Альфа и Омега

Прижимая к груди сумку с лекарства и молясь о том, чтобы маленькие стеклянные ампулы внутри не побились, я попыталась прорваться к двери, стараясь держаться ближе к полу и не давая Йону подойти слишком близко, но не думаю, что у меня в принципе был хоть один шанс. Он перехватил меня за ногу, порвав когтями джинсы, дернул на себя, и я, больно приложившись бедром при падении, вдруг оказалась под ним. Его жаркое дыхание опалило мне лицо, и я отчетливо вспомнила нашу первую встречу. Только вот сейчас все было совсем иначе, потому что Йон действительно был заражен.

Когда его голова дернулась вниз, целясь в мою незащищенную шею, я рефлекторно закрылась сумкой, и его клыки, пробив плотную ткань, с противным звуком лязгнули по стеклу. Альфа снова раздосадованно рыкнул, а потом внезапно закашлялся и заскулил, словно ему в рот попало что-то горькое или острое. Резко дернулся назад, и я, похолодев, ощутила, как сумка под моими пальцами медленно намокает. Поднявшись на одном локте и стараясь не тревожить то, что еще уцелело внутри, я увидела, что Йон трясет головой, словно пытаясь стряхнуть что-то со своего лица.

Дверь в комнату распахнулась — на пороге стояла Поппи, вооружившаяся шваброй и грозно сдвинувшая густые черные брови. За ней толпились остальные девочки кто с чем в руках — с бейсбольной битой, сковородкой, даже половником. Не будь я так перепугана тем, что тут только что произошло, наверное, испытала бы чувство сродни умилению. Особенно в тот момент, когда моя боевая кухонная подруга, с которой мы перемыли не одну гору грязных тарелок, с практически боевым кличем ворвалась в комнату и от души приложила все еще не пришедшего в себя альфу шваброй по голове. К моему удивлению — и ее некоторому смущению, — он издал вполне себе членораздельный возглас в ответ на это. Членораздельный, но не слишком цензурный.

— Йон! — Я бросилась к нему, поспешно убирая с его лица упавшие ему на глаза волосы. — Йон, ты в порядке?

— Вы тут чего, ополоумели что ли все? — огрызнулся выглядевший порядком озадаченным альфа, морщась и потирая горящую после удара макушку.

— Ты… Ты разве… Йон, ты не помнишь? — сбивчиво спросила я, не представляя, как ситуация должна выглядеть с его стороны.

— А чего тут помнить? Проснулся, встал попить, а тут… — Он обернулся к Поппи, чтобы выразить всю степень своего негодования лично, и только тут заметил отброшенный к стене стол. Нахмурившись, словно тщетно пытаясь припомнить обрывки ускользающего сна, он менее уверенно уточнил: — А что было-то?

— Ты чуть нашу златовласку не зажевал, вот что было, — немного насупившись, проговорила ударившая его омега.

— Хана? — непонимающе переспросил Йон. — Что я…

— Ничего страшного, — поспешно отозвалась я. Косточка бедра, которой я приложилась об пол при падении, все еще ощутимо ныла, и у меня было подозрение, что одним этим повреждением наша короткая схватка не ограничилась, но Зверя с два я собиралась ему об этом сообщать. — Ты спросонья немного побуянил. Пойдем, я принесла тебе лекарства. Точнее… я надеюсь, что принесла.

Мы так и не поняли, что в итоге послужило стимулом для пробуждения его сознания — жгучий вкус лекарства, попавшего ему на язык, или сам тот факт, что препарат оказался в непосредственном контакте с его организмом. Впрочем, это было не так важно. Куда важнее было то, что после нашей потасовки три из десяти ампул, переданных мне Тадли, оказались разбиты, а еще две треснули и начали подтекать. О стерильности их содержимого думать уже не приходилось.

— Двадцать пять тысяч, — выдохнула я, расставив по столу уцелевшие ампулы и стоически борясь с подступающим отчаянием. — Просто в никуда. Где мы достанем еще столько же?

— Мы что-нибудь придумаем, — проговорила стоявшая рядом Ория. После того, как спасательный отряд омег с поварешками и битами наперевес был отправлен восвояси, она осталась с нами и помогла сделать Йону инъекцию. К тому моменту, как пришло время вводить ему иглу в плечо, альфа уже снова впал в полусонное состояние, задавал вопросы невпопад и мгновенно забывал, что ему ответили. Видеть его таким было совершенно невыносимо. Я слишком привыкла к его силе, к этому несгибаемому упрямству, с которым он двигался по жизни, лбом пробивая все встающие у него на пути преграды. Я бы могла сказать, что привыкла полагаться на него и ждать, что он всегда решит те проблемы, что буквально осаждали нас со всех сторон, но нет, дело давно уже было не только в этом. Я могла справиться и сама и сделать это ничуть не хуже — по крайней мере, пока речь не шла о грубой силе. Но я не хотела справляться и бороться без него. Не держа его за руку, не слушая его дурацкие и порой осознанно колкие комментарии, не ощущая, как бьется его сердце в крепкой теплой груди. Глядя на мерцающие в свете торшера пять маленьких ампул, я необыкновенно ясно осознала, что если Йон не выживет, мне просто не останется места на этой Земле. Того места, куда бы я смогла вернуться и которое смогла бы назвать домом. А стоило ли существование без собственного дома вообще хоть каких-либо усилий?

— Тадли бывает вздорным и жадным, но с ним можно договориться, — меж тем продолжила Ория. — У него есть доступ к лекарствам, а у нас есть доступ к нему. Так что не все потеряно. Мы найдем способ убедить его сотрудничать.

— Снова предложите ему Медвежонка? — не сдержала резкости я. Потом, словно услышав свой озлобленный голос со стороны, шумно выдохнула и опустила голову. — Простите, я не хотела.

— В мире существует очень много проблем, милая, и деньги — не главная из них, — кротко проговорила старшая омега, словно бы совсем не обидевшись на мой выпад. — Если все будет упираться только в вопрос финансов, мы справимся с этим. У нас есть что продать и что предложить тем, у кого денег куда больше, чем у нас. Препаратов хватит на первое время, и этого времени будет достаточно, чтобы мы придумали, как раздобыть еще.

— Я могу пойти к церковникам, — снова озвучила свою прежнюю идею я. — Им нужна наша связь, а значит им нужно, чтобы Йон был в порядке. Отец Горацио говорил о том, что они знают куда больше, чем говорят и показывают. Уверена, у них есть свои способы контролировать… подобное состояние. — Я покосилась в сторону спящего альфы, который погрузился в сон через несколько минут после того, как мы сделали ему укол.

— Мне кажется, Йон был против такого варианта, — напомнила Ория, чуть нахмурив брови. — Разве не так?

— Единственное, против чего он ничего не имеет, это собственная жертвенная смерть, — дернула плечом я. — Но этот вариант не устраивает уже меня.

— Вы оба такие упрямцы, — покачала головой моя собеседница.

— Может, и так, только вот мой вариант не включает в себя ничью смерть, — заметила я. — По крайней мере, такого развития событий в моих планах точно нет. — Коротко выдохнув, я подняла на нее очень серьезный взгляд и спросила: — Знаете, о чем я думала, пока мы сидели в клетках? О том, что нам нужен еще один день. Всего лишь один день жизни, за который все может кардинальным образом измениться. Я верю в шансы и в удачу. В то, что ничего не добиваются только те, кто сдается раньше времени. Как бы сложно мне ни было продолжать идти вперед, я буду это делать и, если нужно, потащу Йона за собой на привязи. Без него моя жизнь потеряет смысл, который только-только обрела. Вы… вы даже не представляете, какой пустой она была все эти годы. Мне казалось, что я что-то делаю, куда-то двигаюсь, к чему-то стремлюсь, что у меня есть планы и представление о том, кто я такая и ради чего вообще живу. А теперь я оглядываюсь назад и… не могу вспомнить, что это были за цели и планы. Я знаю… Я знаю, что только начинаю просыпаться и осознавать себя. Только начинаю оглядываться по сторонам и задаваться вопросами, которые прежде и не приходили мне в голову. И если Йона не станет… у этого замка в моей голове не будет достроен даже фундамент. Он… этого не понимает. Он думает, что моя жизнь имеет ценность сама по себе, но еще месяц назад она значила не больше, чем сухой листок на ветру. Я так хочу… так хочу познать и увидеть этот мир заново и разделить его с ним в каждой мелочи, в каждой крупинке, в каждой шальной мысли. Я хочу отдать ему все, что накопила внутри за эти годы, и взамен забрать все, что накопил он. Я хочу слушать его и говорить с ним, я хочу целовать его и умирать в его объятиях от наслаждения и страсти, я хочу… Я просто хочу любить его, не думая о том, кто захочет убить или использовать нас завтра.