Трудный отпуск

– Говорят старуху какую-то убили, – пожимая плечами, отвечали они.

– А кто она такая?

– А кто ж его знает? Полиция ничего не говорит.

Труп мы увидели метрах в двадцати от ротонды на склоне неглубокого овражка. Женщина лежала лицом вниз на темно-серой глине, неловко закинув левую руку за голову, как если бы, производила какое-то хитроумное гимнастическое упражнение, – пыталась достать скрюченной ладонью правую лопатку. У нее, как и у двух других предыдущих жертв, был проломлен череп. Надо полагать, тем же тупым тяжелым предметом, что участвовал в первых двух эпизодах убийств.

– Давно она тут… находится? – подобрал подполковник Размолов подходящее слово, наклонившись над трупом и всматриваясь в окровавленное лицо.

– Я полагаю, с десяти часов. Тело еще теплое, не успело остыть, – равнодушно отозвался эксперт-криминалист, захлопывая свой чемоданчик. Мне тотчас припомнился наш эксперт-криминалист, Вениамин Коноплев, нахождение которого в нашем отделе следовало бы считать настоящей удачей. Веня наверняка бы назвал помимо времени совершения убийства, еще и силу удара, а также примерный рост преступника. Нюх у Вени был прямо-таки собачий. Конечно же, не такой, как у Нюхача в исполнении актера Кирилла Кяро из остросюжетного детективного сериала с нескончаемыми сезонами серий. Но все же, эксперт Коноплев мог сходу предоставить верное предварительное заключение о причинах смерти потерпевшего, отыскать нужную улику в месте, которое уже осмотрели несколько специалистов, и добыть обличительные доказательства в результате грамотно проведенных лабораторных исследований у себя в лаборатории.

На место преступления Коноплев обычно выезжал вместе с дежурной группой, тщательно осматривал его, фотографировал, собирал улики, если таковые имелись (и тоже их фотографировал), составлял протокол и выдавал по просьбе следователя предварительное заключение, которое было практически безошибочным и всегда подтверждалось впоследствии. А после лабораторных исследований Вениамин составлял исчерпывающий отчет, после прочтения которого, у следователя не оставалась ни одного невыясненного вопроса. Несмотря на молодость, Веня считался очень опытным экспертом-криминалистом и мог бы дать фору многим коллегам из других отделов и даже городского управления, срок службы которых в органах МВД был куда больше, нежели у него. Вениамин Коноплев был всегда деятелен, полностью погружался в свою работу, которую по-настоящему любил. От местного эксперта-криминалиста, сидевшего на корточках возле трупа женщины и уже захлопнувшего свой чемоданчик с разного рода инструментарием, никакой активности не просматривалось. Да и внешне он выглядел как-то странно, казался выжатым, как лимон, смертельно усталым: то ли ему вконец осточертела его профессиональная деятельность, то ли он торопился куда-то восвояси. И вообще эксперт-криминалист походил на человека, желавшего побыстрее убраться от неприятного домой, где можно перед телевизором выпить бутылочку пивка с рыбкой, а потом завалиться спать.

– Документы потерпевшей или что-то такое, что могло бы удостоверить ее личность, нашли? – задал вопрос подполковник Размолов.

– Нет… Ничего такого ни в ее карманах, ни где-то в ее одежде обнаружено не было, – ответил эксперт-криминалист.

Подполковник Размолов наклонился к лицу убитой и долго всматривался в ее лицо, искаженное мукой боли, как если бы хотел ее припомнить. Ничего из этого не вышло. Евгений Николаевич разочарованно распрямился.

– А кто ее нашел? – задал новый вопрос подполковник, оглядывая присутствующих.

– Я, – сдержанно отозвался мужчина в зеленой шляпе, похожей на детскую панамку. Примерно такую же носил и я (вернее, мне надевали ее мои родители) в жаркие летние денечки, находясь в возрасте трех-четырех лет. Видно мода такая была. Сейчас подобную шляпу я бы вряд ли напялил…

– Время уже вечернее… А что вы делали здесь в такой час, Фердинанд Альфредович? – спросил подполковник Размолов и перевел взгляд с человека в странной шляпе на меня. Начальник следственного отдела подполковник Размолов назвал свидетеля по имени-отчеству для меня, чтобы я понял, что это тот самый сын бизнесмена Моргулиса, – писатель, или мнящий себя таковым, который в тридцать шесть лет вместе со своей семьей сидит на отцовской шее и не собирается с нее слезать.

– Прогуливался… Дышал воздухом… Работал над книгой… Поздними вечерами хорошо думается, знаете ли, – ответил Моргулис-младший с некоторым вызовом, что мне весьма не понравилось. Но Евгений Николаевич, словно не замечая грубоватого тона, терпеливо продолжил:

– А что за книга, позвольте спросить?

– Не могу раньше времени говорить об этом, – как мне показалось, попытался уйти от прямого ответа Фердинанд Альфредович. После чего неспешно добавил: – К тому же у нас, писателей, не принято говорить о своих замыслах, рассказывать сюжет книга – весьма скверная примета. Лично у меня уже не раз подобное случалось: как только начинаешь кому-то рассказывать содержание еще не написанной книги, так сразу работа перестает ладиться. Как будто бы кто-то наколдовал! И сюжет не выписывается, и герои получаются какими-то картонными и неживыми. И подходящих красочных слов не получается отыскать. В конечном результате написание книги тормозится, потом застопоривается совсем и на ней уже можно поставить крест.

«На вашей книге вы сами уже давно поставили жирный крест», – примерно такие слова, как мне показалось, хотел произнести в ответ подполковник юстиции Размолов. Однако вместо этого я услышал совершенно иное:

– Ну, назовите хотя бы жанр вашего будущего произведения? – со сдержанной холодностью попросил Евгений. Было понятно, что мой однокашник крепко недолюбливает господина в шляпе, похожей на детскую панамку. Не однажды случалось, если Евгений Николаевич к кому-то испытывал антипатию, то аналогичную неприязнь к этому персонажу ощущал и я. Как правило, нелюбовь Размолова возникла не на пустом месте. – Это будет детектив? – не унимался начальник следственного отдела Управления.

– Нет, – как-то устало произнес писатель. – Правильнее будет назвать это произведение психологической драмой… Там будет много всего намешано… Не буду вдаваться в детали, но сейчас я как раз расписываю характеры главных героев. А такая работа подразумевает тишины и полного одиночества.

Размолов кивнул и промолчал. Что означал этот кивок – одобрение или насмешку – можно было только догадываться. Все же я бы склонился к тому, что это была скрытая насмешка. Фердинанд Альфредович слегка нахмурился, очевидно, он воспринял легкий кивок однокашника, как некоторую ироничность.

– Ладно, продолжим… Итак, вы прогуливались, дышали воздухом, думали над книгой, мысленно расписывали характеры героев, выстраивали какие-то диалоги и вдруг наткнулись на труп, я вас правильно понимаю? – придав голосу толику официальности спросил свидетеля подполковник Размолов.

– Да, примерно так и было, – ответил Фердинанд Альфредович и переступил с ноги на ногу. «Свидетель нервничает, или мне это показалось?»

– Как он лежал? – продолжил опрос свидетеля начальник следственного отдела.

– Да вот так, как лежит сейчас, я к нему не прикасался. Знаю, что нельзя этого делать, – ничуть не удивился вопросу писатель. У меня есть несколько знакомых писателей. Приходилось общаться: за пивом, и так… По-дружески что ли. Насколько я успел подметить, писатели вообще мало чему удивляются и даже самые невероятные случае порой воспринимают, как должное. Поскольку знают, что в этой жизни все может произойти. И чем богаче фантазия у писателя, тем меньше он удивляется. А бывает и так: напишут что-то невероятное, а потом в это невообразимое поверят сами и заставляют верить и других.

– Вы заметили кого-нибудь около трупа? – последовал новый вопрос, обязательный в подобных случаях.

– Никого, – последовал обычный в подобных случаях ответ.

– И никто не шел по направлению от трупа? Вспомните, это важно, – снова поинтересовался Женя Размолов, хотя получил исчерпывающий ответ. Впрочем, задавать уточняющие вопросы – профессиональная обязанность следователя.