Страница 4 из 28
Первые месяцы было сложно, но сейчас я был рад, что все так сложилось. Докеры были той семьей, которой у меня не было: строгой, работящей, справедливой. Я учился всему, что мне предлагали, и занимался любой работой, которую давали. Долг хотелось отдать как можно быстрее. Он был словно оскорблением, которое я нанес близким людям, осознал его и пытался всячески исправить. Только тут, рассказав обо всем докерам, узнал, как называется это чувство. Стыд! История та закончилась, и ладно. Уже три месяца, как я рассчитался. Докеры же потом помогли открыть в сети анонимный кошелек. Теперь я получал небольшие деньги за работу, которую не хотели брать другие джинны. Это профессиональное прозвище докеров, их иногда так называли за незаметность и исполнение желаний клиентов.
— Запомни, в любом бою с более сильным противником у тебя должно быть преимущество. Всегда. Постоянно контролируй ситуацию.
— А если их несколько? — Вопрос был важен для меня.
— Раздели, страви их друг с другом, сделай так, чтобы они не могли атаковать одновременно. Создавай свое преимущество.
— Но как я это сделаю?
— А это уже твои проблемы. Когда захочешь — найдешь решение. Запомни, в любой ситуации всегда есть решение, и не одно. Даже в самой безвыходной ситуации.
Гальбоа был инженером-электриком малых космических кораблей. Он всегда давал хорошие советы. Я никогда ему не скажу этого, но втихаря считаю его своим папой. Именно таким представлял отца в своих мечтах. Мне не нужна мать, у меня уже есть семья, и я вижу свое будущее — здесь. Докеры стали тем, что я искал.
— Никогда не сдавайся. Решение есть всегда.
Это был очередной диалог в нашей ежедневной работе. Гальбоа — специалист по электрике систем связи. Именно он настоял на том, чтобы я отработал убытки. Он среднего телосложения, смуглокожий и носит эту чертову колючую черную бородку. Рабочий костюм и куча инструментов делали его похожим на террориста из старых фильмов. Он тоже был из детдома и смог стать специалистом с третьим уровнем гражданства. На три ступени выше моего шестого!
Иногда подростки пытались меня выследить, но я всегда знал, как от них избавиться. Я никому не покажу путь сюда. Это мой дом.
Сын Гальбоа, Финкс, иногда приходил посмотреть, как работает его отец. Мы быстро подружились. Он старше меня на три года, ему уже пятнадцать! Только с ним я был ребенком и только с ним я играл. Он изучал искусство безоружного боя, и мы только так и проводили время. Он показывал новые удары — я запоминал. Когда мы виделись, он снова демонстрировал удары, и мы дрались вполсилы. Финкс же привил мне привычку каждый день делать зарядку, постоянно увеличивая нагрузки. Для нас это была забава, для Гальбоа — отрада для глаз. Я плохо ощущаю эмоции, но прекрасно их понимаю у других людей. Гальбоа был счастлив в те моменты, когда видел, как мы играли в доках. Финкс говорил, что я прекрасно учусь, что у меня получается почти идеально. Но он ничего не понимал.
Для него это потеха, для меня — средство выживания. Гальбоа наверняка все понимал, но ничего не говорил. Драться в детдоме приходилось часто. Я использовал показанные Финксом удары, постоянно повторяя их. У меня нет талантов, нет инфосети, разве что память очень хорошая.
Сегодня обычный рабочий день. Когда я оказался в доках, подошел нахмуренный бригадир. Своей серьезностью он всегда навевал мне тревогу. Странно. Все рабочие мрачны и прервали свои разговоры, как только я появился.
— Привет, Анжи. Слушай и запоминай. — Он опустил глаза. — Гальбоа попал под пламя из дюзы плазменного движка. Сгорела правая рука, сильно обожгло эту часть тела. Он больше не будет здесь работать. Сейчас тут инспекция ходит, осматривает все и что-то ищет. Тебе лучше не появляться, хотя бы некоторое время.
Для меня мир рухнул.
Как бог мог допустить такую несправедливость? Все, чего я хотел, все, что имел, чего добился, — все ушло. Не став слушать, переоделся и полез обратно через вентиляционный тоннель. Слез не было… странно. Когда вылезал в нашем секторе, меня поймала местная СБ. Оказывается, они прокрутили все видеозаписи в камерах доков. Фрагментов с доказательствами, что я работал с докерами, не было, а я молчал. Но факт проникновения в закрытый сектор — уже преступление. Когда следователь прекратил брызгать слюной и запугивать, я равнодушно посмотрел ему в глаза и ничего не ответил. Да что мне до его угроз? Тут пришел куратор Ваалси. После короткого разговора со следователем он обратился ко мне.
— Полгода без посещений города. Перемещаться только по территории детдома. Выйдешь дальше — лишим доступа в сеть до конца срока. — Куратор был сух и не обратил на мое равнодушие никакого внимания.
— Вы довольны наказанием? — обратился Ваалси к следователю.
— Вполне. Будет уроком.
— Иди в детдом, — повернувшись, сказал мне куратор.
Придя в корпус, я сразу лег в капсулу и уснул. Сон — лучшее лекарство.
Элиза читала досье на Анжи. Оказывается, мальчик все время подвергался нападкам со стороны сверстников. Вообще не играл в игрушки и игнорировал внимание группы детей к играм. Они, в большинстве своем, не говорили, только некоторые пытались с ним подружиться. На записях было видно, что в такие моменты Анжи говорит очень хорошо. Его речь больше свойственна подростку лет шестнадцати-восемнадцати, чем ребенку двенадцати лет. Дети тянулись к нему. Анжи не был лидером, но его хотелось слушать. О сложных вещах он говорил так, чтобы ребенок мог его понять, часто прибегал к примерам, в целом ведя себя не по-детски. Записям было полтора года, по какой-то причине после смены группы он перестал говорить. Сегодня выяснилось, что он уже долгое время ходит в сектор космопорта. Он, как обычно, ничего не сказал, а куратор не стал спрашивать. Элиза посчитала, что надо углубиться в исследование собранного материала, чтобы понять причину неразговорчивости Анжи. Только так можно выработать план для социальной адаптации мальчика в дальнейшем. На этой мысли она отставила кружку с кофе и углубилась в материалы по делу.