Страница 6 из 13
Отказаться! Она должна отказаться! И от участия во всем этом, и от должности вместе с кабинетом и новой зарплатой.
Ольга с грохотом поставила чашку на стол. Подошла к столу и взяла в руки телефон. Шныров ответил мгновенно.
– Я не хочу больше принимать участие во всем этом, – произнесла она скороговоркой.
– Объяснись, Оленька, – опасно ласковым голосом потребовал, а не попросил Шныров.
– Я не хочу никакой мести, новой должности и обязанностей со слежкой за кем-то из ваших… – Она подумала и четко определила: – Врагов.
– Хм-м, – отозвался он со странной радостью. – Другими словами, ты хочешь соскочить? Как мелкая жалкая крыса, сбежать с корабля, который не тонет, а только-только вышел из гавани. Я правильно тебя понял?
– Приблизительно.
– И тебя совершенно не заботит тот факт, что именно ты уговаривала нашу спортсменку совершить акт возмездия? Ты предлагала ей выбрать метод и оружие, которым та решится осуществить нашу общую месть? Ты, Оля. Только ты…
Первые его слова повергли ее в шок. Новый кабинет сузился до размеров тюремной камеры-одиночки. Оля, тьфу-тьфу, никогда в такой не бывала, но, наверное, она именно такая: с провисшим над головой потолком, стенами, касающимися плеч, с таким спертым воздухом, что дышать им совершенно невозможно.
Она прикрыла глаза и, отодвинув телефон подальше, принялась глубоко дышать. Глубокий вдох, задержка дыхания и протяжный выдох. Так несколько раз. Этому ее учил отчим в детстве, когда ее настигали приступы паники. Всегда помогало. Помогло и сейчас.
– Иван Семенович, вы ведь умный человек, – медленно начала она, тщательно выговаривая каждое слово. – Вы понимаете, да, что вся наша затея не более чем игра. Саша никогда не согласится на то, на что вы ее подбиваете.
– Я?! – возмущенно взвизгнул он. – Не ты, Ольга, а я?!
– Вы, конечно. Лично я давно уже смирилась с потерей. И продолжаю жить дальше. А вы…
Она умолкла на мгновение, ожидая его дальнейших возмущений. Но Шныров подозрительно был тих.
– А вы все никак не угомонитесь. Продолжаете нагнетать. Хотя и…
Дальше следовала опасная тема. Надо быть осторожной.
– Что ты замолчала, продолжай, – потребовал Шныров.
– Хотя не секрет, что ваши отношения с женой и ее сестрой, которые погибли в катастрофе, зашли в тупик. И если бы они остались живы, то… – она снова умолкла и коротко трижды вздохнула. – То вы оказались бы на улице, Иван Семенович.
– Ух ты! – весело перебил он. – Зачет, Оля! Зачет! Я в тебе не ошибся. Ладно, давай не будем ссориться. Считай, что я не давал тебе никаких поручений. Просто работай в новой должности, и все. Хорошо работай.
– И я больше не стану принимать участие в ваших собраниях, – поспешила добавить она. – Учтите это.
– Учел, Оля, учел…
Шныров простился вполне дружелюбно. Еще раз посоветовал угостить коллег в связи с новым назначением и напросился на прогулку, клятвенно заверив, что прежней темы не поднимет ни словом. Встреча будет просто дружеской, не более.
– Я привык к вам ко всем, – пояснил он со вздохом и отключился.
Оля долго стояла с телефоном в руках и все думала.
Не верить ему она не могла. Он ни разу за минувший год их не обманул. Всегда был честен, предельно, прямолинейно честен. С Сашей да, была другая история. К ней он применял не вполне чистоплотные методы. Но с ними…
Кстати, а что с Власовыми? Как обстоят дела с ними?
Пролистав телефонную книгу, она нашла номер телефона Инги Сергеевны и нажала на вызов.
Глава 5
– Глебушка, скушай этот бутебродик, пожалуйста.
Инга Сергеевна двигала по столу в его сторону маленькое блюдце, на котором лежал ломоть цельнозернового хлеба, намазанный козьим сыром и обильно посыпанный зеленью. Он раздраженно покосился на супругу.
Что за человек его жена, а? Знает прекрасно, что у него непереносимость лактозы, он ненавидит сыры вообще, а козий особенно. И непременно каждое утро делает ему бутерброды именно с сыром, причем с козьим. К тому же зелень, которую она обильно крошит поверх сыра, обязательно забьется под коронки. Он будет потом мучиться и без конца полоскать рот, пытаясь избавиться от укропа и петрушки.
Она и об этом знала. Но каждое утро повторяла этот ритуал, ставший отвратительным напоминанием того, что жена его ненавидит.
– Инга… – Глеб Владимирович задумчиво смотрел на маленькое блюдце с ломтем хлеба. – Зачем ты это делаешь?
– Что, дорогой?
На него глянули настороженные глаза супруги, с которой он прожил почти сорок лет. Глаза, которые он перестал узнавать. Вернее, выражение этих глаз.
– Зачем ты каждое утро подсовываешь мне эти бутерброды, прекрасно зная, что я их ненавижу! – повысил он голос на жену.
– Ненавидишь?
Она словно удивилась. Подвигала туда-сюда блюдце с хлебом. Пробормотала:
– Странно… Ты же всегда любил именно этот хлеб. Именно этот сыр. С зеленью.
– Это не я любил все это.
Глеб Владимирович нервно дернул шеей, словно ему, как и прежде, на кадык давил узел галстука. Но галстуков он больше не носил. Сейчас сидел за завтраком в тренировочных штанах и простой хлопчатобумажной футболке. Отчего же ощущение удушья не проходило? Может, оттого, что он больше не мог выносить общество своей супруги? Или оттого, что общее горе их не сблизило, а раскидало в разные стороны, как щепки в шторм?
Спасибо Шнырову, немного помог удержаться на плаву, сохранить видимость семьи. Иначе…
– А кто? Кто это любил?
Жена взяла блюдце, поднесла к лицу и принялась рассматривать хлеб с сыром со всех сторон. Взгляд ее показался Глебу Владимировичу безумным.
– Это любил наш сын. И тебе об этом прекрасно известно. Хватит валять дурака!
Он снова повысил на нее голос и теперь не без тайного удовлетворения наблюдал, как расползается по ее лицу бледность, стекленеет взгляд.
– Да. Игнат эту еду очень любил, – медленно выговорила она. – А еще он любил…
– Мужчин! – выпалил он, отчетливо скрипнув зубами. – Он любил мужчин, дорогая!
– Да, возможно… И ты ему этого не простил.
– А должен был?! – взревел Глеб Владимирович. – Я – боевой офицер! А мой сын…
– Человек. Твой сын человек, – перебила она его звенящим на высокой ноте голосом. – Он был обычным человеком. Со своими слабостями и тайнами. А ты…
– А я – боевой офицер, орденоносец, не простил его! Не простил пороков! И что теперь, ты меня за это будешь вечно глодать?!
Он смотрел на жену с ненавистью. Он много раз так смотрел на нее прежде. Когда случайно обнаружил фотографии, на которых его сын обнимается и целуется с парнем. Когда понял, что его сын не такой, как он. Не такой, как многие другие. Он почти обезумел тогда. Избил Игната. Сильно избил. Тот ушел из дома. И тогда он переключил всю силу своей ненависти на Ингу. Даже принялся ее слегка поколачивать. Не до синяков, нет. Но достаточно болезненно. Он это умел.
Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не катастрофа, в которой Игнат погиб. Страшно признаваться самому себе, но Глеб Владимирович испытал что-то сродни облегчению. Словно давно и безнадежно больной человек наконец-то обрел покой, покинув этот мир и освободив их всех.
Инга об этом догадывалась и в первые месяцы почти с ним не разговаривала. Если бы не Шныров, они бы точно разъехались.
– Вам нельзя этого делать, дорогие мои, – увещевал он, сидя в их доме за чаем. – О тайне Игната не знает никто. Если вы станете вести себя неразумно, найдутся желающие эту правду достать. Вываляют его имя в грязи, а заодно и ваши…
Он помог им не сойти с ума: ей от горя, ему от отвращения к себе.
– Инга. – Глеб Владимирович потянулся к ее руке. – Давай все оставим как есть. Прошел год. Надо смириться. Все мы смертны. Все уйдем. Просто по-разному.
Она словно его не слышала, в упор глядя на блюдце с бутербродом. Потом осторожно поставила его на стол, разгладила на столе скатерть и глянула на мужа с загадочной улыбкой.