Полукровка. Издание второе

С этими словами она отвернулась от него и направилась обратно в зал. Ему ничего не оставалось, как пойти следом за ней.

Эста вернулась к столу и заняла свое место. Урджин присел рядом.

– Кажется, ты хотел станцевать вальс с Клермонт? – напомнила Эста. – Не стоит заставлять даму ждать.

– Зачем ты это делаешь?

– Что именно, Урджин? – она повернулась к нему лицом. – Приглашаю на первый танец бывшего любовника вместо мужа?

– Нет, ты просто развлекаешься с ним на глазах у всех приглашенных.

– С кем? – не поняла Эста.

– С Зафиром!

– Что? Зафир мой любовник? Какой бред, Урджин!

– Он влюблен в тебя.

– Ты ничего о нем не знаешь, чтобы судить.

– Я увидел достаточно сегодня. Что это за «Небесное создание», или тебе больше по душе Shuline? И что он такого тебе показал, что ты даже не обратила внимания на то, что я к тебе обращаюсь?

– Я показал ей это, – прозвучал голос Зафира из-за спины Урджина.

– Не смей! – приказала Эста, но было слишком поздно.

Рука Зафира коснулась Урджина, и видение старой догорающей деревни возникло перед ним. Окровавленные тела, изрезанные каким-то зверским способом, внутренности, разбросанные повсюду. И из дыма выходит босая девушка с ребенком на руках. Она одета в изодранные штаны и рубаху, измазанные грязью и кровью. Фиолетово-черные до пояса волосы спутаны. Синие глаза не оставили сомнений: это была шестнадцатилетняя девочка, на которой он отказался жениться и которую видел недавно в белом подвенечном платье. Эста едва могла идти. Ноги утопали в грязи, ребенка нести ей явно было тяжело, но она продолжала свой путь навстречу к нему. Вдруг с разных сторон к ней побежали люди в черно-зеленых костюмах и масках. Они окружили ее, забрали ребенка и попытались увести с собой, но она упала на колени, собрала в ладони пропитанную кровью землю, поднесла ее к лицу и зарыдала.

– А теперь тебе пора идти танцевать, Урджин, – раздался голос Зафира.

Видение растворилось в воздухе, и Урджин обернулся к Зафиру.

– Что же ты за человек такой? Это ее день, ее праздник, и именно сегодня тебе нужно было показать ей это?

– Она никогда об этом не забывает.

– Тогда зачем снова напоминать?

– Главное другое, Урджин.

– Что?

– Почему она позволила мне взять себя за руку?

Урджин испытал непонятную боль внутри. Она защемила где-то в груди, сжимая ее и не давая возможности вздохнуть.

– Наверное, по той же причине, по которой ты пригласил Клермонт на вальс? – ответил за него Зафир. – Подумай об этом, Урджин, – бросил напоследок олманец и отошел в сторону.

– О, Вы так прекрасны, Клермонт, что не пригласить Вас на танец я просто не могу!

Урджин, Эста и Клермонт, которая только что подошла к столу, удивленно посмотрели на Зафира.

– Вы же не откажете заморскому гостю в одном танце? – продолжал настаивать Зафир.

– Но, я обещала танец Наследнику, – попыталась возразить Клермонт.

– Я не обижусь, – поспешил заверить ее Урджин. – Тем более у меня разболелась голова и я предпочел бы просто посидеть.

Клермонт вежливо улыбнулась и протянула руку Зафиру. Урджин с облегчением выдохнул и повернулся к Эсте.

– Не знал, что олманцы танцуют вальс.

– Ты вообще ничего о нас не знаешь, – парировала она.

Это была последняя фраза, которой они обменялись за остаток вечера. К столу все время кто-нибудь подходил и Урджин с Эстой были вынуждены вести бессмысленные вежливые разговоры с гостями.

Глава 5

Вечер завершился. Эста успела вернуться в свою комнату и принять душ, когда в смежную дверь влетел Урджин с непонятным выражением лица.

– Мы еще не все друг другу сказали! – едва ли не кричал он.

Она накинула халат на влажное тело и вышла к нему из ванной. Он стоял босой в рубашке с распахнутым воротом, заправленной в темные штаны. Его длинные волосы были распущены и непослушными прядями падали на лицо и плечи. Таким растрепанным она видела его впервые. Точно так же, как и он ее, с мокрыми волосами и в махровом халате, едва прикрывающем колени.

Урджин не собирался выяснять отношения, но стоя в своей ванной комнате, он на миг представил Эсту и Зафира, занимающимися теми вещами, которыми не раз грешил сам с другими женщинами. И этого было достаточно, чтобы ярость закипела в нем. Эста вроде бы и была его женой, но только формально. Женщина, перед которой он не становился на одно колено, чтобы предложить свое сердце и руку, с которой он никогда не имел личных дел – вот кем была Эста.

Но все же она престала перед обществом как его избранница, и поэтому должна была принадлежать только ему. Ее собственное мнение на этот счет его нисколько не волновало. Поэтому он хотел расставить все точки над «и» сию же минуту, пока еще не стало слишком поздно, и клеймо позора не очернило его имя.

«Ревность». Он знал это слово. Но было так не просто признаться себе самому, что он впервые в жизни испытывает подобное чувство. Он никогда никого не ревновал, даже Клермонт. Он был уверен в себе и своих способностях удержать женщину рядом. Но теперь он не знал, что и думать, потому что действительно впервые в жизни в свои двадцать восемь лет испытал это чувство. И к кому? К собственной жене, с которой был знаком всего неделю. Что могло волновать его в тот момент, когда он увидел ее с мокрыми волосами, выходящую из душа, больше, чем это? Только то, что его злость куда-то улетучилась, и острое желание обладать этой женщиной немедленно, застлало разум.

О чем думала Эста? О его губах. В голове возникли образы нежных, мягких прикосновений, и вопреки здравому смыслу, очень захотелось, чтобы он поцеловал ее сейчас. Эста покраснела, и чтобы не выдать свои мысли, повелительным тоном отчеканила:

– Ты выбрал не самое подходящее время для беседы.

– Я буду говорить с тобой тогда, когда сочту это необходимым.

– Если ты собираешься врываться ко мне в комнату без стука и предупреждения посреди ночи и дальше, я забаррикадирую этот чертов проход!

– Это твое право. Но к своей жене я смогу войти и через коридорную дверь.

– Ты слишком многое себе позволяешь!

– А ты нет? Может, это я пытался ударить тебя хрустальными статуэтками? Я кричал на тебя и оскорблял в присутствии брата и сестры? А нет, постой, это я усадил своего «друга» рядом с собой за стол и весь вечер флиртовал с ним?

– Не смей меня осуждать! Ты ничего не знаешь обо мне и Зафире. Я никогда ни с кем не флиртовала, тем более с ним!

Урджин ринулся к ней и схватил за плечи.

– Тогда, что это было сегодня? – он несильно тряхнул ее.

Запас сил Эсты иссяк. Будь перед ней кто-нибудь другой, она бы вырвалась из его рук и выставила за дверь, ничего не объясняя, но это был он, и в его руках, несмотря ни на что, ей было тепло и уютно. И губы, о которых она думала, теперь оказались совсем близко. Во рту у Эсты пересохло, а по телу разлилась незнакомая нега, застрявшая где-то внизу живота.

– Что ты делала? – повторил Урджин тихим охрипшим голосом, глядя в ее синие глаза.

– Я просто не хотела, чтобы мой друг чувствовал себя таким же одиноким, как и я, – прошептала она.

Урджин сглотнул комок, застрявший в горле. «Одинокая». Это слово выражало так много эмоций. Но теплилась ли в ней хоть малая часть тех странных ощущений, которые все эти дни испытывал он? Он подступил еще ближе, протянул левую руку и положил ее на затылок Эсты. Пальцы запутались во влажных волосах. Эста попыталась вырваться, но слишком неубедительно, чтобы он ее отпустил.

– Ты моя жена, и на твой поцелуй я имею право.

– Я не стану целовать тебя.

– Это мы еще посмотрим…

Урджин закрыл глаза, наклонился к ее лицу и мягко, едва касаясь, прикоснулся к ее губам. В одно мгновение ему захотелось получить от нее несоизмеримо большее. Он широко раскрыл рот и с силой подал язык вперед. Эста, от неожиданности, просто распахнула губы, и в следующее же мгновение он завладел ее ртом. Несмотря на жесткий порыв, он целовал ее очень нежно, лаская своим языком. Эти новые, совершенно незнакомые ей чувства трепета и теплоты, источником которых был несомненно Урджин, заставили ее глаза закрыться. Урджин играл с ее ртом, покусывая теплые губы. Время остановилось для него, но поцелуй все равно показался слишком мимолетным. Оторвавшись от сладости ее рта, и проведя, напоследок, по нижней ее губе языком, Урджин взглянул на объект своих желаний. Вот такой, как сейчас, она казалась ему совершенно беззащитной.