Горное селение

Арчен развернулся и побежал к дому водяника Клаза.

Впервые за много сотен лет враг ступил на земли селения.

Увидав, что над обрывом исчезла шеренга защитников, полезло на откос и основное войско. Пехотинцы в пузатых кирасах, с алебардами в руках… ох, сколько этого металла ржавеет в Трофейной свалке! Но теперь настал их час. Многие воины несли заранее зажжённые факела — излишняя предусмотрительность, потому что даже крытые соломой хижины были заговорены от огня и не желали загораться.

Обыватели чародейного селения разбегались, не выбирая пути, хотя большинство пряталось по домам, уверенные, что уж там их никто не достанет.

Первый дом, стоящий на пути гигантов, принадлежал Баруну, и был построен ещё его родителями. Надёжно построен, на века, что и позволяло толстяку целыми днями сидеть на завалинке и благодушно взирать на долину, простиравшуюся внизу. Казалось конца не будет немятежной жизни, но вдруг выросла как из ниоткуда высоченная фигура в отблесках воронёного металла. Боевой молот в одной руке, непредставимо длинный махайр в другой. Скрежет, скрип, мёртвый посверк пиропа, вставленного в глазницу. Голем шёл убивать.

— Пошёл вон! — заверещал Барун. — Я не воюю! У меня обед стынет!

С неожиданной ловкостью Барун вскочил и юркнул в дом. Голем совершил ещё два шага. Молот обрушился на резную красоту дверей. Голем шагнул внутрь.

— Куда прёшь, идол проклятущий? Шоб тебе ни дна, ни покрышки!

Это уже голос Каптины, жены Баруна и вечной, по его словам поварихи. Страшная штука, бабское проклятие, редкий маг сможет уклониться от него. А железному дураку до такого шума дела нет. Какое ему дно, какая покрышка? Будет железина двигаться, покуда действует в нём вложенная мастером механическая сила, а потом замрёт, и лишь драгоценный камень в глазнице станет манить случайного мародёра.

А пока из дома донеслись два мокрых хлюпающих удара, и голем показался снаружи. С молота часто капало красное, не то стылая кровь, не то горячий борщ.

Не дружи с соседом, дружи через соседа. Барун и Хель соседи, потому и враги. А голем на их долю достался один.

Хель, красный от натуги, волочёт на плечах бревно, то самое, с меткой, что когда-то выдал для строительства заплота, а ночью прибрал назад.

— Стойте! Вот бревно, я несу!

Кому нужно сейчас это бревно? Раньше надо было думать, не весной, а осенью.

Легко взлетает стальной молот, бревно мягко падает на то, что только что было Хелем и, разумеется, никуда не катится. Куда катиться на ровном месте?

В доме ругательница Мая дрожит, зарывшись в какую-то рухлядь. Куда девалось хвалёное умение выкрикивать проклятия? Страх перехватил горло, ни звука не вылетает наружу. Одна мысль: скрыться, стать незаметной. А толку? Не сейчас, так чуть погодя, найдут и распластают, словно покупного ягнёнка на разделочной доске.

Дом Палоша, того самого, что не пришёл на битву, вызвав неудовольствие сельчан. Дверь распахнута, внутри тишина. Голем без тени сомнения, которого он не может испытывать, шагает внутрь. Свист клинка сливается с ударом молота по мягкому. В следующее мгновение голем спиной вперёд вылетает из хижины. Неспешно поднимается и вновь пытается войти. На этот раз вылетает ещё быстрей.

Трое других големов, оказавшихся поблизости, неторопливо подошли на помощь собрату.

Они не стали соваться в двери, а принялись каждый со своей стороны лупить кувалдами в стены домика.

Дом был ладненький, из тех, что могут стоять и стоять, но варварских ударов он не выдержал. Через три минуты стены расселись, и крыша рухнула. Среди обломков обнаружилось чёрное извивистое тело, покрытое плотной чешуёй. Брюхоед, тот самый, что загрыз Трайду, теперь приполз и выел всю семью Палоша: самого хозяина, его жену и дочку.

Весна, после спячки жрать хочется нестерпимо, а всё проглоченное немедленно пролетает насквозь, обращаясь в жидкий кал. Наконец брюхоед слопал столько, что смог остановиться, предавшись блаженному отдыху. И как раз в это время на него напали неживые железяки. Брюхоеду достало сообразительности не пускать в ход зубы против несъедобных противников, а поскольку они бежать не желали, брюхоед принялся отступать сам. Упругое тело свивалось в узел, резко распрямлялось, хвост хлестал, сбивая големов с ног, но те поднимались и продолжали лупить, не выбирая оружие, то молотами, которые, кажется не причиняли монстру никакого вреда, то взмахивая кривыми клинками.

Лезвия рассекали бронированную плоть, наружу выступала жёлтая, похожая на гной, кровь.

Казалось бы хищный червяк уже изрублен в кашу, но брюхоед продолжал куда-то ползти, тугое туловище то свивалось в клубок, то распрямлялось, вслепую нанося удары хвостом.

Големы больше не совались под эти удары, которые могли повредить сочления ног, и не пытались остановить движения брюхоеда. Они двигались на некотором от монстра расстоянии, методично взмахивая клинками, так что наружу из изрубленного тела уже ползли какие-то внутренности. Когда-нибудь бездушные машины заколотили бы монстра, прекратив его трепыхания, но с этой стороны селения тоже была яма, в которой собиралась вода для всяческих нужд. Сейчас яма была переполнена талой водой, которая не успела зацвести и казалась относительно чистой. Туда и плюхнулись истерзанные останки брюхоеда. Они сразу пошли на дно, либо ещё живой брюхоед пал на дно и затаился там. Вода мгновенно помутнела, став небывало грязной, по ней поплыли невнятные ошмётки. Кто скажет, сдохнет ли бронированный червяк в яме, окончательно отравив воду или отлежится на дне и когда-нибудь выползет, опасный, как никогда.

Големы постояли около ямы, бесцельно потыркали мечами в воду и отправились дальше проверять уже погибшее селение. Теперь перед ними возвышался самый огромный дом в округе, выстроенный в два разряда из неохватных брёвен, каких никому в селении уже не наколдовать. Дом был выстроен прадедом нынешнего водяника и с тех пор непрестанно улучшался. Тяжёлые запертые ворота и сбоку скромная калитка для смиренных покупателей родниковой воды.

Дом стоит на небольшом пригорочке, а во дворе внизу со всем бережением обустроена криница, на дне которой бьёт родник.

Пара мощных ударов, и ворота, навешенные на точёных журавелях, слетают прочь.

Во дворе, словно пытаясь заслонить собой источник, стоит Клаз.

— Прочь отсюда! Вы не смеете касаться животворной влаги!

Будь нападающие людьми, а хоть бы и магами, их бы смело словно непрочно вбитую палку от меткого броска. Своё колдовство всегда сильней пришлого. Но тут не было никакого колдовства, одно только железо. Хрястко ударил молот, изувеченный труп полетел в воду. Мутное пятно расплылось вокруг раздробленной головы.

— Кла-аз!.. — растрёпанная Галахья, вместо того, чтобы бежать и прятаться, как положено примерной колдунье, кинулась к мужу. Бездушные железяки не способны оценить порыв женщины; взмах молота, и второе тело окрасило кровью питьевую воду.

В одной из дальних комнат сидел запертый и накрепко заговорённый отцом Кудря. Он мог лишь догадываться, что происходит за крепкими стенами и сжимать от бессилия кулаки. И вдруг словно удар потряс его чувства. Собственно это и был удар, тот, что расколол голову Клаза. В то же мгновение исчезли все отцовские заклятья, Кудря почувствовал себя полным хозяином семейного богатства и распорядился им быстро и решительно. Дом, которым гордились поколения водяников, покачнулся и рухнул на четвёрку големов.

Такого удара не мог бы нанести даже весь штабель собранных год назад брёвен. Все четверо големов были сбиты с ног, а двое ноги сломали и теперь корчились среди рухнувших стволов, чем-то напоминая своего недавнего противника — брюхоеда.

Кудря выпрыгнул из рушащегося дома через окно с той стороны, где не было падающих брёвен. Рассказы Арчена не прошли даром, как ломать железо голыми руками, Кудря знал. Вовсе не обязательно было отрывать голему руку, достаточно смять сустав. Кудря вырвал молот из обездвиженной руки и смаху опустил его, погасив хрустальный блеск в глазнице одного из встающих големов.