Светлые

На уровне моих глаз появилась ослепительно белая точка, которая стремительно увеличивалась в размерах, образуя нечто вроде сферы, затем послышался приглушенный хлопок и передо мной прямо из воздуха материализовались две фигуры, закутанные в черные балахоны. Они стояли друг за другом. Один из них крепко, но бережно прижимал другого к себе. В руках у второго была, как мне тогда показалось, корзинка для пикника.

Вокруг стояла полнейшая тишина. Оба незнакомца одновременно подняли правую руку, сбросив с головы глухие капюшоны, скрывающие их лица.

В стоявшем ближе ко мне я с трудом узнала Митьку. Нет, это, конечно же, был мой пропавший друг, но он изменился. Митька вытянулся, теперь он выглядел выше и еще тоньше, чем был раньше. В его фигуре сквозила какая-то неземная легкость. Почти прозрачная кожа, тонкие черты лица – всё обострилось, словно то, что было в нём заложено от природы, довелось до совершенства, до абсолюта. Его зелёные глаза сияли на лице, как два цельных изумруда, а взгляд казался глубже и мудрее что ли. Да и сам он весь будто светился изнутри.

И ещё, создавалось впечатление, словно он только что с кем-то дрался. Это Митька-то! Вечный пацифист, который даже комаров не убивал, а просто отмахивался от назойливых мошек. Он был какой-то взъерошенный, правую щеку пересекала большая царапина, а левая рука замотана не очень чистой тканью, сквозь которую проступала кровь.

Его спутник тоже выглядел весьма потрепанным, но все равно он был невероятно, невозможно красив. Высоченный (я упоминала, что без ума от высоких мужчин?), хотя при моем метре пятидесяти шести все, кто выше ста семидесяти сантиметров, уже кажутся мне высокими.

Но Зак, а, судя по всему, это был именно он, был действительно очень высоким. Густая грива светлых, почти белых волос была собрана в длинный хвост. В глазах цвета темного шоколада полыхал такой яростный огонь, что казалось одной его силой можно рушить стены. Рука Закарии обвивала талию Митьки, но так будто он в любую секунду был готов рвануться вперед и загородить юношу своим телом, и его поза недвусмысленно давала понять, что значит для него тот, которого он прижимал к себе. Его фигуру, завернутую в черный балахон, я не могла рассмотреть. Зато очень хорошо разглядела его уши, заостренные кончики которых не смогли скрыть несколько выбившихся из хвоста прядей, спадавших ему на плечи. Господи, помоги мне! Передо мной стоял эльф!

Несколько коротких мгновений я смотрела на них, смаргивая слезы, поражаясь тому, как целостно, как, черт возьми, совершенно и прекрасно они выглядели… Я дернулась навстречу Митьке, пытаясь подойти и обнять его, но не смогла сделать даже шагу. Друг грустно улыбнулся мне и покачал головой, мол, не надо. Затем его губы сложились в слова, и я смогла прочесть: "помоги нам". Закария через Митькино плечо склонился над корзинкой и что-то произнес. В тот же миг свет будто чуть отступил, Митька быстро наклонился, и корзинка оказалась вне сверкающей сферы. Сияние вокруг них начало угрожающе потрескивать, потом тускнеть, Митька еще раз ободряюще улыбнулся мне на прощание, и все пропало. Вернулись звуки улицы, по-прежнему, горел фонарь, со стороны входа в сквер слышались какие-то голоса.

Я больно ущипнула себя, все, что произошло меньше минуты назад, никак не могло быть реальностью, потом посмотрела на запястье, думая, что торчу тут уже как минимум полчаса, однако прошло каких-то пять минут. Я потрясла головой, все еще не веря в происходящее. Окончательно я вернулась в свой мир, когда услышала странный звук. Я опустила глаза вниз. У моих ног стояла вполне себе реальная корзинка, из которой доносился слабый писк. Наклонившись, я подняла её с земли и осторожно приоткрыла крышку.

Из вороха меха, завернутый в нежно-голубую простынку, обрамленную белоснежными кружевами, на меня таращился крохотный младенец. Я захлопнула крышку, попятилась и рухнула на ближайшую скамейку. Ноги совершенно отказывались мне служить.

Следующие события начисто выветрились из моей памяти, ибо обратный путь до дома я и до сих пор не могу вспомнить. Очнулась я в собственной квартире, сидя на пуфике в прихожей. Истошно звонил дверной звонок, а в моем кармане заходился "металликой" сотовый. Звонил Сергей. По ходу, и в дверь, и на мобильный. Видимо, я набирала его, но совсем ничего не помнила. Из корзинки доносился отчаянный детский плач. Я поднялась с пуфика, по-прежнему намертво вцепившись в ручку корзины, и открыла дверь. В прихожую вломился перепуганный Серега.

Схватив меня за плечи, он сильно встряхнул меня и рявкнул:

– Лариса, что у тебя стряслось?

Полным именем он называл меня, только если сильно злился или нервничал. Сейчас, похоже, происходило и то, и другое.

Я молча опустила глаза на рыдающую корзину. Он довольно грубо выдернул её у меня из рук и открыл крышечку.

Надо было видеть Серегины глаза, когда он заглянул внутрь! Но он быстро взял себя в руки, схватил меня за рукав куртки, потащил в комнату и усадил в кресло. Поставил корзинку на стол, прошел в кухню, что-то бормоча под нос, чем-то погремел там и вернулся со стаканом воды и мензуркой, из которой жутко несло валокордином.

– Пей.

Я попыталась отказаться, но он угрожающе посмотрел на меня:

– Выпей, я сказал, а то силой заставлю.

Я покорно выпила лекарство, и Сергей повернулся к столу. Очень бережно он достал из корзинки ребенка вместе с пушистым одеяльцем и аккуратно развернул его. Вытянув шею, я наблюдала за его действиями.

Да, я женщина, но у меня никогда не было детей, и я совершенно не умела с ними обращаться. Сергей же после окончания института одно время хотел быть неонатологом и даже прошел интернатуру, к тому же у него была трехмесячная Алинка, поэтому он ловко управлялся с малышом, что-то ласково ему приговаривая.

– Ларка, откуда у тебя ребенок? – спросил Серега, выпутывая младенца из пеленок и осматривая.

Я уже почти пришла в себя. Сбросив куртку в кресло, подошла ближе.

– Митька, – пробормотала я, рассматривая малыша. – Это его ребенок. Он отдал его мне. Сереж, давай позже, а?

Сергей посмотрел на меня как на умалишенную, но головой кивнул утвердительно, продолжая осмотр. По словам моего друга, ребенку от роду было не больше недели. И это был мальчик – крошечный, но совсем не сморщенный и красный, как обычные новорожденные. Белоснежная кожа, темные волосики, синие глазки, крохотный носик – весь он был такой хорошенький и хрупкий, словно стеклянный. Я осторожно протянула руку, коснулась шелковистых волосиков и открыла ушко. Оно было абсолютно нормальным, не таким, как у Зака. Если это и был эльфийский младенец – внешне он был очень похож на обычного человеческого кроху.

Мой взгляд упал на красивую кружевную пеленку. Материал напоминал тончайший батист, но структура ткани была немного иная. Я потрогала уголок, ткань была шелковистой на ощупь и почти невесомой. И тут я обратила внимание, что в углу был вышит какой-то рисунок. При ближайшем рассмотрении рисунок оказался гербом с монограммой. Две змеи, свившиеся в причудливом танце и незнакомые буквы. Где-то я уже такое видела… Минут пять малыш лежал спокойно в руках Сергея, будто позволяя себя осмотреть со всех сторон и убедиться, что с ним все в порядке, но потом опять зашелся криком. Боже!

– Похоже, мы голодные, – нежным голосом промурлыкал Серый.

Блин, я даже не подозревала в нем таких талантов.

– Ты побудешь с ним или в магазин сходишь?

– В магазин, – оставаться наедине с малышом я была пока не готова.

Держа кроху на согнутой руке и покачивая – другой, Сергей на газете с программой нацарапал длинный список необходимого.

В круглосуточном супермаркете недалеко от дома из списка выданного Серегой мне удалось раздобыть только детскую смесь, упаковку памперсов, влажные салфетки для новорожденных и две пластиковые бутылочки.

Я притащила все это богатство домой, и следующий час мы были заняты исключительно моим крохотным гостем. Точнее занят был Серега, я была, что-то вроде принеси-подай, периодически просто путаясь под ногами и попутно рассказывая ему обо всем, что со мной приключилось. Острые уши Зака я в рассказе благоразумно не упомянула. Моя повесть и так больше напоминала бред сумасшедшего. И только малыш, вымытый, облачённый в новый памперс, запеленатый в ситцевый платок моей покойной бабушки и мирно сосущий бутылочку со смесью у Сережи на руках, был доказательством, что я говорю правду.