Страница 22 из 36
В своих записях Бивербрук писал, что тут "Литвинов вскочил с места и с энтузиазмом воскликнул: "Теперь мы выиграем войну!" Когда мы закончили чтение списка, обе стороны испытывали огромнейшее чувство удовлетворения и удовольствия. Заседание приняло форму более тесных и даже близких отношений". Гарриман же в своих записях подчеркнул, что Сталин высказал Бивербрку свое убеждение в том, что нынешний военный союз и соглашение о том, чтобы не заключать сепаратного мира, следует превратить в союз не только во время войны, но на послевоенный период. Бивербрук ответил, что он лично поддерживает это и считает, что сейчас подходящее время для этого.
Оценивая итоги встречи, Гарриман писал: "Не может быть никакого сомнения, что Сталин – единственный человек, с кем можно иметь дело вопросам внешней политики. Разговоры с другими без предварительных инструкций от Сталина по обсуждаемым вопросам – почти полная потеря времени". Бивербрук так оценивал Сталина: "Постепенно он нам понравился: он приятный человек, привыкший в минуты волнения ходить по комнате, заложив руки за спину. Он много курит и фактически никогда не проявляет нетерпения". Вернувшись в Лондон, Бивербрук, по словам историка Р.Шервуда, "стал – и оставался в дальнейшем – яростным сторонником второго фронта на Западе".
Следует заметить, что, как и Гарри Гопкинс, лорд Бивербрук до своей встречи со Сталиным, занимал довольно сдержанную позицию в отношении помощи СССР. В. Бережков писал: "В первые недели войны, когда казалось, что Советский Союз вот-вот рухнет, все высокопоставленные иностранные посетители, начиная с Гарри Гопкинса, были настроены весьма пессимистически. А уезжали они из Москвы в полной уверенности, что советский народ будет сражаться и, в конечном счете, победит. Но ведь положение у нас было действительно катастрофическое. Враг неотвратимо двигался на восток. Чуть не каждую ночь приходилось прятаться в бомбоубежищах, Так что же побуждало Гопкинса, Гарримана, Бивербрука и других опытных и скептически настроенных политиков менять свою точку зрения? Только беседы со Сталиным. Несмотря на казавшуюся безнадежной ситуацию, он умел создать атмосферу непринужденности, спокойствия. В кабинет, где всегда царила тишина, едва доносился перезвон кремлевских курантов. Сам "хозяин" излучал благожелательность, неторопливость. Казалось, ничего драматического не происходит за стенами этой комнаты, ничего его не тревожит. У него масса времени, он готов вести беседу хоть всю ночь. И это подкупало. Его собеседники не подозревали, что уже принимаются меры к эвакуации Москвы, минируются мосты и правительственные здания, что создан подпольный обком столицы, а его будущим работникам выданы паспорта на вымышленные имена, что казавшийся им таким беззаботным "хозяин" кремлевского кабинета прикидывает различные варианты на случай спешного выезда правительства в надежное место. После войны он в минуту откровения сам признался, что положение было отчаянным. Но сейчас он умело это скрывает за любезной улыбкой и показной невозмутимостью. Говоря о нуждах Красной Армии и промышленности, Сталин называет не только зенитные, противотанковые орудия и алюминий для производства самолетов, но и оборудование для предприятий, целые заводы. Поначалу собеседники недоумевают: доставка и установка оборудования, налаживание производства потребуют многие месяцы, если не годы".
"А ведь западные военные эксперты утверждают, что советское сопротивление рухнет в ближайшие четыре-пять недель. О каком же строительстве новых заводов может идти речь? Даже оружие посылать русским рискованно – как бы оно не попало в руки немцев. Но если Сталин просит заводы, значит, он что-то знает, о чем не ведают ни эксперты, ни политики в западных демократиях. И как понимать олимпийское спокойствие Сталина и его заявление Гопкинсу, что, если американцы пришлют алюминий, СССР будет воевать хоть четыре года? Несомненно, Сталину виднее, как обстоят тут дела! И вот Гопкинс, Бивербрук, Гарриман заверяют Рузвельта и Черчилля, что Советский Союз выстоит и что есть смысл приступить к организации военных поставок стойкому советскому союзнику".
Теперь наша страна могла рассчитывать на долговременную помощь со стороны США и Великобритании. Соглашение о сотрудничестве между тремя странами имело и огромное международное значение. Германия и ее союзники могли видеть, что СССР не одинок в своей борьбе против их агрессии.
Глава 6. Начало битвы под Москвой.
Завершение совещания трех держав совпало с началом нового наступления немецко-фашистских войск на Москву. Объясняя решение германского руководства возобновить наступление на Москву, генерал Бутлар писал: "В прошедших боях немецкие войска на Востоке, безусловно, понесли тяжелые потери, и особенно в унтер-офицерах и офицерах, имевших большой боевой опыт". К 30 сентября общие потери немецких войск (не считая войск их союзников) насчитывали 551 тысяча человек. Бутлар также отмечал: "Техника была сильно потрепана и заменить или отремонтировать ее во всех частях и соединениях было трудно. Однако наступательные возможности армии еще не иссякли, вера солдат в превосходство своих сил над противником не была подорвана. Правда, русские оказались чрезвычайно упорным и выносливым в бою противником, располагавшим значительными людскими и материальными резервами, определить действительные размеры которых пока еще не представлялось возможным. Но было видно, что войска, которые вводились противником в бой, являлись уже далеко не такими полноценными, как раньше, в особенности в отношении боевой подготовки, и не всегда имели нужное количество вооружения. Поэтому немцам представлялось вполне возможным достичь решающего успеха на всем фронте путем нового крупного наступления на Москву. Подобное наступление было для немцев единственной возможностью добиться победы над Россией еще в 1941 году и тем самым оказать решающее влияние на общую обстановку. Было ясно, что если успех не будет достигнут, то это приведет к таким результатам, все последствия которых невозможно будет представить".
Германский генеральный штаб разработал операцию "Тайфун", предусматривавшую разгром советских войск в центральной части советско-германского фронта и захват Москвы. Гитлер не сомневался в скорой победе. В своем приказе войскам перед началом наступления на Москву он писал: "Создана, наконец, предпосылка к последнему огромному удару, который еще до наступления зимы должен привести к уничтожению врага. Все приготовления, насколько это возможно для человеческих усилий, уже окончены. На этот раз планомерно, шаг за шагом шли приготовления, чтобы привести противника в такое положение, в котором мы можем теперь нанести ему смертельный удар. Сегодня начинается последнее большое, решающее сражение этого года".
Гитлер заявил японскому послу, что падение Москвы ожидается 12 октября. Геббельс отдал распоряжение, чтобы в газетах, которые должны были выйти в свет 12 октября, было оставлено место для экстренного сообщения о захвате Москвы. На совещании в штабе группы армий "Центр" Гитлер приказал: "Город должен быть окружен так, чтобы ни один русский солдат, ни один житель – будь то мужчина, женщина или ребенок – не мог его покинуть. Всякую попытку выхода подавлять силой. Произведены необходимые приготовления, чтобы Москва и ее окрестности с помощью огромных сооружений были затоплены водой. Там, где стоит сегодня Москва, должно возникнуть огромное море, которое навсегда скроет от цивилизованного мира столицу русского народа".
По словам Типпельскирха, к концу сентября группа армий "Центр", состоявшая из трех пехотных и трех танковых армий, была готова к наступлению. "Танковые дивизии были значительно пополнены, их материальная часть отремонтирована. Численность личного состава уже сильно сократилась, но артиллерией они были укомплектованы полностью. Сильная тяжелая артиллерия и многочисленные самоходные установки обеспечивали пехотным дивизиям ударную силу, обещавшую большой успех". На фронте наступления немцы создали значительный перевес в пользу своих сил. В полосе обороны 19-й и 30-й армий Западного фронта противник превосходил эти армии: в людях – в 3 раза, в танках – в 1,7 раза, в орудиях и минометах – в 3,8 раза; в полосе обороны 24-й и 43-й армий Резервного фронта: в людях – в 3,2 раза, в танках – в 8,5 раза, в орудиях и минометах – в 7 раз. На орловском направлении, где действовали 13-я армия и оперативная группа Брянского фронта, враг имел людей в 2,6 раза, а орудий и минометов – в 4,5 раза больше, чем Брянский фронт.