Порог

Воланд поморщился, но Азазелло сожалеюще развел руки и пожал плечами.

Князь Тьмы долго рассматривал сонно моргающего младенца, затем медленно кивнул:

– Стало быть, тенью. Хорошо. Может, это нам и нужно. Не блестящий авантюрист, а всего лишь тень авантюриста. И поскольку все мы так или иначе представляем мир теней, избранник наш просто будет прилежно следовать предписанным ему правилам, двигаясь за кем-то по пятам по проторенной ему дорожке.

– Иногда простые, но старательные исполнители предпочтительнее, мессир, воля ваша, – натягивая поглубже капюшон, пробурчал Азазелло.

– Что ж, эти его качества вполне можно регулировать. А нам нужно помнить, что идет тысячелетняя война светлых и темных сил. По мне, так Большая игра, и на кону – власть над миром, – прищурившись на огонь в камине, задумчиво произнес Воланд. – Мы не можем проиграть и на сей раз. На войне все средства хороши, и мы стараемся их все задействовать. С этим малышом вот что – дождемся нужного нам влиятельного лица… думаю, это будет духовная особа… стоящая высоко… имеющая власть и силу… Сигнификаторы богатства нынче расположены в соединении с весьма благополучными звездами. Юпитер во втором доме с Луной в первом. Да, это будет сам папа римский.

Бельфегор глухо захохотал, сперва тихо, затем, не сдерживаясь, взревел во весь голос. Спящие в комнате, впрочем, даже не проснулись.

Воланд, словно не замечая шума, поднятого демоном, продолжал разглядывать младенца, а младенец с любопытством разглядывал Князя.

– Какой именно папа, мессир? – негромко осведомился Азазелло. – Ныне здравствующий Бенедикт Двенадцатый?

– Нет-нет, – возразил Воланд. – Нам совершенно другое нужно. Нам нужна светскость.

– Как? – не понял демон пустыни. – Как совместить светскость и святость?

– Да где там святость вы нашли?.. – небрежно отмахнулся Повелитель мрака. – Не смешите меня. Вот уж где святость искать, так только не в храме и тем более не среди служителей культа. Отнюдь-отнюдь.

Он щелкнул пальцами, и ребенок, плавно развернувшись в воздухе, приблизился к Князю Тьмы.

Тот несколькими неуловимыми движениями начертал нечто на его челе и принял его в свои руки. Знаки и цифры на миг вспыхнули зеленым и исчезли, словно всосались в кожу, а может, так оно и было. Младенец чихнул.

– Нам нужно блистать, не правда ли? – обратился к нему Воланд. – Тебя будет окружать самое высшее общество – да-да, ты будешь при дворе самого папы римского. Он грядет, и правление его будет пышным и ярким. Я чую… Мало того, мы сделаем так, что все, предложенное нами, папе понравится. Чтобы он тоже смог предложить нашему мальчику то, что ему и понравится и будет необходимым. Там ему и образование хорошее дадут. А Бельфегор проследит, чтобы знания усвоились им правильно. И ты будешь блистать, малыш… да только не на балах.

Младенец согласно агукнул, будто понял обращенные к нему речи.

– Как бы внимательно ты ни смотрел, все равно позабудешь, что тебе не нужно помнить! – сказал ему Князь. – Кстати, неплохая фраза для романа. Надо подарить кому-нибудь, но много позже. «Как бы внимательно ты ни смотрел, все равно позабудешь, что тебе не нужно помнить!» Романов будет написано еще немало, может быть, даже и про эти наши с вами похождения. Надо же развлекать почтеннейшую публику. Да и нам развлекаться. Все, кто сюда придут после нас, сыграют роль черных волхвов и принесут младенцу свои дары, которые не раз пригодятся ему в будущем. А ты, Бельфегор, помни – на тебе лежит обязанность особого ему покровительства. Прояви себя в самый жаркий, самый многолюдный и суетный день. А лучше ночь. Да, это будет жаркая ночь. Ты поймешь когда. Он должен найти свиток… Вот этот.

Потемневший от времени свиток, уложенный в футляр в виде металлической трубочки, украшенный кистями и красной сургучной печатью, возник из ниоткуда и поплыл по воздуху к демону лени… Бельфегор взял его, спрятал за пазуху, медленно и торжественно поклонился, прижав кулаки к груди. Младенец в это время продолжал улыбаться и пускать пузыри.

– Теперь закрывай глаза свои и спи! – приказал Владыка мрака.

Ребенок словно услышал и понял, тотчас же закрыл веки и плавно вернулся по воздуху в теплые, как перина, объятия кормилицы.

Затем князь поднялся со своего кресла-трона и двинулся, не касаясь пола, к молодому вдовцу.

– Да, с такой оравой лишиться жены – это прескверно, – вздохнул он. – Полно тебе мучиться, бедолага.

– Что это значит? – поднял брови Бельфегор.

– Ну, уж верно, не я лишу его жизни, – усмехнувшись, ответил Воланд. – Достаточно того, что он будет скорбеть о почившей жене своей. Впереди у него еще немало испытаний. Просто он видел то, что видеть ему было не след. Он тоже «позабудет, что ему не нужно помнить».

Воланд, сложив губы трубочкой, подул в лоб несчастному вдовцу. Он дул и дул – так долго, как это невозможно было сделать человеку – и темные волосы Бизанкура словно покрылись пеплом, а затем – снегом. Через минуту он был абсолютно сед.

– Не вызовет ли это лишних расспросов? – негромко осведомился Азазелло.

– А кому какое дело? – пожал плечами Бельфегор. – Человек, у которого умерла любимая жена, поседел в одну ночь. Трубадуры еще и песню сложат. «Одною ею жил я столько лет…» Или что-нибудь в этом роде.

– Мы задержались, пора в дорогу, – хлопнул в ладони Воланд, и тотчас снаружи послышалось ржание коней. – Пусть делают, что им заблагорассудится. А там начнется совсем другая история…

И три фигуры – Воланда, Азазелло и Бельфегора – постепенно растворились в воздухе вместе с пуделем и троном на львиных лапах. Посторонний наблюдатель увидел бы совершено мирную картину. Спящая семья: кормилица в плетеном кресле, тихонько посвистывающая носом, младенец, покоящийся на ее необъятной груди, и абсолютно седой, хоть и нестарый еще человек, скрючившийся в кресле темного дерева с бархатными потертыми подлокотниками.

Лишь неугомонная кочерга в последний раз всплыла со своего места, чтобы аккуратнее разместить почти прогоревшие полешки в камине, после чего вернулась на свою подставку и больше не шевелилась.

Голубоглазый чернокудрый красавчик, дефилирующий по Гербертштрассе, остановился возле уличного музыканта, игравшего на какой-то дикой гармошке прямо напротив яркой витрины интим-магазина. Музыкант был одет в расшитую безрукавку на голый торс, татуирован и одноног.

А на витрине цвела махровым цветом БДСМ-атрибутика. На манекене мужского пола надета была кожаная маска, закрывающая голову полностью, даже нос, рот и глаза. В руках манекен держал плетку, а пластиковое тело в некоторых местах было обвито портупеей.

Перед мужским манекеном на коленях стоял женский – в ошейнике и с красным кляпом-шариком во рту, а сзади украшенный пышным хвостом.

«Придурки, лишенные вкуса и мозгов, – лениво подумал красавчик. – Два нижних у них тут, что ли, развлекаются? А где хозяин в таком случае? Поставили бы уж третий манекен. Лишь бы товар продать…»

На душе его было неспокойно.

Да, в «Спящем медведе» дела шли как нельзя лучше. Пару цыпочек они уже приметили. Беременные. Отлично. Можно придумать много разных комбинаций с младенчиками, когда родятся. Подрастить на органы или сразу продать этим толстосумам из Алжира. Те недавно заказывали самый трэш – повторить сюжет «Сербского фильма», одного из самых запрещаемых ввиду его абсолютной бесчеловечности.

У него были и такие клиенты, которые хотели именно повторений ужастиков – в реальности. Типа «Человеческой многоножки». Вмонтировать в нее еще и ребенка… Почему бы и нет. Надо обдумать, может получиться забавно.

Сейчас тоже может получиться забавно. Хотя и бескровно на этот раз.

– Эй, как тебя?.. – негромко обратился Анселл к музыканту.

– Габриэль, – помедлив, с достоинством ответил тот, длинно сплюнув.

Голубоглазый кивнул.

– Ты же не девственник, надеюсь? – продолжал он. – Нет, я посягаю не на тебя. Просто у меня есть деньги и причуды.