Лезвие сна

Она показала набросок, сделанный Иззи сразу после возвращения домой. Девушка старалась изобразить Рашкина по памяти, пока Кэти накладывала на волосы кашицу из хны.

– Ой, – воскликнула Кэти.

Она попыталась подхватить на лету каплю зеленоватой кашицы, но только размазала ее по рисунку.

– Извини.

– Всё в порядке. В нем нет ничего особенного.

– Ну вот опять! Может, ты и не считаешь себя художником, но у меня-то есть глаза; я вполне способна отличить хорошую работу от плохой.

Лицо Иззи вспыхнуло румянцем, и она смущенно улыбнулась:

– Ты – моя личная группа поддержки. Жаль, что ты не художественный критик.

– Кто слушает этих критиков?

– Владельцы галерей. Смотрители музеев. Люди, гадающие, во что вкладывать деньги.

– Наплюй на них.

– В этом я с тобой согласна, – кивнула Иззи.

– Тогда мы вернулись к тому, с чего начали.

– Что ты имеешь в виду?

– Каждый человек в состоянии перечислить десяток художников, живших сотню лет назад. А кто вспомнит хотя бы одного критика?

– Никогда об этом не думала. – Кэти улыбнулась:

– Послушай меня. Я знаю, что говорю. Может, у меня и вымазана вся голова зеленой кашей, но в ней остается достаточно ума, чтобы поделиться с тобой.

– Я тебя внимательно слушаю, – сказала Иззи.

– Так ты собираешься идти?

– В студию Рашкина? – Кэти кивнула.

– Как же я могу не пойти? – воскликнула Иззи.

На следующее утро без десяти минут восемь Иззи стояла перед солидным особняком в тюдоровском стиле, расположенном на Стэнтон-стрит под номером 48. Респектабельность богатого района только увеличивала ее неуверенность. Несмотря на предупреждение, она перед выходом из дома всё же бросила несколько предметов в свой рюкзак: блокнот для зарисовок, карандаши, кисти, краски и два загрунтованных накануне вечером куска картона размером девять на двенадцать дюймов. Собравшись с духом, она пересекла тротуар, поднялась на крыльцо и быстро, пока не иссякла смелость, нажала кнопку звонка. Дверь отворила темноволосая женщина лет сорока. Одной рукой она приоткрыла дверь, а другой придерживала на талии банный халат.

– Чем могу вам помочь?

– Я... я бы хотела увидеть мистера Рашкина.

– А, так вам нужен дом 48-6. – В ответ на непонимающий взгляд Иззи женщина добавила: – Это домик над гаражом, позади особняка. Только не трудитесь звонить, он никогда не реагирует на колокольчик. Просто поднимитесь по пожарной лестнице и стучите прямо в студию.

– Спасибо, – промолвила Иззи, но женщина уже закрыла дверь.

Ну что ж, по крайней мере теперь ей известно, что вчерашний странный незнакомец и в самом деле Рашкин. Иззи даже не знала, радоваться этому или нет. Сама мысль учиться у знаменитого художника пугала ее. А вдруг сегодня, увидев Иззи у двери своей студии, он передумает? Вдруг первые попытки окажутся настолько жалкими, что он вышвырнет ее вон?

Если бы не страх перед насмешками Кэти, она бы, наверно, предпочла забыть о странном приключении и отправиться на занятия. Но теперь, зная, что ее позвал действительно Рашкин, отступать было глупо. Он может вышвырнуть ее из студии, может смеяться над ее работой, но вдруг этого не произойдет и он позволит ей учиться...

Иззи поправила на плече свой рюкзак, спустилась по ступеням на тротуар и свернула на указанную тропинку. Она быстро отыскала домик над гаражом позади особняка. На каменном фундаменте стояло деревянное строение под красной гонтовой крышей, увитое диким виноградом. Вид этого дома вместе с заброшенной клумбой и старым дубом около южной стены представлял настолько замечательную картину, что Иззи с трудом удержалась, чтобы не достать блокнот и не сделать несколько набросков.

Но она решительно прошла прямо к пожарной лестнице, поднялась по ступеням и постучала в дверь. Никакого ответа не последовало. Иззи беспокойно оглянулась по сторонам и постучала погромче. Припомнив слова женщины из особняка, добавила пару ударов кулаком. Она уже подняла руку для третьей попытки, как вдруг дверь распахнулась и перед ней появился вчерашний тролль.

– Ну? – воскликнул он низким скрипучим голосом. Затем его взгляд поднялся к лицу Иззи. – А, это ты.

Она опустила руку:

– Вы... Вы вчера сказали...

– Да, да. Проходи.

Он схватил ее за руку и буквально втащил внутрь. При этом чихнул и вытер нос рукавом. Его рубашка была такой же грязной, как и накануне, брюки так же пестрели заплатками, и сам он выглядел так, словно не мылся целую вечность. Но теперь Иззи, к своему собственному удивлению, смотрела на него другими глазами. Перед ней стоял гений, а гениям позволительны любые странности.

– Ты пришла вовремя, – заговорил он, выпустив ее руку. – Это хорошо. Очко в твою пользу. А теперь раздевайся.

– Что?

Рашкин свирепо уставился в ее лицо:

– Я же говорил тебе вчера, что ненавижу повторять.

– Да, но... вы сказали, что собираетесь...

– Учить тебя. Я помню. Я еще не выжил из ума и не жалуюсь на память. Но сначала я хочу написать тебя. Так что раздевайся.

Рашкин отвернулся, бросив ее у самой двери, и Иззи наконец смогла как следует осмотреться. Сердце в груди замерло от волнения. Мастерская выглядела такой же неопрятной и заброшенной, как и сам художник, но это уже не имело никакого значения, поскольку повсюду Иззи видела множество картин и рисунков, целую галерею работ, безусловно принадлежащих кисти Рашкина. Полотна пачками по семь-восемь штук стояли вдоль стен. Наброски и эскизы были беспорядочно пришпилены над ними или грудами валялись просто на полу. Невероятно, но бесценные сокровища были небрежно разбросаны по всей студии. Иззи разрывалась между жаждой изучить каждое из произведений мастера и желанием навести порядок, соответствующий ценности работ.

Рашкин тем временем пересек комнату и остановился перед одним из двух мольбертов. Удивительный свет заливал все помещение, проникая в студию через широкое, выходящее на север окно и люк в потолке. Створки окон были распахнуты настежь, но свежий воздух не мог соперничать с едким запахом скипидара, пропитавшим все уголки комнаты. Перед мольбертом стояла потрепанная кушетка, покрытая ветхой парчой цвета бургундского вина. Со стены позади кушетки свисали волны голубой драпировки, чуть поодаль стояла китайская ширма.

– Ты позировала когда-нибудь раньше? – спросил Рашкин, выдавливая краски на палитру.

Иззи всё еще стояла у двери. Освещенная рассеянным светом кушетка и занавес позади нее очень напоминали театральную декорацию. Выходя из дома сегодня утром, девушка ожидала чего угодно, но только не того, что ей придется позировать для работы Рашкина.

Художник нетерпеливо поднял голову.

– Ну? – требовательно окликнул он Иззи.

В ее горле внезапно образовался сухой песок. Иззи с усилием глотнула, чтобы избавиться от сухости, и медленно притворила за собой дверь.

– Не совсем, – сказала она. – То есть я хотела сказать, что никогда не позировала обнаженной.

Не раз ей хотелось поправить финансовое положение, позируя перед своими же однокурсниками, но, в отличие от многих других студенток, у нее ни разу не хватило на это смелости. Вот у ее подруги Джилли не было подобных проблем, но та была красавицей, и слово «смущение» было ей незнакомо.

– Тебя это беспокоит? – удивленно спросил Рашкин.

– Нет. Когда это происходит в классах. Но сейчас, – она глубоко вздохнула. – Я немного растерялась.

Рашкин так пристально уставился на девушку, что она почувствовала смущение от настойчивости его бледно-голубых глаз.

– Ты считаешь, что я пытаюсь тебя унизить? – спросил он.

– О нет. – Она покачала головой. – Дело не в этом.

Рашкин широким жестом короткой руки обвел все картины и наброски:

– Разве изображенные на этих полотнах люди выглядят униженными?

– Нет, совсем нет.

– Если мы планируем провести вместе некоторое время, – сказал он, – если я собираюсь научить тебя хоть чему-нибудь, я хочу знать, что ты из себя представляешь.