Человеководы

   Пока Чартков ходил за инструментом, профессор вышел из-за стола и, задумчиво жуя губами, принялся ходить вокруг Сечина.

   - Мать, отец живы? - спрашивал он.

   - Не. В голодуху обои померли. Одни мы с сестренкой остались.

   - Сестра где?

   - Как мама с батяней померли, мы в город подались. Я на фабрику, сестренка к нэпманам в услужение. - Сечин захихикал: - Щекотно очень, товарищ Чартков.

   - А вы потерпите, - сказал профессор. - Венерическими болезнями: сифилисом, гонореей - не страдали?

   - Кто?

   - Да вот вы, например?

   Сечин помотал головой.

   - Случаи эпилепсии, шизофрении в роду были?

   - Чего?

   - Я говорю, падучая в семье была у кого?

   - Не, падучей не было. Мы, Бартановы, крепкие. У меня дядька рукой по две подковы разом гнул. Да и я, ежли на кулачки, насмерть могу зашибить. Ненароком.

   Чартков кончил замеры.

   - Ну что? - спросил профессор.

   - Ровно девять дюймов! - провозгласил Чартков.

   - Ага, - сказал профессор и разрешил: - Надевайте штаны!

   Он вернулся за стол и достал из журнала какой-то листок.

   - Идите сюда, юноша. Что здесь изображено?

   - Круг, - сказал Сечин.

   - Отлично. Грамотный?

   - А то.

   - Пьете много?

   Сечин нервно облизнулся.

   - С сегодняшнего дня будете пить только воду и квас. Вам понятно?

   Сечин молча кивнул.

   - Тогда, будьте любезны, распишитесь вот здесь. - Профессор пододвинул ему журнал. - Эраст Васильевич, разместите товарища. Поставьте на полное довольствие и покажите питомник. Да проследите, чтобы без надзора никаких половых сношений!

   - Будет сделано, Илья Иванович!

   - И дайте ему мензурку. Побольше.

   Чартков радостно кивнул.

   Он провел Сечина в смежное помещение и протянул ему мензурку.

   - Знаешь, чего делать-то? - заботливо спросил он. - С Дунькой Кулаковой баловался когда? Ну вот, значит, и того... Я сейчас выйду, а через пять минут вернусь. Чтобы все было готово. Эх, Алеша, завидую я тебе! В каком деле участие примешь!

   Разместился Сечин по-барски - в отдельной комнате с видом на Кавказский хребет. Он бросился ничком на топчан, заломил руки за голову и, скрестив вытянутые ноги, довольно ощерился. Все складывалось как нельзя более удачно. Он втерся в доверие к болвану Чарткову, пришелся по душе профессору. Теперь осталось только найти детеныша. И тогда... белый пароход... теплый ветерок Атлантики... роскошные берега Африки...

   Дверь распахнулась, и в комнату вошел Чартков.

   - Отдыхаешь, товарищ? - радостно прокричал он. - А я тебе поесть принес. До обеда-то сколько еще времени, а ты, чай, проголодался.

   Он протянул Сечину лепешку и кусок козьего сыра. Сечин спустил ноги на пол и с удовольствием принялся жевать.

   - Подзакусишь, и пойдем обезьянник смотреть, - сказал Чартков. - Видел когда антропоидов?

   Сечин промычал что-то с набитым ртом, помотал головой.

   - Это такие, скажу я тебе, твари! Ровно люди, только звероподобные. Ну, ты жуй, жуй, не торопись.

   Солнце стояло уже высоко, когда они вышли из особняка и направились на задний двор.

   Еще издалека Сечин услышал громкое, раздраженное тявканье и лопотание. Откуда-то понесло острой, едкой воньцой. Присыпанная песком дорожка свернула налево и привела к большой клетке-вольеру, в которой непрерывно, как заведенные, бегали и прыгали уродливые, похожие на собак, существа. Собакоголовые обезьяны - в Африке туземцы уничтожали их сотнями, как саранчу. Завидев человека, они принялись бесноваться еще оголтелей, крича и вереща так, что можно было оглохнуть. Чартков двинулся дальше, и Сечин поспешил за ним.

   За раскидистыми кустами он увидел другой вольер, в котором росло несколько деревьев. В ветвях деревьев были устроены из листьев и сухой травы обезьяньи гнезда. Шесть или семь взрослых шимпанзе сидели и бродили в траве. На спине у одной из самок болтался годовалый детеныш. Он прижимался к матери, обняв ее ручонками за шею и просунув ноги ей под мышки. У него был трогательный белый пушок на крестце - знак того, что детеныш находится под опекой всего стада. Он непрестанно крутил большой головой, глядя на окружающий его мир круглыми завороженно-немигающими глазами - грустными, почти человеческими...

   Чартков пошарил в кармане галифе, достал облепленный табачными крошками кусок сахара и просунул сквозь сетку. Один из шимпанзе осторожно, боком подобрался поближе, схватил сахар и отбежал. Тут же его окружили два других шимпанзе и принялись выпрашивать угощение, протягивая руки и дергая счастливчика за шерсть.

   Сечин с любопытством наблюдал за этой маленькой сценкой из жизни животных. Сейчас ему казалось нелепым все то, о чем рассказывал полковник Тетерин и на что восторженно намекал контуженный кавалерист Чартков. Это были животные, умные, человекоподобные, но - животные, и разве только научная фантазия господина Уэллса могла превратить их во что-то большее...