Вперед, Команданте!

– Сеньор Эрнесто, вы знаете, сколько и каких проблем мне приходилось решать за свою жизнь? А вот у вас, очень может быть, никаких проблем уже не будет никогда.

– В таком случае, сеньор Бельмонте, завтра все светское общество в Буэнос-Айресе узнает, как бесчестно вы поступили с доньей Селией. А также кто истинный владелец плантации Матавердес. Ведь если вы скрываете этот факт, значит, он для вас важен? Выдаете себя за владельца всего лишь доли собственности.

– Сеньор Эрнесто, законность нашей сделки по продаже плантации не сможет оспорить даже Верховный Суд этой страны. А что до моей роли – раскрытие ее будет для меня мелким неудобством, а вот для вас… Вам так хочется разгласить, что у вас в кармане нет абсолютно ничего, кроме долгов? И после найдутся глупцы, кто даст вам в кредит хоть песо? А уж как будет смеяться столичное общество над жалобами бедного мужа, который не в силах сам восстановить справедливость! Хотите стать всеобщим посмешищем и неудачником – давайте! Я посмотрю и посмеюсь вместе со всеми.

– Сеньор Бельмонте, это просто не по-христиански! Морить голодом несчастного отца ваших любимых учеников.

– Могу предложить вам переселиться сюда, в свое родовое имение. Жилье и стол гарантирую.

– После Буэнос-Айреса? Я тут от скуки помру. Сеньор Бельмонте, а если… Если я вам нужен как формальный владелец плантации, для представительских целей, то отчего я должен выполнять эту функцию бесплатно?

– Ну, если на то пошло, ваше право проживать в этом доме – которым вы не желаете воспользоваться, но тем не менее оно есть! – тоже что-то стоит? Как и то, что вы называете себе совладельцем плантации Матавердес, не имея на это права, – и я молчу. Но так и быть – я готов платить вам жалованье управляющего. И ни песо больше!

– А, согласен! При условии, что первый платеж прямо сейчас – и лучше наличными, а не чеком… О, благодарю – вы истинно благородный кабальеро, дон Педро! С вашего позволения, я возвращаюсь в Буэнос-Айрес!

– Не желаете пообщаться с женой, с детьми?

– С радостью – но в столице меня ждут неотложные дела.

Эрнесто Гевара-младший (будущий Че). Лето 1955 года

– Ты палубу протереть не бойся, она стальная – ну а швабру износишь, новую выдадут. Работай давай!

Руки натерлись уже до кровавых мозолей. Занятие совсем не для сына плантатора? Но дон Педро сказал:

– Ты запомни: любое геройское дело на девять десятых состоит не из подвига, а из рутины. И если на ней спасуешь – к «моменту истины» просто не подойдешь. Даже если тебе предстоит командовать, а не делать самому, – иметь представление ты обязан. Чтобы после не отдавать дурацких приказов вроде «до обеда вычерпать ведрами это море, а до заката построить через него мост». Так что отставить разговоры – считай это тоже за урок!

Пароход «Принцесса Иоланта» плыл на север, в Европу, неся в трюме несколько тысяч тонн замороженной аргентинской говядины и всего сотню тонн высушенного чая матэ. Эрнесто знал, что моряки говорят: «Мы ходим, ну а плавает лишь известная субстанция», – но сам он себя моряком совершенно не считал, после того как обнаружил еще с первого дня, что жестоко страдает от морской болезни. А ведь там, сразу после выхода из Буэнос-Айреса, был даже не шторм, а небольшое волнение – дальше, слава богу, путь пролегал через «конские широты», при отличной погоде и ярком солнце. С удивлением Эрнесто узнал, что еще в прошлом веке эти места считались большим проклятьем моряков, чем «ревущие сороковые» южнее. Поскольку в штиль парусные суда могли застрять надолго, тратя провизию и пресную воду, – и первыми жертвами исчерпания корабельных запасов обычно становились перевозимые лошади, ну а после случалось, что и люди. То есть штиль может быть столь же смертелен, как буря.

– Ты работай! Верно Маркс говорил – новая ценность создается лишь трудом. И если какая нация решает, что работать должны лишь негры – то нации конец, через сколько-то поколений. А вот у британцев – колоний с плантациями и рудниками больше всех, но и сами англичане трудиться не разучились. И в самой Африке какая страна самая развитая – Южно-Африканский Союз, где не «негры работают – белые правят», а есть и такие белые люди, кто не брезгуют трудом.

Эрнесто успел уже трижды проклясть свое желание получить опыт практического марксизма – то есть эксплуатации труда капиталом. При том что работа палубного матроса в хорошую погоду считалась самой легкой – «а попробовал бы ты в кочегарке, при шестидесяти градусах по Цельсию, уголек в топку кидать, по десять кило на лопате. Да еще периодически ломом уголь по решетке рассыпать, шлак отбивать, наружу выгребать и за борт выгружать – а к котлам таскать из угольных ям». Но «Принцесса Иоланта» была новым пароходом американской военной постройки, с котлами на нефти – и основной работой палубного матроса было поддерживать чистоту, убирать и иногда еще и красить. Да и терпеть осталось всего пару недель. А не как герою известного романа Джека Лондона – да и капитан, синьор Гальярди, на Волка Ларсена был не похож. И он, дон Эрнесто Гевара, – не тот книжный слабак Хэмп Ван-Вейден, все же уроки дона Педро явно пошли впрок! Может, даже стоит попробовать обратно на этом же судне, а не пассажиром на трансатлантике? Чтобы был повод гордиться собой – «я сделал это».

– Еще это может тебе помочь, если застрянешь в чужом порту без гроша, а возможно, даже без документов. Попроситься палубным матросом или кочегаром – этой публики в экипажах всегда не хватает – на попутное торговое судно. Тут, правда, надо смотреть, чтобы не попался «корабль смерти», как у Бруно Травена, – с такого трудно будет сбежать. Конечно, на «Куин Мэри» тебя никто не возьмет – а на каботажный трамп запросто.

На мачте «Иоланты» развевался итальянский флаг. Но портом назначения была испанская Барселона. Поскольку получателями груза, как узнал Эрнесто, были не только испанские, но и итальянские контрагенты, – так что возможно, после еще зайдем в Неаполь. В коммунистическую Италию – интересно, как люди живут в стране, где победила идея Маркса о справедливом распределении продуктов труда?

– Жить стало намного лучше. Муссолини хоть и говорил о «всеобщем равенстве», но богатели при нем прежде всего богатые синьоры, фабриканты и банкиры. Сейчас у нас есть заводы в государственной, то есть народной собственности. Есть «колхозы», то есть все, кто трудится там, от директора до подсобника, – акционеры. И есть еще частники – но это, во-первых, самая мелочь, а во-вторых, они вынуждены платить своим работникам достойную плату, иначе кто же к ним пойдет работать? Ну и, конечно, есть бесплатные школы, лечение, пенсии. И у советских товарищей так же.

Это рассказывал Маттео – как представил его дон Педро, «бывший гарибальдиец, был знаком с русскими и хорошо знает их язык». Так что Эрнесто часто проводил свободное от вахты время с этим улыбчивым компанейским парнем, охотно отвечающим на вопросы, мешая русские и итальянские слова. Эрнесто свободно говорил по-французски, а итальянский имеет сходство с этим языком – и занятия русским с доном Педро тоже принесли свои плоды. В сундучке у Маттео нашлась и книжка на русском – но вовсе не Толстой или Достоевский, как Эрнесто ожидал.

– Федоров – это не писатель, а командир русских партизан в эту войну. Стал генералом, командуя партизанской дивизией в тылу у немцев. И там есть про Кравченко, который после, в сорок четвертом, командовал нашей Третьей Гарибальдийской. И который с самим Смоленцевым был, когда они Гитлера поймали и в Москву привезли. Я и Смоленцева видел – а его жену Лючию вся наша бригада хорошо знала, еще до того, как их сам папа римский обвенчал.

На стене кубрика висел портрет Лючии Смоленцевой – выдранный лист обложки какого-то журнала. Красивая, и одета как богатая сеньора – хотя Эрнесто слышал в университете, что «русские живут коммунами, где все общее, вплоть до нижнего белья, любая собственность запрещена, искусство запрещено, так как ведет к деградации, философия запрещена, так как приводит к сомнению в коммунистической идее, – а особенно страдают несчастные женщины, которым запрещено наряжаться, зато вменяется в обязанность удовлетворять вожделения всех членов коммуны» – так говорила некая Хелен из Нежина, называющая себя внучкой русского герцога или князя: «У папы был целый остров в собственности, но пришли большевики, и наша семья едва успела сбежать в благословенный Париж». Когда Эрнесто об этом рассказал, Маттео расхохотался – и двое оказавшихся рядом итальянцев-матросов тоже, как заметил Эрнесто, едва сдержали смех, наверное, они тоже близко общались с русскими?