Жена фабриканта

Каждое утро вставала она с постели с колокольным звоном или криком петуха, и шла после заутрени выверенным курсом из дома на кухню, наказать кухарке, что той из еды и питья следует приготовить на сегодняшний обед и ужин. А ключнице же приказать, что в наступающий день надо исполнить и отчитаться за то, что с утр и не сделано. И в особенности курс этот был строго выверен, если в доме в тот день намечался приезд гостей.

Следуя по коридору, будто императорский крейсер, строго означенным курсом, Ольга Андреевна распахивала все попадающиеся ей на пути двери комнат и кладовок и заглядывала в них.

Вот и сейчас, скомандовав невесть чего испугавшейся Дуняше бросить свои дела и проведать детей, с остальными работницами направилась обходить дом.

Попадая в комнату, Ольга окидывала все вокруг зорким глазом и четким командным голосом отдавала распоряжения маячившим у нее за спиной девицам, попутно проверяя, как быстро и слаженно движется у уже находившихся в комнате уборка. Неповоротливая и недавно принятая на поденную работу местная двенадцатилетняя девчонка получила от хозяйки нагоняй за то, что встала столбом над ворохом белья в непонятных каких-то своих раздумьям. И именно в тот момент, когда надобно было уже хвататься за утюг и приниматься гладить этот огромный ворох! Другой бестолковой бабе досталось за то, что в горшках для цветов, плотно стоящих на подоконниках, она не успела вовремя обрезать пожелтевшие стебли, разрыхлить землю и полить цветы. А пыли-то, пыли сколько было на подоконниках! Возле ее драгоценных горшков с цветущими любимыми желтыми, белыми и красными бегониями? Просто, ужас! Впору, самой хвататься за тряпку и вытирать.

В гостиной Ольга Андреевна провела пальцем по полированной крышке рояля и строго нахмурила брови, после пальца осталась дорожка. Можно было рисовать на крышке, как по холсту. А в одной из массивных хрустальных ваз, стоящей посредине стола на красной бархатной с желтой бахромой скатерти, цепкий взгляд хозяйки выхватил – о, ужас! – лежащую на дне, кверху лапками, дохлую муху. Да и сама хрустальная ваза не блистала кристальной чистотой, когда Ольга Андреевна подняла ее и посмотрела через нее на свет.

В другой комнате высоко в углу, почти на потолке, ею была подмечена свисающая паутина, а стекло на окнах и сервантах не скрипело при проведении по ним хозяйкиным пальцем.

И еще множество всяческих упущений и ужасно неправильных действий работников и работниц подметил по пути следования зоркий взгляд Ольги Андреевны.

Дойдя до передней, она приказала вернувшейся из детской Дуняше остаться в доме и привести всё в порядок. А сама надела галоши, сняла с вешалки теплую душегрейку и, накинув на плечи, вышла во двор. В воздухе парило теплом и влагой от разрыхленной под посадку цветов земли.

В этот момент строгий хозяйский взор заметил, как мимо нее за амбаром, быстро прошмыгнули в кусты две крестьянские девицы, нанятые вчера на работу в огородах и одетые в старенькие залатанные тулупчики, перепоясанные толстыми веревками. Головы их покрывали темные платки, из-под тулупчиков болтались почти до земли коричневые суконные поневы. Ольга Андреевна строгим голосом окликнула их. Расспросив девиц, куда и по какой надобности она «спешат», хозяйка велела все бросить, никуда не бежать, а ступать к луковым грядкам, класть под них навоз и рыхлить землю. Напоследок, она сурово пригрозила бездельницам, что через час сама лично придет проверить, как они работают и что будет сделано.

Проходя мимо флигеля, она нагнулась и посмотрела под нижнее крыльцо, острым и дотошным глазом подмечая – какая внизу солома? «Так и есть! Солома – была несвежей, а крыльцо – в песке. Войлок при входе тоже лежит нечищеный, свалявшийся. У входа – грязь вперемешку с опилками. Непорядок! Такую же картину она увидела и около кухни. «Ох, и попадет сегодня бездельнице….», – решила она, поднимаясь по ступенькам и воинственно вступая на порог кухни.

– Бог в помощь! А вот и я! Пришла, посмотреть, что за дела тут творятся, – провозгласила она, но, не успев сделать и пяти шагов, вскрикнула, потому что чуть было не наступила на большого и рыжего кота, который, подняв хвост трубой, стремительно бросился ей под ноги, стремясь к выходу.

Это был пушистое и упитанное животное. Замерев, будто вкопанный, выгнув рыжую спину ровной дугой, он глядел возмущенными янтарными глазами на вошедшую хозяйку. Раздраженно урчал, держал в зубах огромного карася, и явно опасался, что добычу у него сейчас отберут, поэтому, надо бы испугать вошедшего человека, а затем самому спастись от него бегством. Пришлось Ольге вернуться и отворить перед ним дверь со словами:

– Ох, ты ж, разбойник, Рыжик. Ну, иди, иди на двор, ешь своего карася….

Круглолицая и раскрасневшаяся от усиленной непрекращающейся работы, стряпуха сидела на высоком стуле возле выскобленного добела круглого, почти во всю кухню стола. Жар шел от большой, недавно побеленной печи.

Стряпуха Глафира была пышной на вид, спокойной и добродушной женщиной с круглым и румяным, как блин, лицом. Она была отменной поварихой, и никто, как она, не готовил также отменно исконно русские кулебяки и пироги, расстегаи и сбитни. Попав много лет назад вместе с молодой своей хозяйкой в купеческий дом, стряпуха в первые трудные дни новой семейной жизни и очень поддерживала своим участием и ласковым словом растерявшуюся поначалу от нового уклада Ольгу Андреевну.

Одной рукой Глафира вытирала свой вспотевший лоб, другой – быстро замешивала в миске творожник. Скоро должен был подоспеть Григорий и забрать уже готовые блюда к хозяйскому завтраку.

В чугунке в печи у кухарки уже давно томилась обеденная картофельно-куриная похлебка, распространяя по всей кухне чудесный аромат. Рядом с кухаркой, на круглом подносе лежали сложенные горкой, ржаные ватрушки с творогом и ржаные пироги с картофелем и репой. Возле подноса с пирожками и ватрушками на столе возвышались разнообразные чугунки, кастрюльки и сковородки. Здесь же лежали неубранными рассыпанные шкурки от репы и картофельные очистки, которые – с точки зрения пришедшей хозяйки – уже давно пора было бы сбросить в деревянное корыто, приготовленное для свиней и стоящее под столом.

Рядом, с яростно месившей тесто стряпухой сидела еще одна женщина в темном длинном суконном сарафане, подпоясанном светлым фартуком. Это была та самая ключница Авдотья, с которой у хозяйки и предстоял сейчас серьезный разговор. Левой рукой она аккуратно и ловко отламывала от ржаного пирога крошки и быстро засовывала их себе в рот, запивая водой из жбанчика, а правой рукой записывала в промасленном смятом листке, лежащем перед ней, цифры для отчета. При этом ее зоркий взор не отрываясь, шарил по столу, подсчитывая количество получающихся ватрушек и пирожков. Увидев появившуюся в дверях грозную хозяйку, Авдотья вскочила со скамьи и испуганно закрыла рот ладошкой, пытаясь поскорей дожевать то, что было у нее еще не проглочено.

Жирные черные мухи настырно и гневно жужжали возле маленьких распахнутых окошек. Они путались в белоснежном кружевном тюле, лениво пикировали на подвешенные к потолку липкие ленты, специально смазанные медом для ловли назойливых и обнаглевших насекомых.

Аккуратно смахнув хлебные крошки со стола к себе в ладошку и высыпав в корыто, Ольга Андреевна деловито махнула рукой Авдотье, показывая, чтобы та садилась. Сама присела за стол и вынула из кармана домашнего платья свою заветную бухгалтерскую тетрадочку с карандашом, приготовившись записывать приходы и расходы за прошедший день.

Но тут ей опять помешали. Загромыхало скатившееся с крыльца коромысло, и поставленные на крыльцо ведра, кто – то чихнул, потом чертыхнулся и рывком распахнул дверь.

Сгибаясь под тяжестью ведер с водой, в кухню влетел парнишка лет десяти. Звали его Артёмка. И был он сыном кучера Еремея и родной стряпухин племянник.

Артёмка был ровесник Тани и большой сорванец: кричал громче всех крестьянских ребятишек, живущих за рекой в деревне, да так, что его вопли слышались и в усадьбе. А когда мальчишка дразнил петуха Пирата у них во дворе или хозяйских кур, или гикал, разбегаясь от обрыва вместе с другими такими же горластыми ребятишками прямо в реку, Ольге Андреевне хотелось заткнуть уши или хорошенько его отшлепать. Рыжие веснушки весело плясали на Артёмкином носу, напоминавшем картошку, а уши сидели по бокам головы почти перпендикулярно к ней. Этот парнишка был тот еще озорник и веселый товарищ её дочкам здесь на даче в их шумных забавах и играх. И поэтому, Ольга Андреевна относилась к нему почти по-матерински, не упуская возможности его повоспитывать.