Страница 3 из 5
Ты хотела смеха?
Смеются все над тобой –
Ты прекрасна, а рядишься в лохмотья!
Посмотрела душа в золотое зеркало-
И увидела себя – прекрасную
Сбросила лохмотья и освободилась.
Свободна теперь она !
Смотрела женщина смерти в глаза
Смотрела женщина смерти в глаза,
Не страшно ей было.
Страх ушёл, усталость пришла
Устало смотрела женщина…
Жизнь стояла у правого плеча -
Была она бледна и хрупка.
Смерть стояла у левого плеча -
Была она грустна и тверда
Стояли рядом с ней,
Как старые подруги,
Как бледные тени
Какой-то иной жизни.
Смотрела женщина смерти в глаза:
-Зачем пришла? Неужели мой срок?
Недоуменно смотрит смерть на неё:
– Ты сама приглашала меня…
-Зачем проклинала жизнь и любовь?
-Зачем продала душу за гроши?
-Зачем закрыла дверь счастью?
-Зачем сказала те страшные слова?
Смотрела женщина жизни в глаза:
-Дай мне, жизнь, радости, любви и счастья!
Отвечает ей жизнь: – Я ничего не могу тебе дать.
Радость, любовь и счастье есть у тебя по праву.
-Где они, счастье, радость и любовь?
-Счастье в любви, а радость от счастья.
Любовь – радостный ребёнка смех, и нежный взгляд любимого,
Солнца свет и луны блеск, тёплая капель и радуга в поле,
Полёт шмеля и песнь соловья, тишина в душе,
Музыка дождя и вкус молока,
Счастье – вдох и выдох, я здесь.
Бабочка
Вздохнула скрипка и струна гитары всхлипнула в такт,
Смычком касаясь струн души,
Стараясь не задеть за живое,
Пела колыбельную…
Где-то обыденно капала вода,
Кругами эхом расходилась по бриллиантовым граням,
И громко тикали часы неуловимой Вечности,
Не догадываясь, об освобождении бабочки
Из бетонного плена,
Из пут серых иллюзий,
Из страшной сказки-сна…
Пока ещё оглушённая, но освобождённая
Бабочка взлетела,
Сбрасывая осколки рамок и булавок,
Которыми приколота была веками
Золотая пыль наполнила пространство,
Унося бабочку в прекрасный мир фантазий
И неги…
Птичка
Сидела птичка на веточке и пела песенку -
Весеннюю песенку любви.
Но грустен был её призыв.
Привязал её птицелов для приманки
Других птиц для продажи.
Это было его ремесло -
Ловить и продавать птичек,
Запирали их потом в клетки,
Кормили зёрнами и поили водой,
И заставляли петь весёлые песни в неволе…
Сидит птицелов в засаде,
Курит трубку и считает прибыль,
Сколько он заработает на глупых птичках,
Прилетевших на её песенку.
Поёт птичка свои песни-мечты,
Разноцветные переливы летят к солнцу,
Рассыпаются на ноты и падают в траву.
Просит она отпустить на свободу,
Хочет летать над облаками,
Восславлять рассветы и закаты.
Поёт птичка, мечтает милая,
Солнечный луч сквозь листву спешит на помощь…
Парадоксы
I
.ОНА
Не глядя в глаза, она разговаривала со мной на автобусной остановке в центре города. Казалось, что её внимание привлекал только деревенский мужичонка с кирпичным загаром, в плоской кепке и с фирменным пакетом Dior в правой руке. Её светло-голубые глаза, всегда насмешливые и холодно-изучающие, излучали боль и невыносимое страдание.
– Ночью он снова позвонил, но я его послала подальше, – скороговоркой проговорила она, комкая автобусный талончик. Жёлто-серые грязные ногти, неровно обломанные, так явно дисгармо-нировали с её шикарной замшевой курткой абрикосового цвета, такого же модного цвета волосами и чёрными сапогами-ботфортами, тоже замшевыми. Эти ногти должны были принадлежать скорее этому мужчине рабочего профиля.
– Кто он? Ой, извини, совсем забыла, ну и что дальше?
Я, как всегда, отвлеклась на ассоциативные размышления, и забыла про её пассию – обычного местного ловеласа, её бритую первую школьную любовь. Когда-то они вдвоём так жадно целовались-кусались в незнакомых подъездах, знали все проходные дворы и тупиковые улочки своего городка-мирка, всю местную шпану – полукриминальную с благородным налётом: порезанными костяшками пальцев, выбитыми зубами, с особым говором, чётко знавшими границы своего района.
– Он, видите ли, не хотел меня обижать, он не думал, что я на это обижусь, и…Он ни о чём не думал, о чём он вообще может думать, этот идиот! Нет, это я идиотка, я поверила, что он не такой, что он изменился. Как он мог?
Он, конечно же, не думал о ней, о ею придуманной серьёзности их отношений: о квашеной капусте на следующую зиму, о новых ботиках псевдоитальянских, о зависти подружек, о новом паспорте, о соседях, о зреющем сне – мечте: маленьком мальчике или девочке – ещё не решила, о кольце. Кольцо, закольцованность, окольцованный. Нет, нет, только не это.
Она, наконец, разорвала несчастный билетик, не добросила клочки до урны, и они разлетелись от порыва ветра в разные стороны.
– У тебя ногти ужасные. Ты, наверное, куришь по пачке в день?
– По две.
– Мило, очень мило. Золотце, неужели ты думала, что он никогда тебя не обманет. Не принимай так близко к сердцу. Забудь. Не можешь забыть – помирись, прости его. Звонит, ведь каждый день. Он тебе изменил? Ой, прости. Не моё дело, конечно, но у тебя такой измученный вид, ты на себя не похожа. Пойдём в кафешку, там спокойно поговорим. У меня тоже проблемы есть.
– Знаю я твои проблемы.
Короткий вздох, скулы, пальцы с жёлтыми ногтями, злая слеза на реснице. Потом лениво, на выдохе, всё ещё не глядя мне в глаза:
– Ну ладно, хорошо. Хотя у меня плохие предчувствия.
В кафе не выветривался запах пива и сигарет, дешёвых кожаных курток и жареной картошки. В день открытия – нарядное, сегодня – грязноватое, как несвежая салфетка с каплей свеклы от фирменного салата «Чайка», кафе равнодушно выслушивало своими пластмассовыми белыми стенами немыслимые и пошлые истории посетителей. На цветной скатерти, рядом с пластиковой вазой из-под колы, одиноко стыли 2 чашечки кофе. Только пачка L&M жила насыщенной жизнью: шуршала, открывалась, закрывалась, дважды падала со стола, пыталась заползти в сумочку и наконец, была смята и выброшена. C’est la vie. Такова жизнь. Как говорят французы, естественно, на своём французском языке.