Созерцатель

Следующим утром выспавшаяся, а потому агрессивно-бодрая гражданская жена Лариса устроила мне, вялому и малодушному от недосыпа, легкий разминочный скандал. Из произнесенного в пафосном раздражении выговора я уловил следующее: 1) она является мечтой любого психически нормального мужчины, 2) содержание такой женщины, как она, стоит немалых денег, потому что одеваться ей положено в фирменных европейских бутиках, 3) тех денег, которые я зарабатываю, ей хватает только на самые дешевые тряпки производства Турции, 4) если я не стану зарабатывать хотя бы в три раза больше, она меня бросит и уйдет к одному из более состоятельных мужчин, от которых у неё, ну просто нет отбоя.

Смотрел я на её физиономию в красных пятнах и тупо раздумывал, что же привлекает меня в этой женщине? В те минуты затеянного ею скандала ничего нас не соединяло, кроме требований с её стороны и недоумения с моей. Голос её, который в иные моменты бывал очень приятным, сейчас напоминал скрежет пилорамы. Лицо, которым я часто любовался, искажала гримаса ненависти. Жесты гибких красивых рук выражали готовность растерзать, ударить или оттолкнуть, чтобы я побольней треснулся затылком об стену. Я чувствовал себя ребенком, на которого наехал тяжелый грузовик. Тряхнув головой и пообещав найти деньги, я малодушно отступил, чтобы выиграть время и подумать обо всём этом чуть позже, в тишине и покое.

В полдень мы встретились с Игорем. Видимо, на моей физиономии продолжали догорать всполохи пожара, устроенного Лорой. Игорь выслушал мой невнятный ропот, грустно улыбнулся, ободряюще кивнул, пообещал помочь в этой расхожей беде и потащил меня, терзаемого сомнениями, к антиквару. По дороге объяснил, что ему нужен помощник в одном деликатном деле.

Пентхауз этого дельца, как бараний бок чесноком, был нашпигован аляповатыми вещами. Даже мне стало понятно, что хозяин покупал всё, что ему казалось ценным, и по-сорочьи тащил домой без разбору. Но вот на зеленом сукне ломберного стола с резными гнутыми ножками появился предмет, один вид которого вызвал уважение. Хозяин посерьезнел, подтащил стул с мягким сиденьем и усадил на него Игоря. Наступила тишина, которую нарушало только едва слышное тиканье каминных часов.

Я впервые присутствовал при оценке старинной вещи и даже разволновался. Игорь сидел, закрыв глаза, и пальцами ощупывал пасхальное золотое яйцо в сверкающих каменьях по синей эмали на изящной подставке. Подушечки пальцев прошлись по каждому камешку, повторили каждый едва заметный изгиб. Потом он открыл глаза и откинулся на спинку мягкого стула. Так он просидел еще минут пять. Мы с антикваром молчали и напряженно наблюдали за Игорем. О, в тот миг совсем не «городской дурачок» сидел на стуле, глядя в потолок, – маэстро!

– Да, это подлинник, – произнес Игорь отчетливо, – у меня нет никаких сомнений. Хозяев у артефакта было трое. Крови на нём, как ни странно, нет. Но, Валерий Васильевич, как вам удалось разыскать это?

– Прости, Игорь, секрет не мой, я не имею права разглашать информацию.

– Понимаю, – кивнул оценщик. – Так мне что же, этого Фаберже предстоит отвезти на Урал?

– Именно так, и сегодня же. А обратно привезти деньги. Мне! – Антиквар встал и навис над Игорем. – Скажи, что тебе для этого нужно? Самолет? Вертолет? Машину сопровождения? Машину отсечки? Взвод автоматчиков?

– Нет. Только билеты нам с моим другом на поезд туда и обратно. Ну, и на дорогу небольшую сумму, чтобы поесть-попить. Всё.

– А ты уверен, что этого достаточно?

– Абсолютно.

– Ну что ж, я тебе доверяю. По рекомендациям коллег, ты профессионал.

По дороге на вокзал Игорь протянул мне тысячу долларов аванса и вкратце объяснил свой план. В вагон поезда мы вошли вместе. Пока в купе никого не было, Игорь переоделся в выцветший спортивный костюм, а свою обычную одежду протянул мне. Я аккуратно сложил её в свою сумку через плечо и вышел будто бы подышать, смешался с толпой и отправился домой. Игорь уехал один.

Тысяча долларов, врученная мне Игорем, на какое-то время успокоила мою дорогую – во всех отношениях – подругу, и я получил временную передышку. Хотя что-то подсказывало, что после успеха эксперимента, попытки таким скандальным способом вытряхивать из меня деньги она не прекратит. И уж точно – любви у неё ко мне не наблюдалось даже в мизерных дозах. И это меня угнетало.

Дня три ходил я сам не свой. Без Игоря жизнь казалась пустой и бессмысленной. Я очень быстро привыкаю к чему-то хорошему, а когда теряю, всегда жутко переживаю. Мне кое-что открылось в Игоре, что еще больше притягивало. Во взгляде его лучистых глаз проживала такая светлая чистота, которая немо и кротко обличала человеческую нечистоту. Одних это призывало к покаянию, других бесило и сотрясало злобным страхом.

Вечером четвёртого дня меня безотчетно потянуло прочь из дому. Сначала я прошелся по скверу, внимательно прислушиваясь к себе. Нет, внутри стояло гулкое молчание, которое, в последний раз я испытывал на армейском плацу – это когда лупишь сапогами по асфальту, отбивая такт, смотришь в бритый затылок впередиидущего бойца, а в голове – ни-че-го! И тут на меня пахнуло ароматом кофе: я оказался рядом с кофейным клубом. На всякий случай проверил карманы, наскрёб несколько сотенных бумажек, прошел под горящей неоновой ярко-красной вывеской «Спящий лев» и спустился в запашистый подвал.

Там, как всегда, гудели возбужденные кофеином клубные завсегдатаи. Я замер в нерешительности, оглянулся и поискал свободный столик. Про себя отметил, что ни антиквара Валерия Васильевича, ни «солдата гражданской войны по переделу собственности» Василия сегодня тут не было. Ко мне подлетел официант Саша в неизменной красной бабочке на белой рубашке и, гостеприимно улыбаясь, предложил присесть на свободное место за столом, наполовину занятым воркующей парочкой. Не успел опомниться, как передо мной выросла тарелка с горячим фирменным бутербродом и огромная чашка с крепчайшим пенистым эспрессо. Я почувствовал приступ голода и медленно, со смаком откусил большой кусок сочного, многослойного бутерброда, сделал глоток кофе и… чуть не поперхнулся от удара по плечу.

Надо мной склонился знакомый Игоря по имени Федор Семенович. На этот раз старик оделся в белый свитер грубой вязки и широченные светлые льняные брюки. Всё-таки в чувстве стиля, хоть и весьма своеобразного, ему не откажешь.

– Ты давеча с Гошей был, – заурчал он хриплым басом, присаживаясь на соседний стул, – поэтому я и подошел. Понимаешь, у нас с ним давняя традиция. Он мне выдаёт стольник, а я ему – правдивую историю из жизни народных масс. Тебя как зовут?

– Андрей, – буркнул я, доставая из внутреннего кармана пиджака сторублевую купюру. А про себя подумал, что светский лев, скорей всего мягко говоря преувеличивает: вряд ли Игорь так уж часто носил в кармане сторублевые бумажки.

Старик ловко выхватил из моих пальцев бежевую бумажку с восемнадцатью ногами и одной головой и поднял высоко над своей львиной гривой. Её тут же перехватил Саша и через несколько секунд принес бутылочку фанты с фисташками на блюдечке. Как у них тут всё, однако, отлажено.

– Слушай, Андрюха, и не говори, что не слышал, – зарокотал мой собеседник. – Но сначала, как новичку, – предыстория. Как вышел на пенсию, потянуло меня, знаешь ли, в народ. На старости лет до меня дошло, что, сидя в начальственном кресле главка, народа, как такового, я не знал. То есть он мне казался безликой серой массой, которая вечно мешала мне жить. А как оборотил лицо своё к людям, открылась мне безбрежное море человеческой скорби.

Федор Семенович, огладил седую львиную шевелюру, прошелся растопыренной рукой, как расческой, по густой бороде, зорко взглянул на меня, оценивая степень внимания, на примолкшую парочку молодых людей напротив и продолжил: