Страница 5 из 6
В тот же момент ощутил, что она, как ни странно, его поняла… Холодная ярость сбежала с ее лица, она испуганно взглянула на Рому, потом тряхнула головой, будто снимая наваждение, нахмурила брови и, ничего не ответив на его внезапную и для всех загадочную фразу, отчеканила: «Если это написал ты, то тебе надо проверить голову. Психолог сегодня в школе. Бери свои листки и ступай к ней».
2
Ему снова снился сон. Маленькое приветливое озеро, кругом холмы, и теплое лето. Зеленая, светлая, с легкими тенями и птичьим чириканьем в ветвях. Возле озера скамеечка, на скамейке Старик, Рома возле него, а сэр Обри примостился напротив них на боку на травке, опершись локтем о пригорок. Вот смешно: и Старик и сэр Обри – оба в джинсах, в курточках каких-то с кнопками по сегодняшней моде, и Роме на них смотреть удивительно и забавно.
– Ну, Юнга, как психолог? – спросил сэр Обри, – она нашла у тебя какие-нибудь проблемы? – он сел, скрестив ноги, и насмешливо фыркнул, а потом сорвал веточку и стал задумчиво жевать ее, вопросительно глядя на Рому.
– Нет, конечно, – Рома улыбнулся, – психолог – хорошая тетка, сказала: «Иди, милый, с Богом! Мне Кларисса Петровна сегодня пятого ученика посылает…»
– Она ведьма, ваша Кларисса, – промяукала рядом неизвестно откуда возникшая Бетти, – мягко прыгнула на скамейку и решительно устроилась у Старика на коленях, – я знаю, прошлой ночью она оборачивалась черной кошкой, и хотела драться со мной возле мусорных ящиков на задворках… Такая ретивая!
– Ты сочиняешь, Элизабет! – ни минуты не сомневаясь воскликнул Рома, – она не может оборачиваться черной кошкой… Она не умеет. Она что-то такое чувствует, но ни во что это не верит и ничего этого не признает… Она не верит в чудеса. Обри верно сказал, что у нее что-то с душой…
– Ну, сочиняю, нимало не смутившись согласилась Бетти, – значит она недо-ведьма. Может, это еще хуже!
– Она что-то с собой сделает? – тревожно спросил Рома у Старика, который глядел на воду и задумчиво поглаживал Бетти по серой спинке, – она собралась травиться? Я видел таблетки. Она умрет?
– Не умрет, – Старик осторожно скинул Бетти с колен и откинулся на спинку скамейки, – желудок только испортит.
– Почему она такая? – снова спросил Рома, – почему она злая и… несчастная?
– Наверное, ей не хватает любви, – раздумчиво предположил Бёрдслей, – ее никто не любит, и она никого… Любовь же как кислород – если не хватает, то задыхаешься.
– Ее кто-то сильно обидел? – не унимался Рома, – Хотя я понимаю, что это, наверное, не главное… Вот, маму тоже сильно обидели, а она… Ну, расскажет лишний раз напоказ, что ей ничего от жизни не надо, перстней там, поездок всяких…. Хотя на самом деле надо. Но ведь она сама никого не обижает! А что будет с Клариссой Петровной? Она может измениться к лучшему?
– Это зависит от нее самой, – сказал Старик, – и потом, когда люди хоть на мгновенье попадают в другой мир, они иногда возвращаются из него лучше, чем были. Но ты молодец, ты пытался ее предупредить, что не стоит рисковать, мало ли как оно повернется…
– Я не собирался видеть ее бесов, – честно признался Рома, – это само получилось. Я не успел закрыть Глаз. Хотя, возможно, я сам во все виноват, это же я затронул тему про душу, а она рассердилась. Ей, видно, хочется нормальной души или чтобы хотя бы никто не видел, что у нее душа засохла…
– Золотой глаз – глаз художника, – как бы поясняя, заметил Бёрдслей, – забрасывая изжеванную веточку в кусты, – когда проснешься, попробуй нарисовать эту противную Клариссу, только так, чтобы она была уже не противной. Чтобы была спокойной. Ну, нарисуй ее, например, Принцессой… В розовом платье и на балу… Ах, ты же не рисуешь красками! Ну, хоть черно-белую. А потом раскрась. Я так делал в свое время. Не злятся же Принцессы на балу! Может, и она подобреет.
– Я попробую, – неуверенно сказал Рома, – но не могу обещать, что у меня получится. И разве станешь доброй с испорченным желудком?
И когда Бёрдслей закончил эту фразу, Рома почувствовал, что Бетти тыкается холодным носом в его руку, и услышал звон будильника.
На другой день Кларисса Петровна не пришла на работу, и ученикам сказали, что она отравилась несвежими пирожками из соседнего супермаркета и лежит в больнице. Рома никому не высказал никаких сомнений на эту тему и несколько раз пытался последовать совету Бёрдслея – нарисовать Клариссу Петровну молодой, красивой и в бальном платье. «Может быть, это как-то поможет ей?» – думал он, – но рисунок у него не получался, все выходила какой-то недобрый шарж, что при нынешнем положении дел смотрелось и вовсе неуместно. Помучившись некоторое время, он бросил этот эксперимент, сказав себе, что Старик ясно дал понять: она должна справиться сама. Шли дни, история с Клариссой Петровной отодвигалась в прошлое, а у Ромы возникли новые проблемы, которые всерьез заставили его задуматься, как же ему дальше жить на свете, обладая Золотым Глазом.
История 3. Неувязка с портретом (март)
Хотя кто знает, кто знает? Может быть, дело было не только в Золотом глазе? Может быть, оно было в чем-то еще? Потому что проблемы следовали одна за другой, и совсем грустно, когда они касались, как это было в его день рождения, близких людей.
Так, перед прекрасным праздником 8 марта Рома чуть не поссорился со своей подругой Настей, которая надо сказать, ему очень нравилась.
Мама звала Настю «миленький дружочек» за добрый нрав и за то, что она все про всех знала. Правда, дедушка называл ее «болтушкой», но это тоже звучало смешно и не обидно. Настя жила в соседнем доме и сидела в классе позади Ромы, иногда она ему подсказывала, как решать задачи, потому что с математикой он как-то не очень справлялся. Настя всегда была пухленькая, розовощекая, кудрявая, во дворе ее с детства за круглые щечки дразнили «пончиком». Рома к ней всегда хорошо относился, старался не дать ее в обиду и по мере сил гонял тех, кто кричал Насте «Пончик, а ну-ка подкинь мяч!» Или «Пампушка, а ты проскачешь на одной ножке во-о-н до того дерева?» Он вообще не любил, когда дразнятся. А последнее время Рома стал замечать, какие у Насти большие серые глаза и симпатичные ямочки на щеках, и как она славно и по-доброму улыбается… Нет, поссориться с ней было бы совсем плохо и досадно, да к тому же из-за собственной бестактности, спровоцированной никем иным, как Золотым глазом…
Рома нередко бывал у Насти в гостях. Ее мама – такая же румяная «пампушка» очень хорошо готовила, и Рому угощали то пирогами, то пирожками, то котлетками с пылу с жару, то какими-то по-особому запеченными в духовке рыбами, и хотя Рома, зачарованный бумагой и тушью, обычно дома не очень обращал внимание на то, что он ест, здесь даже он не мог не восхищаться поварским искусством хозяйки. Настин папа держал небольшой магазинчик, где торговал всякой всячиной, а жена его – Настина мама – сидела дома и с удовольствием занималась стряпней, хотя на папе этот кулинарный рай вовсе не сказывался, он так волновался из-за своего бизнеса, что, наверное, мог съесть целого быка и все равно оставаться стройным. Мама и Настю готовить научила. Настя отлично пекла блины и варила борщ, так что в прошлом году на школьном кулинарном конкурсе получила второе место. И она вовсе не была толстой, как показывают порой в американских фильмах. Девочка себе и девочка…
Роме всегда казалось, что у Насти веселый характер. Она аппетитно кушала, так что хотелось немедленно к ней присоединиться, и также аппетитно смеялась, и играла во все подвижные игры, и бегала быстро, поэтому мамин брат дядя Артем порой говорил «а вот мимо Настуся пронеслась как пушечное ядро». И ему даже в голову не приходило, что она может быть чем-то в себе не довольна. Единственное известное ему ее огорчение состояло в том, что ее не взяли на фигурное катание. Она на коньках не могла устоять: щиколотки подламывались, ничего не получалось, и пришлось уйти, а смотреть катание по телевизору она очень любила, и в Интернете выбирала сайты, где можно посмотреть еще раз прошлые соревнования. Ну и что? Рома ведь тоже не подошел для студии, где рисовали орнаменты… В общем, Рома полагал, что Настя живет, припеваючи до тех пор, пока Золотой глаз не показал ему обратное.