Страница 12 из 39
– Так точно, командир.
– Со временем, когда ты обучишься… тогда поглядим. Но сейчас в любом случае мне нужен не строевой помощник, а толковый писец. Утром Пизон покажет тебе, что тут к чему, а после муштры ты приступишь.
– Да, командир.
– Ну а сейчас тебе не помешает поспать. Можешь идти.
– Благодарю, командир.
– И… ты это… ну, в общем, не кисни. Человек так устроен, что везде приживается. Не давай себе слабины, и все устаканится.
– Есть не давать себе слабины, командир.
Глава 5
Время для новобранцев теперь полетело с ужасающей быстротой. Казалось, что сутки просто не могут вместить в себя все, что требовала от них армейская жизнь, а положение Катона осложнялось, помимо постоянных придирок Бестии, еще и тем, что после выматывающей все силы муштры он попадал под начало Пизона. А ведь ему, как и всем новичкам, приходилось ухаживать за своей амуницией. У Бестии были глаза орла, мгновенно замечавшие любое пятнышко грязи, порванный ремешок или разболтанное крепление. Для провинившегося это кончалось или нарядом на изнурительные работы, или тесным знакомством с тростью отца-командира. Как вскоре понял Катон, обращение с ней являлось своего рода искусством: хитрость тут состояла в том, чтобы причинить разгильдяю сильнейшую боль, но не нанести при том мало-мальски серьезных увечий. Бестия с новобранцами безусловно не нежничал, но и не собирался превращать их в калек. Он нещадно лупил «долбаных недоносков», однако ни разу никому ничего не сломал и не выбил. Катон старался не попадать ему под руку, но однажды все-таки оплошал: забыл застегнуть ремешок своего шлема. Центурион в ярости налетел на него и сорвал шлем с его головы, чуть не оторвав заодно и ухо.
– Вот что случится с тобой в бою, тупой олух! – проорал он ему в лицо. – Какой-нибудь хренов германец сшибет с тебя твой гребаный шлем и раскроит мечом черепушку. Ты этого хочешь?
– Никак нет, командир!
– Лично мне наплевать, что с тобой станется. Но я не допущу, чтобы деньги римских граждан, честно платящих налоги, расходовались впустую только потому, что в армию попадают такие ленивые, бестолковые ублюдки, как ты. Конечно, одного остолопа легко заменить другим, потеря невелика, но убитый солдат – это еще и пропавшее снаряжение, а оружие и доспехи стоят немало монет.
Прежде чем Катон успел собраться с ответом, Бестия размахнулся и хлестко ударил его по плечу. Рука вмиг онемела, пальцы разжались, плетеный щит упал на землю.
– В следующий раз, когда ты забудешь застегнуть шлем, я приложусь к твоей набитой дерьмом башке! Ясно?
– Так точно, командир! – выдохнул Катон.
Каждое утро, по сигналу оглашавшей своим пением всю округу трубы, новобранцы вскакивали, одевались и выбегали на плац. После утреннего осмотра следовал завтрак, состоявший из каши, хлеба и вина, разливавшегося по плошкам недовольным столь ранним подъемом дежурным. После завтрака начиналась муштра. Вбив в солдат навык принимать стойки «смирно» и «вольно», десятники принялись отрабатывать с ними повороты налево, направо, кругом, затем перешли к более сложным маневрам. Бестиева трость не знала отдыха, зато новички научились довольно сносно смыкать и размыкать в движении строй, разворачиваться из колонны в фалангу и, наоборот, выстраиваться боевым клином или сбиваться в единое целое, прикрываясь щитами.
После обеда легче не становилось – начиналась тренировка выносливости, включавшая в себя длительные марш-броски. Новобранцев в полном снаряжении гоняли вокруг лагеря, раз за разом наращивая темп. Бестия заводил колонну в ворота, лишь когда стены крепости начинали подергиваться быстро темнеющей мглой. Поначалу многие сбивались с ноги, отставали, а то и просто падали в грязь, но командирская трость возвращала им бодрость, и они снова вливались в ряды сотоварищей, чтобы продолжить изнурительный бег.
После памятной стычки в казарме Катон столь усиленно принялся уклоняться от соседства с компанией перуджийцев, что это стало бросаться в глаза. «Нет, ты не трусишь, – говорил он себе. – Просто предельно ясно, что Пульхр тебя измолотит. Так не лучше ли не давать ему шансов на то и таким образом восторжествовать над задирой морально?» Логика выкладок была безупречной, однако Пульхр никакого морального ущерба вроде не чувствовал, а в глазах остальных новобранцев при встрече с Катоном начинали светиться пренебрежение и неприязнь.
– Тебе придется схватиться с ним, – сказал Пиракс, когда они на двоих распивали купленную в складчину бутылку вина.
Катон закашлялся.
– Эй. Ты в порядке?
Катон кивнул:
– Да. Просто оно слишком кислое… это вино.
Пиракс посмотрел в свою чашу, сделал глоток, потом заключил:
– С вином все нормально.
– Может быть, мне напиться? – принялся рассуждать вслух Катон. – Тогда я не буду чувствовать боли, он легко одержит победу, мне достанется пара ударов, и делу конец.
– Конец-то конец, но я на твоем месте не слишком бы надеялся, что он так просто отвяжется. Я таких парней знаю. Отлупит раз, поймет, что это ничем ему не грозит, и будет проделывать то же самое снова и снова. А избегать драки и вовсе не дело, – это и его раззадоривает, да и другим показывает, что ты трусишь. Нет, надо сойтись с ним по-настоящему, так, чтобы ему тоже досталось. Вот тогда он от тебя отвяжется. Может быть.
– Может быть? Это все, на что я могу надеяться? Влезть в драку, дать себя измочалить, а потом ждать, что решит этот Пульхр? А вдруг он надумает колотить меня дальше?
Пиракс пожал плечами.
– Вот спасибо! Вот уж помог так помог.
– Я просто сказал тебе, как обстоят дела, сынок.
Катон покачал головой:
– Должен быть какой-то другой выход. Какой-нибудь способ разобраться с ним без прямой схватки.
– Может быть. – Пиракс снова пожал плечами. – Но только, что бы ты ни затеял, не тяни с этим, пока над тобой не стал потешаться весь легион.
Катон растерянно заморгал:
– А меня что, держат за труса?
– А ты чего ожидал? Такое создается впечатление.
– Но я не трус.
– Спорить не буду. Может, и так, раз ты утверждаешь. Но лучше тебе это доказать.
Дверь открылась, и с ледяным порывом ветра в столовую вошло несколько легионеров. Пляшущий свет жаровни позволил рассмотреть их лица; все были из другой центурии. Они огляделись по сторонам, потом демонстративно сели на лавку в дальнем конце помещения. Пиракс быстро допил свое вино и встал:
– Мне пора.
– С чего бы? – удивился Катон. – Вина еще много.
– Верно. Но мне нужно думать о своей репутации, – сухо сказал Пиракс и прибавил: – Помни, что я сказал, не тяни.
Пиракс ушел. Катон уставился в свою чашу, а когда поднял глаза, то поймал взгляд одного из забредших в столовую чужаков. Тот тут же потупился и повернулся к товарищам, но Катону уже было ясно, зачем они здесь. Парни явились полюбоваться на невиданную диковину. Труса, назначенного на пост храбреца.
Он встал, надел плащ и торопливо вышел на плац. Щеки его обжег легкий морозец, ночное небо затягивали тонкие, опушенные лунным сиянием облака. На какой-то миг их красота отвлекла Катона от горестных размышлений, но потом перед его внутренним взором снова встал Пульхр. Он помрачнел, вполголоса выругался и зашагал к штабному крылу.
Пульхр Пульхром, однако он был отнюдь не единственной его заботой. Если все дни Катона занимала безжалостная муштра, то большинство вечеров ему приходилось проводить в кабинете Макрона, где под началом Пизона он начал мало-помалу вникать в жизнь небольшого армейского подразделения с канцелярской ее стороны. Старый служака ведал перепиской центурии, счетными книгами и послужными списками легионеров. Последние заводились на каждого из солдат, и туда заносились все сведения о них. Эти списки пестрели заметками о болезнях, перенесенных тем-то или тем-то бойцом, и о ранениях, полученных им в походах, а также об отпусках, краткосрочных и длительных, о боевых наградах, о поощрениях и дисциплинарных взысканиях, о вычетах за питание и т. д. и т. п.