было женское имя. Гита. Имя его саксонской девки.
Миг — и я была уже на ногах. Завизжала.
Эдгар резко сел. У него был сонный и недоумённый вид. Проклятый растлитель! Он обладал мною, своею женой, в полусне, а грезилась ему иная.
— Так Гита!? — вопила я. — Гита! Вот о ком вы грезите?
Он потряс головой, прогоняя сон.
— Что?
Мне не оставалось ничего, кроме как выложить ему всё, что я думаю о его бесстыдстве, его измене... Измене даже во сне, в мыслях.
Он наконец понял. Вновь откинулся на подушки.
— Успокойтесь, миледи. Идите ко мне. А то, что было, это уже в прошлом.
Как он смел мне так лгать? Я была вне себя. И — помоги мне Боже! — как же я его ненавидела.
— Я не желаю вас видеть, Эдгар! Вы... Вы... Я уезжаю немедленно! Я еду в Норидж. Подальше от вас.
— Да куда угодно, во имя всего святого! — раздражённо буркнул он, отвернулся, натягивая на голову одеяло.
Меня всю трясло. Что ж, я покажу ему!..
Я стала одеваться, даже не кликнув слуг. Надела тёплые чулки, нижнюю тунику, подбитое мехом дорожное платье. Зашипела, зацепив себя за волосы, когда заплетала косу. К дьяволу! Эдгар ещё побегает за мной.
Я нарочно громко хлопала крышками сундуков, с грохотом двигала стулья. Признаюсь, мне бы хотелось, чтобы он удержал меня, стал успокаивать. Я ведь уже поняла, что он не спит. Слышала его сердитое дыхание. Один раз он даже оглянулся на меня. Я застёгивала булавку фибулы[4] плаща и ответила ему надменным взглядом. Ну же, начинай, проси меня остаться!
Но Эдгар отвернулся. Да обрушится на него проклятие небесное!..
На дворе едва начало светать. У меня дыхание перехватило от предутреннего мороза. Но оказалось, не я одна покидаю Гронвуд Кастл. Милый кузен Стефан как раз собирался прокатиться на рассвете верхом.
Я застала его у конюшен, и Стефан изумился, увидев меня в такую рань. Но я не стала отвечать на его вопросы. Громко требовала седлать мне лошадь, велела растолкать сонных грумов и охранников.
Конюхи забегали, вывели из стойла мою Молнию. Но я сейчас ненавидела даже эту лошадь, подарок Эдгара. Мне было непереносимо всё, что напоминало о нём.
— Кого же прикажете оседлать? — удивился грум.
Я огляделась. В соседнем с молнией стойле стоял высокий гнедой жеребец с белой полосой на морде.
— Вот этого.
— Но это же Набег, любимый конь графа.
— Вот его и оседлай, олух. Поторапливайся, когда тебе велят.
Увести у Эдгара его любимца — было хоть малой, но местью.
Набег нервно бил копытом, пока его седлали, рванулся так, что конюхи повисли на нём, пригибая голову животного, оглаживали, успокаивая.
Быстро светало. Со скрипом и лязгом начали опускать поднятый на ночь мост. У арки мостовой башни уже восседал верхом Стефан. Слегка присвистнул, увидев, какую лошадь я избрала.
— Кузина, Набег — норовистый конь. Эдгар-то привык на нём ездить, а вот ты...
Не обращая внимания на его слова, я легко взвилась в седло. Набег заплясал подо мной, рванул в сторону, и я тут же резко натянула поводья. Стефан улыбнулся, оправляя мех своего капюшона.
— Одно помни, Бэртрада, — Набег не терпит хлыста.
Недоставало ещё, чтобы Стефан давал мне наставления! К тому же неугомонный Набег и так отвлекал моё внимание, грыз удила, кружил на месте.
Наконец подтянулась охрана, и я, сжав бока коня, направила его в башенный проход. Он так и рванулся, радостно заржал, вырвавшись на простор. Я только опустила поводья — и он уже нёсся навстречу морозному рассвету. От его дыхания летел пар, словно у сказочного дракона.
Снега в этом году выпало больше, чем я видела когда-либо в жизни. Но в последнее время снегопадов не было, снег промёрз, а так как все окрестные дороги уже расчистили, он лежал сугробами вдоль колеи пути, и скакать было легко. Я вихрем пронеслась мимо окружавшего замок селения, поскакала к темневшему на возвышенности лесу. Только под сенью деревьев оглянулась, сдерживая коня поводьями. Набег тут же поднялся на дыбы, но я ловко пригнулась к его холке, откинулась, когда он вновь опустился на четыре ноги. Видела, как поспешают за мной от замка охранники на своих лохматых лошадёнках. Пусть поторопятся.
4
Фибула — декоративная застёжка для одежды.