Непозволительные удовольствия

― Так ты бы сразу на крышу спряталась, тогда к награждению, может, и нашёл бы тебя, ― Мишель потянула за собачку молнии и развернулась в мою сторону, демонстрируя сдержанную тёплую улыбку и вскользь восхищённый взгляд. Упорно искать потерявшуюся брюнетку вплоть до того, чтобы залезть на крышу… Я и сам ухмыльнулся от того, что выдал.

― Знаешь, не хотелось в таком виде на людях показываться… ― Девушка медленно приблизилась к моему в миг потяжелевшему, закостеневшему телу и остановилась в шаге, хаотично всматриваясь то в обнаженную грудь, то в накачанный пресс, то спускаясь взглядом к уже напряженному паху. Под концертной курткой я ничего не надел, как полагалось по задумке номера. Мишель держала в руках кусок драной тряпки, слабо напоминающую её бывший костюм, и, похоже, своё спортивное белье. ― Ты не представляешь! Я брела по коридору, и одна из наших конкуренток, должна заметить, очень умело воспользовалась ножницами. Я от ужаса забежала сюда, пока меня ещё кто-нибудь не увидел, и стала надеяться на то, что вы меня спохватитесь, ― она по-доброму улыбнулась, и я позволил себе мысленно выдохнуть, ликуя изнутри нашему впервые за месяц лёгкому и тёплому диалогу. Видимо, Мишель было так неловко, что она решила поделиться переживаниями.

― Прикрылась бы куском ткани и пришла в гримёрку. Зачем было прятаться? ― Я скептически хмыкнул, чувствуя, как давно забытая ирония выходит в свет. Брюнетка непонимающе осмотрела меня с ног до головы, уже подготавливая не менее каверзный ответ.

― Чтобы идти полуголой по всем коридорам до гримерки, нужно быть такой же наглой и самоуверенной, как и ты!

― Но ты же красивая, почему бы тебе не быть наглой и самоуверенной, как я? ― Женская открытая шея выглядела для меня, как призыв вцепиться в неё с удушающим влажным поцелуем и оставить на коже отметку о своём томительном желании.

Мишель заметно смутилась при виде ехидной доброй ухмылки, неловко сцепив ладони, и отвела глубокий прожигающий взгляд в сторону лестничной клетки. Может, я сказал что-то не то или попросту разучился делать комплименты? Она в миг стала серьёзной и сдержанной, болезненно и шумно сглотнула, крепко сжав зубы. Я видел, как застигнутая врасплох полуобнажённая девушка боролась с желанием возобновить доброжелательное общение, когда как окончательный выбор уже был ей сделан. Значит, она хотела меня вычеркнуть…

Застигнутый врасплох этим откровением, я поспешил зацепиться за разговор ещё хотя бы одной непринуждённой темой.

― Ты никого не позвала на выступление…

― Ты тоже, ― Мишель резко перевела взгляд на моё лицо, словно пытаясь переадресовать немой вопрос. Значит, нам двоим было некого пригласить… Подобные домыслы аккуратно закрались в подсознание, мельком всплывая в голове моментами из недавнего прошлого. Маленькую Молли Мишель не может привести на выступление стриптизеров. Загадочная судьба брюнетки всегда вызывала щемящий отклик в груди и заземляла… Я ведь пришёл всё рассказать.

― Знаешь, я хотел поговорить, ― мои же слова прозвучали в пустом помещении и вернулись тихим эхом ко мне, обжигая слух заезженными киношными интонациями. Я будто вышел из гипнотического транса, самому себе не веря, что собираюсь всё выложить добровольно. За этим я решительно шёл: тело отозвалось волнительным предчувствием того, как наше хлипкое перемирие разрушится до основания, когда я скажу правду. А что если у меня ещё есть шанс вернуть её расположение?

Хореограф будто игнорировала очевидную тревогу в голосе и принялась аккуратно изучать мой обнажённый торс холодными пальцами, выпустив из рук кусочек порванной ткани. Покрывшись предательскими мурашками, я проследил за её ладонью, поднимающейся к напряженной груди, потом к шее, и замер. Рассудок девушки вдруг уступил желанию.

С диким трепещущим восторгом я схватил её за запястья и замер в смятении, потому что понял, что больше обманывать я не мог, но отказаться от любви с ней было ещё более немыслимо.

― Мишель, слышишь? ― Она пристально заглянула мне в глаза, обнажая блестящий страстный взгляд и решительно обвила меня одной рукой за плечо, второй за торс, нежно поглаживая. Прозрачный коктейль серьёзных мыслей в моей голове словно встряхнули и подняли со дна мутный осадок вожделения. Хореограф закусила губу, будто притормаживая себя реальной физической болью, и из последних сил хватаясь за кричащий разумный отголосок внутри, я сначала было позволил рукам приблизиться к её талии, а потом нерешительно остановился в паре сантиметров от её теплого отзывающегося возбуждением тела. Я должен сказать про контракт!..

― Брэндон, давай поговорим после концерта?

Брюнетка поднялась на цыпочки и сблизила наши лица, рассеивая пелену внутренних душевных терзаний, и я уже был готов идти на поводу дикого желания, чтобы хоть ещё раз попробовать на вкус её чувственные, услащенные нежностью губы. Хореограф точно не простит меня, это последние наши поцелуи… С дрожью выдохнув, я обхватил ладонью её голову, зарываясь пальцами в пышные густые локоны, и вжался губами в её. В удивлённом восторженном вздохе Мишель приоткрыла рот, беспрепятственно впуская мой горячий язык и обмякла в крепких объятиях, прижимаясь к бёдрам и паху. Любой её вздох приводил меня во взрывное состояние: я чувствовал, как приливает волна крови и разливается по всему организму горячительной страстью, которая вот-вот сдетонирует, и разорвёт нас двоих.

― Я так соскучилась… ― Прошептала Мишель сквозь торопливый жадный поцелуй. Организм пробило на дрожь, выдавая во мне беспокойное возбуждение, и мышцы свело от трепетного напряжения. Всё это время она была моей, даже когда пытала меня не обнадёживающей связью с Карлосом.

― Я тоже, ― холодными ладонями я скользнул под ягодицами, притягивая девушку к себе за бёдра, и усадил нас на один из стульев. Мишель покорно устроилась на мне, обхватив таз стройными ножками и трепетно обняла моё лицо мягкими ладонями, втягивая в горячий требовательный поцелуй. Руками я заскользил по стройному телу, сминая слишком широкую для хрупкой девушки мужскую куртку, и нырнул под ткань, потянув её сильнее за узкую талию к себе и вжимая в пах, словно это может сократить и без того малое расстояние между наших тел.

― Я хочу тебя, ― с откровенным возбуждением и большим трудом для своего помутненного рассудка вспоминая, как дошёл до второго этажа и с какой целью, я опомнился, что мы в общественном месте. Мишель бесцеремонно, что нравилось мне до беспамятства, ощупывала мои плечи и грудь, и слабо покусывала шею, сдерживаясь, чтобы не оставить следы перед приближающимся выходом на публику. ― Не боишься, что нас увидят?

― Ты единственный, кто пришёл сюда за полчаса… ― Девушка вдруг плавно опустилась на колени и нерешительно развела мои ноги, а потом снизу вверх осмотрела горящим упрямым взглядом удивлённое лицо. Намертво запечатлев для себя образ возбуждённой брюнетки, намеревающейся ублажить меня, я понял, что если мы прервёмся сейчас, то придётся потрудиться, чтобы скрыть внушительное возбуждение от многочисленных танцоров, разминающихся за лестничной клеткой, и наполняющегося публикой зала.

Наблюдая за Мишель, расположившейся между моих ног, я с трудом боролся с шумным дыханием и принялся суетливо осматривать пространство, боясь столкнуться взглядом глаза в глаза с колеблющейся брюнеткой. В паху стало невыносимо горячо, и Мишель принялась освобождать меня от натянувшейся ткани брюк, позвякивая пряжкой. Не может быть, я просто хотел поговорить…

Молния звучно разъехалась, и её лицо оказалось слишком близко к затвердевшему стволу, приводя меня в волнительное предвкушение. Хореограф приспустила бельё и на секунду замерла, увлеченно рассматривая меня между ног, пока я бесстыже уцепился взглядом за полураскрытые влажные губы, которые Мишель нервно облизнула. Девушка намотала волосы в узел, уложив их под ворот куртки, и нежно обняла меня за бёдра.

Господи, какая она красивая…

Тёплые припухлые губы накрыли влажную от капелек смазки головку, и мои руки судорожно вздёрнулись, пытаясь уцепиться за какую-либо поверхность, но ничего не нашли, зависнув в воздухе. Я ощутил себя до страха уязвимым, пока хореограф слегка заскользила горячим языком по отверстию, выталкивая изо рта тёплую слюну, и размазала её по плоти. Тревожные мысли стихли, и в голове повисло оглушительное молчание, смещая центр моего восприятия в зону напряжённого чувствительного органа, отвердевающего до предела от влажного опаляющего дыхания. Ни о чём серьёзном нельзя было думать, когда теперь я был весь вовне, рассматривая как Мишель властно вбирает меня в рот.