Страница 7 из 21
Люська отдается без энтузиазма и страсти, в отличие от стенающей на соседней койке Лариски. По моим наблюдениям, вырисовывается странная закономерность – чем страшнее мадемуазель, тем мощнее ее темперамент (что в миру называется злоебучестью). То ли это заложено природой, то ли связано с изменениями в мозгу, стимулируемыми созерцанием в зеркале собственной бесперспективности. Но я не в претензии. После полугодового воздержания, а также небогатого опыта плотских утех – и этого за глаза. И вообще, похоже, все произошедшее входит в традиционную программу общаговских вечеров дружбы.
На следующий день, на заводе, они мелькнули за обедом в столовой. Люська прячет за рыжим локоном закамуфлированный фингал. У Лариски густо напомажена разбитая губа, а из-под слоя пудры дерзко алеет на щеке глубокая царапина. Больше я к ним не ходил.
В выходной в городе праздник – День химика. На улице жара и я вывожу команду на пляж, где мы насыщаемся созерцанием полуобнаженной натуры и шокируем окружающих стрижеными черепами, синими сатиновыми трусами и нездоровой бледностью тел с загорелыми шеями и кистями рук.
В конце следующей недели лафа неожиданно заканчивается. По возвращении с работы захожу в свой блок, где меня встречает испуганный Медведев. На немой вопрос он дрожащим голосом шепчет:
– Вам замену прислали.
За столом два младших сержанта из 4-го взвода, как и я, выведенных за штат, – Большой и Явтушок. Я не люблю их за наглость и показную шумность. На столе водка и нехитрая закуска, отмечают заезд.
– Медведь! – орет Большой дурным голосом, и в проеме возникает кислая физиономия бойца.
– Съебал за водой, и прибери тут! Припухли уроды, ну ничего, будет чем заняться…
Мысленно представляю дальнейшее духовское существование.
Большой, это Вовка Большов, он местный, и комбат решил направить его в свой город, где тот, используя старые связи, должен достать ему тонированное заднее стекло для «Жигулей». На это дело комбат выделил 25 рублей, которые они успешно пропили. Обратно они прибудут без стекла, пообещав капитану долг вернуть. Большой продинамит «любимого» комбата до самого дембеля, по причине чего уйдет 31 декабря под бой курантов. Хохла Явтушка через неделю отправят в войска, а Вова застрянет за штатом. В дивизии у него покровители, он профессиональный футболист, и там на него возлагают серьезные надежды. А сейчас они сидят за столом расхристанные и пьяные, называют друг друга Волохами, так как являются тезками, наводя ужас на расслабившихся со мной духов. Я с грустью думаю, что сегодня проведу здесь последнюю ночь. Но еще не знаю о том, что уже через месяц мы станем с Большим и Горелым лучшими друзьями до конца службы.
Несколько слов о Медведе. За полгода он станет одним из лучших, и осенью мы будем пытаться оставить его в учебке, но его отправят в ДальВО, за Амур. А еще через год он трагически погибнет. Ночью, по пьянке, поднимут молодого, посадят за руль БРДМа и рванут за водкой. Старики залезут на броню, молодой не справится с управлением, БРДМ перевернется и Медведя раздавит боевой машиной.
Утром добираюсь в полк на рейсовом автобусе. Вот и родная казарма. Иду по центральному проходу, батарея почти укомплектована. Пока меня не было, уволились все дембеля, за исключением залетчиков, Шадрина и Карайона. Комбат так и не простил им грехов, они уйдут 30 июня. У каптерки стоит Толик Андреев, теперь он старшина, хотя формально числится ЗКВ5.
Дедов в батарее осталось пятеро. Толик Андреев – старшина и ЗКВ5, Вася Арапов – ЗКВ1, Шура Новак – ЗКВ2 и два водителя-тренажериста, бульбаш Кукся и хохол Струт. Протягиваю Толику руку, но он больно бьет меня в плечо. Морщусь и настороженно смотрю на него, но Толик улыбается – этим жестом он ставит меня на место и возвращает в реальность.
– Стекло привез?
– Нет.
Толик хмурится.
– Слишком неожиданно заменили, не успел собрать. Сменщики привезут, – вру я экспромтом.
– Ладно, – машет рукой Толик.
Днем подходит комбат и интересуется, есть ли у меня автомобильные права. Говорю, что есть, но не открыта грузовая категория. Комбат уходит задумчивым. Батарея пестрит непривычным интернационалом, кого здесь только нет. Через пару дней меня вводят в штат, «комодом» в пятый взвод. Так как «замок» в пятом исполняет обязанности старшины, я фактически становлюсь ЗКВ (замкомвзвода). Работы наваливается столько, что спать некогда. Мой взвод представлен практически всеми обитателями нерушимого союза. Хохлы, бульбаши, грузины, азербайджанцы, узбеки, таджики, туркмены, молдаване, немцы… Представителей РФ, таких как татар, чувашей, мордву, марийцев, удмуртов и других, априори считаем русскими. Встречаются такие национальности, о которых раньше и не слышал. Один из них с гордостью называет себя гагаузом, напрочь отрицая принадлежность к молдавской нации.
В полночь, отбив наконец взвод, иду по центральному проходу. Из полумрака наплывают гитарные звуки, на фоне оконного проема маячит стриженый силуэт. Подхожу ближе и столбенею: на подоконнике сидит череп и извлекает звуки из привезенной мной гитары, он нашел ее в ленкомнате. Отбираю инструмент, разглядывая этот экземпляр с любопытством антарктического пингвина:
– Ты че, дядя, совсем рехнулся?
Ему еще повезло, что он нарвался на меня. Сидит, надув губы, – детский сад. Похоже, искренне не врубается, куда попал, насмотрелся «Служу Советскому Союзу», оказывается, только вчера приехал.
– Еще раз увижу, сгниешь на очках. Вали спать, придурок…
Он еще не понимает, что скоро лишится этого удовольствия. Почему все-таки одни врубаются в ситуацию мгновенно, другие доходят месяцами? Через пару недель вижу в наряде по столовой его залитое слезами лицо. После команды «съебались на счет три» он, не торопясь, хромает за мгновенно испарившимися духами, и прапорщик Кондратьев достает его своей знаменитой тростью. Скривившись от боли, он держится за отбитую руку.
– Как же так можно с человеком, он что, не видит, что у меня нога стерта??? – выдавливает он перехваченные рыданиями фразы.
Насчет человека он сильно заблуждается, его ждет длительный процесс эволюции. Упав ниже плинтуса, в человека надо превратиться заново. У меня нет слов – как же ты собираешься здесь выживать, сынок? В общем, без комментариев…
На дворе начало июня, но погода глумится над нами непривычными холодами, 10-12 градусов. Говорят, что в Индии при такой температуре умирают от переохлаждения. Но мы русские солдаты, нас этим не возьмешь, и я с тоской вспоминаю об уехавшей в войска шинели, хотя все равно не по форме.
Десятого батарея заступает в наряд, но я каким-то чудом туда не попадаю. На следующий день, после завтрака, сижу перед телевизором в непривычной для себя компании – два дембеля-залетчика, болтающиеся за штатом, два старика, двое черпаков и я. Ситуация не предвещает грядущего апокалипсиса, который, одновременно уронив в глазах батарейного руководства, существенно укрепит мои позиции среди ветеранов. Громко хлопает входная дверь.
– Дежурный по батарее, на выход! – рвет голосовые связки дневальный, и по центральному проходу вихрем проносится дежурный.
Срабатывает рефлекс, и я первым отрываюсь от табурета. Остальные не торопясь оборачиваются. В казарме появляется взводный Круглов, мы с ним еще толком и не столкнулись. Его не любят, не уважают и не боятся, он раздражает своим пижонством и высокомерием. Поэтому все продолжают сидеть, а я, так и не успев подняться полностью, плюхаюсь обратно. Круглов густо розовеет от такой наглости, сзади раздаются шаги, и я спиной чувствую его взгляд.
– Клава, я хуею, оборзели вконец, до пизды дверца всем, да??? – сыпет старлей жаргонизмами, пытаясь придать голосу брутальный оттенок.
Его продолжают игнорировать, и он швыряет в нашу сторону ближайшую табуретку, которая почему-то никого не задевает. После чего все, не торопясь, поднимаются, за исключением дембелей, им-то уж точно терять нечего. Считая, что достаточно самоутвердился, Круглов кривит рот в презрительной ухмылке и валит в канцелярию.