Страница 3 из 7
С Борей мы познакомились лет сорок назад. Потом наши пути разошлись, но связь (спасибо всяким «Skype’ам, WhatsUp’ам, Viber’ам» и прочим чудесам, к которым я привык, но которыми никак не перестану восхищаться) не прервалась. Тем более что Боря, будучи человеком чрезвычайно общительным, любит поговорить и всякими «говорительными программами» пользуется с большим удовольствием.
– Одно только жаль, – все вздыхает он, – по Skype’у нормально не выпьешь. Хотя мы с друзьями (а друзья, надо сказать, были у него по всему миру) уже приспособились выпивать по Zoom’у. Суть этого «упражнения» в том, что каждый сидит у себя дома перед монитором, наливает себе, честнейшим образом выпивает и закусывает, желая всем остальным здоровья. Выпивка и закуска у всех, конечно, разные, но пожелания примерно одинаковые, так что застольная беседа получается вполне приятная. И если привыкнуть к этому (а привыкается мгновенно), то получается, что все мы как бы рядом с другом.
Я даже стих специальный сочинил насчет таких, с позволения сказать, застолий. Сначала (в том же Интернете, а где же еще) мне попалась фраза «Я прошу вас по мобилке переслать сто грамм горилки». Мне она так понравилась (вековая мечта человечества получить что-то желаемое и важное «за просто так, из пространства»), что я ее слегка переиначил:
Есть у этого способа и большое преимущество. Общение, конечно, не совсем «вживую», но зато домой из гостей не надо возвращаться. Пьяным за руль не сядешь, а пешком… Ты сам знаешь, я вообще почти забыл, как это делается: ходить пешком. Впрочем, ты же не пьешь, так что с тобой, дорогой мой друг Володя, что так, что этак, все равно не выпьешь, – тут он пренебрежительно махал рукой.
Так что уже лет десять – пятнадцать мы с ним общались в «интернет-формате». И вот в прошлую субботу Боря вспомнил, как пытался выяснить, как и от кого я в те годы умудрился, как он выражался, «нахвататься столько Гун-Фу». Про мастера Миня, он, разумеется, знал, мы с ним вместе не раз ездили к Миню в Ирландию, куда его занесло после обучения в Союзе. А вот про остальных моих учителей (некоторые из которых были не учителями, а всего лишь людьми, которые на тот момент знали или умели чуть больше меня) – нет.
Помню, что тогда я не очень хотел ему об этом рассказывать. И не потому, что делал из этого тайну, просто привычка: не болтать лишнего вообще, а по этому поводу тем более. В семидесятые годы, когда я начинал заниматься Карате, которое мне тогда так нравилось (после знакомства с мастером Минем я понял, что «за этими небесами есть еще небеса»), оно было под запретом, и много говорить о своих занятиях было не принято. Тогда я был молод и не понимал, почему так, ведь старое немецкое правило «Что знают двое, знает и свинья» никто не отменял. А занятия группы из 10–12 человек скрыть вообще невозможно, даже если и заниматься в каком-нибудь жэковском подвале. Так что говори – не говори, все равно те, кому «положено по службе», наверняка об этом знают.
Потом люди постарше мне объяснили, что так всем удобно. Те, кто занимается, занимаются чем-то секретным, запретным, от чего получают особенное удовольствие. Те, кто преподает, могут брать за это чуть большую плату: еще бы, ведь они преподают что-то запретное и потому рискуют. А тем, кому положено этот процесс контролировать, становится удобно это делать, ведь они прекрасно знают, где и когда это происходит. А если тренер настоящий, то могут и сами прийти потренироваться к нему «в подвал».
Потом, однако, я стал «по кускам» рассказывать Боре эту историю. А рассказать было о чем, потому что за то время, которое я изучал все эти восточные игрушки, мне перепало немало практик. Простых и сложных, «с претензией и без», современных и традиционных. Сколько их было – точно не знаю, но больше дюжины видов Ци-Гун наверняка. Похожая история была и с У-Шу, когда я перестал считать стили, которые изучал, после того как понял, что число их перевалило за дюжину.
В общем, один, два, три, …, дюжина, много.
Когда до меня наконец дошло (и надо сказать, в весьма зрелом возрасте), что это не что иное, как неумение останавливаться и, что еще хуже, обыкновенное накопительство, я понял, что этот «путь жадности» ведет в никуда и что пора мне со всем этим добром что-то делать. С воинскими практиками мне помог мастер Минь, с которым судьба свела меня еще раз. Он железной рукой отбросил ненужное и соединил самое важное в единое целое. Получилась достаточно странная смесь, которая тем не менее работала для меня намного лучше, чем все, что я умел до того.
Что же касается Ци-Гун, то тут мне пришлось делать все самому. Когда я задумался, то все оказалось очень просто. Заниматься любому человеку лень. А в старости к лени добавляется еще и недостаток сил. Понятное дело, чем сил меньше, тем больше нужно заниматься Ци-Гун, но чем сил меньше, тем заниматься становится сложнее и тем больше соблазн бросить все. Такой вот змей Уроборос, кусающий сам себя за хвост. Есть много мифических зверей, но Уроборос, пожалуй, мой самый любимый. Может, потому что он самый бестолковый (этакий щенок, гоняющийся за собственным хвостом) и мне его жалко. А может, в нем сокрыта некая недоступная мне мудрость. Не знаю, неважно.
Важно то, что чем человеку больше нужен Ци-Гун, тем меньше ему хочется его делать. И похоже, единственным лекарством было вписать Ци-Гун в свой быт, сделать так, чтобы человек не тратил лишнего времени на его выполнение. Такой «Ци-Гун повседневной жизни».
Разумеется, не я придумал это. Все мастера, преподававшие мне Ци-Гун, рано или поздно начинали говорить, что человек должен практиковать Ци-Гун постоянно: во время еды,
посещения туалета и даже во сне. Но я под Ци-Гун повседневной жизни подразумевал нечто, проходящее через жизнь человека настолько естественно и безусильно, чтобы он не замечал этого, чтобы практика сама собой пронизывала его жизнь.
В общем, ничего нового, все как всегда, только «упаковано» так, чтобы человек и сам не замечал, что делает Ци-Гун.
Когда я начал излагать эту историю, я заметил, что, рассказывал все это не только Боре, но еще и самому себе. Причем себе гораздо более подробно, чем Боре.
При этом все происходило по принципу «давая другим, даешь себе», потому что при таком подходе я не только удовлетворял Борино любопытство (а он был просто неуемно любопытен), но и отпускал собственно прошлое.
Про важность отпускания прошлого я впервые услышал давно, сразу после того, как получил вторую ступень Рэй-Ки. Там был даже отдельный семинар по этому поводу. На семинаре этом давалось посвящение в символ, специально предназначенный для того, чтобы помочь человеку в этом действительно нелегком деле. С тех пор прошло больше четверти века, и «вариации на тему» отпускания прошлого встречались мне неоднократно. Оно и понятно, ведь если хорошо подумать, то человек не содержит в себе ничего, кроме прошлого. Настоящее настолько коротко, быстролетуче и эфемерно, что его просто невозможно заметить и тем более удержать. Будущее туманно и неизвестно, и любой здравомыслящий человек прекрасно понимает, что, каким бы оно ни было, оно будет не таким, каким он его себе воображает. А вот прошлого – сколько угодно, его даже намного больше, чем нужно. Человеческий ум зачем-то создан подобным бульдогу, который, вцепившись во что-то, уже ни за что не разожмет челюсти. И почему-то крепче всего «ум-бульдог» держится за обиды, неприятности и привычки к неприятностям. Весь этот ментальный мусор человеку, разумеется, не нравится, и он «запихивает» этот хлам в подсознание. Но, увы, мысль или эмоция, став подсознательной, отнюдь не утрачивает своей силы. И человек вновь и вновь продолжает отрабатывать въевшиеся (пусть и тысячу раз неправильные) шаблоны, таким образом постоянно «наступая на одни и те же грабли». Да и энергии для поддержания всего этого никому не нужного и вредного добра в «рабочем состоянии» требуется немало. И получается, что чем больше у человека энергии «завязло» в прошлом, тем меньше ее остается для нормального функционирования в настоящем.