Лезвие сна

Изабель взяла с пола нож и стала бездумно вертеть его в руках.

– Я устала быть в состоянии пострадавшей, – снова заговорила она. – И в какой-то момент придумала новую историю. И, знаешь, Кэти оказалась права. Как только ты поверишь в свою выдумку, мир вокруг тебя меняется. И прошлое уже не так сильно тянет назад.

– Так, значит, на похоронах Кэти...

– Я искренне верила, что она умерла от рака в больнице. Я... Я сама убедила себя в этом, поскольку была не в состоянии смириться с реальностью. Кэти просто не могла покончить с собой. По крайней мере та Кэти, которую я знала.

– Ее смерть для всех стала потрясением, – заметил Алан.

– Только потому, что мы ее совсем не знали. Если бы она поделилась с нами теми мыслями, которые доверяла своему дневнику... – Изабель пристально взглянула в лицо Алана. – Ты знаешь, почему она покончила с собой?

Он отрицательно покачал головой. Этот вопрос давно не давал ему покоя. Алан долгие годы бился над разгадкой причины смерти Кэти, но до сих пор не мог ее найти.

– Она хотела забвения, – сказала Изабель. – Она была не в силах больше выносить груз прошлого, и самоубийство показалось ей единственным способом избавиться от этого. Я помню, как она говорила, что необходимо изменять мир по своему желанию, иначе мир изменит тебя, а Кэти не хотела быть такой, какой ее делал мир.

– Я не понимаю, – вступила в разговор Мариса. – Даже если за ее плечами лежало ужасное прошлое, она сумела над ним возвыситься. При ее содействии фонд помог многим несчастным детям, а ее книги заставляли задуматься каждого, кто брал их в руки. Если кто-то и мог изменить мир к лучшему, так это Кэти.

Изабель кивнула:

– Но она никогда не была счастлива. Ее творчество и Детский фонд – это всё, что у нее было, но, мне кажется, однажды Кэти поняла, что этого недостаточно. Она всегда что-то отдавала людям, до тех пор пока ничего не осталось. Если постоянно черпать воду из колодца и не пополнять его, колодец рано или поздно пересохнет.

– О Господи, – негромко воскликнул Алан.

– Всё это ужасно грустно, – заметила Изабель. – И мы, ее лучшие друзья, даже не видели, что с ней творится.

– Почему ты не рассказала мне об этом раньше? – спросил Алан.

– Я сама прочитала дневник только сегодня утром, – ответила Изабель.

Она поведала о появлении затерявшегося письма с ключом от ячейки камеры хранения и о сотруднике автобусной станции, который берег посылку в течение нескольких лет.

– Я ничего не знала о Пэддиджеке и Джоне, – сказала она под конец. – Кэти спасла картину Пэддиджека от огня, но не вернула мне, а оставила у себя. И все эти годы картина лежала вместе с дневником и ждала, пока я приду. И я не знала, что полотно Джона тоже уцелело... – На глаза Изабель снова навернулись слезы, но на этот раз она сдержалась. – Джилли упомянула о встрече с Джоном, – Изабель вытерла глаза рукавом, – когда я попросила ее подыскать студию в городе, а потом он сам пришел в мастерскую...

– Почему же Кэти не вернула тебе картину? – вслух удивился Алан.

Лицо Изабель исказилось от боли.

– Я думаю... Я думаю, она боялась, что я уничтожу полотно.

– Что?

– Неужели до тебя не доходили слухи о том, что я сама подожгла дом? Кэти не верила им, но, судя по ее дневнику, она не решалась доверить мне судьбу Пэддиджека.

– Я должен спросить тебя, – решительно произнес Алан, – ты устроила тот пожар?

– Я... я не знаю.

Такого ответа Алан не ожидал. Он считал, что Изабель будет всё отрицать. До него действительно доходили подобные слухи, но Алан отметал их безо всяких колебаний. А теперь, когда узнал о таланте Изабель вызывать ньюменов, о ее беспокойстве относительно безопасности и благополучия этих созданий, он и представить себе не мог, что Изабель принимала участие в уничтожении собственных произведений.

– Ты помнишь, Рашкин в тот вечер подмешал наркотик в пунш?

– Помню, – кивнул Алан. – Но...

– Я выпила два бокала этого пунша, – продолжала Изабель. – У меня начались галлюцинации, а потом всё исчезло. Я помню, что потеряла сознание около одного из старых амбаров. А когда очнулась, было уже утро и я находилась совсем в другой части острова, а руки, одежда и лицо почернели от сажи.

На лице Козетты появилось выражение ужаса.

– Так что ты хочешь сказать? – воскликнул Алан. – Это ты подожгла дом?

Изабель покачала головой:

– Я же говорю, я действительно не знаю. Перед тем как я отключилась, Рашкин говорил, что заставит меня уничтожить картины, а потом всунул мне в руку коробок спичек. Потом всё исчезло. Мои воспоминания перемешались со снами. Я помню, как эти чудесные невинные создания горели в пламени пожара, я брала их на руки, а они умирали один за другим. Но когда я очнулась, я была далеко от дома. – Изабель немного помолчала, потом добавила: – Рашкин утверждает, что это сделала я.

– Из того, что я слышала об этом человеке, можно заключить, что не всем его словам стоит доверять, – заметила Мариса.

– Он не всегда лжет. Он не обманул меня, рассказывая о ньюменах и о том, как я смогу их вызвать.

– Конечно. Он прибегает к обману, только когда это ему выгодно. Я знаю множество таких людей.

Алан кивнул в знак согласия.

– Но если она их сожгла... – раздался тихий, напряженный голос Козетты.

Несчастный взгляд Изабель обратился к девочке.

– Значит, я такое же чудовище, как и он. Джон был прав. Он предупреждал меня с самого начала. Не надо было никого вызывать из прошлого. Я только причинила им ужасную боль и погубила множество невинных существ.

– О боже, – внезапно вспомнила Мариса. – Эти два создания Рашкина собирались вернуться в Детский фонд за картинами.

– Они нападут на Роланду, – согласился Алан и повернулся к Козетте, – тебе следует пойти к ней. Надо предупредить Роланду и спрятать картины – твою и твоей подруги.

Но Козетта покачала головой:

– Я не уйду.

– Что ты говоришь?

Козетта поднялась на ноги, сжала кулаки и сверху вниз посмотрела на них троих:

– Вы не можете меня заставить.

– Но почему ты отказываешься? – спросила Мариса.

Козетта пальцем указала в сторону Изабель:

– Потому что она собирается выпустить свою красную птицу, а я должна увидеть ее полет. Я должна это видеть, чтобы узнать, что в ней есть такого, чего нет у меня. Почему она может видеть сны и вызывать нас в этот мир, а я не могу.

Мариса и Алан недоуменно посмотрели на Изабель.

– Ты понимаешь, о чем она говорит? – спросил Алан.

Изабель медленно кивнула.

– Я всё думала и думала, – произнесла она тем бесцветным голосом, который звучал в момент их встречи. – Я не могу хладнокровно убить Рашкина и не знаю, хватит ли у меня сил противостоять его натиску. Он хочет, чтобы я продолжала писать картины для удовлетворения его потребностей.

– Изабель, если ты имеешь в виду иллюстрации к сборнику Кэти, можешь о них не беспокоиться, – заверил ее Алан.

– Дело не в этом. Рашкин угрожал, что натравит своих подручных на моих друзей, если я не буду рисовать для него картины.

– Тогда мы найдем способ... – Изабель не дала ему договорить.

– Нет, здесь больше не о чем спорить. Есть только один способ помешать ему использовать мой дар. – Изабель снова подняла с пола складной нож и раскрыла его. – Я в последний раз последую примеру Кэти.

– Нет, подожди, – закричал Алан.

Он потянулся, чтобы забрать нож у Изабель, но она резко взмахнула рукой и заставила его остановиться.

– Это очень глупо, – попытался он переубедить ее.

– Нет, это единственно верное решение. Я не способна лишить жизни ни одно существо – даже такое чудовище, как Рашкин, – но я не могу допустить, чтобы всё повторилось сначала.

– Вот видите, – воскликнула Козетта. – Она приняла решение, и я должна всё увидеть.

Мариса удивленно посмотрела на нее:

– Как ты можешь быть такой хладнокровной?

– Во мне нет никакой крови, – ответила Козетта. – Красная птица не бьет крыльями в моей груди. Когда мы умираем, мы обращаемся в ничто. А когда вы умираете, красная птица покидает тело, и вы продолжаете существовать где-то в другом месте. Я хочу это увидеть. Я хочу узнать, каково это – быть настоящей.