Страница 41 из 41
– О-о-ой, да это ж элементарно! – наморщила лоб Марина. – Сейчас подсохнет и… Саша! Са-а-ань!
– Тут я, – высунулся из коридора Козак.
– У тебя бритвенное лезвие есть?
– Было в ванной.
– Неси!
– Я не умею – лезвием… – смущённо сказал Ванчуков. – У меня не получается. Всегда бумагу рву…
…Ирка Рюмина не сразу с ними училась, пришла позже, классе во втором, может, в третьем. Посадили за соседнюю парту, только в другом ряду. Серьёзная, воздушная, синяя жилка на виске; вся белёсая, бледная, прозрачная, тонкая станом, с косой длинной – мать укладывала колечком вокруг головы. Круглая отличница Ирка виртуозно умела работать бритвенным лезвием. Называла – «чи́нка». Вычищала любую помарку из тетради так, что никто никогда не заметит. Могла и в дневнике подчистить, если что. Ванчуков ею на уроках безнаказанно любовался: сидел чуть сзади. Ирка и ему тоже подчищала всякие кляксы, когда просил. Втихаря таскал ей из дома – нет, нет! не каждый день! – малюсенький кусочек солёного огурца, всего-то с пятак. В целлофан оборачивал и таскал. Ирка брала торопливо, украдкой совала в карман передника, чтоб не увидели. Ирке нельзя. У Ирки почечная недостаточность. Олик знал, что нельзя. Но Иркины слёзы тогда отменяли для него все «нельзя» на свете…
– Подсохло! – плотоядно ухмыльнулась Марина, вооружаясь бритвенным лезвием «Нева». – Пять минут! Сейчас всё будет! – вычистила первую кляксу. – Олька, смотри!
Ольгерд только покачал головой: так не бывает.
– Мне ещё минут семь надо! – сосредоточенно сказала себе под нос Марина. И сразу:
– Са-а-аш! Собираемся! Олька! И ты тоже!
– Вы… – Ванчуков быстро исправился, – мы куда?
– Купаться! В «Серебчик». Не тут же сидеть, весь вечер куковать.
– Марин… – пригрустнел Олик, – плавок нет.
– Пробле-е-ема!.. – озорно зыркнула Марина. – Са-а-аш! Плавки для Олика есть?
– Е-е-есть! – заорал из соседней комнаты Козак. – И полотенце!..
Поехали с Пушкинской площади «первым» троллейбусом – до конечной. Не вечерело, но вторая половина дня. Народа много. Марине – вот везение! – нашлось место на самом первом диванчике, у окна; мальчишки столпились рядом. Она смотрела в окно: как под шуршание шин, шелестящее из распахнутых оконных фрамуг, по-черепашьи неторопливо течёт мимо перекатами остановок улица Горького, завихряясь площадью Маяковского, плотиной останавливаясь перед площадью Белорусского вокзала, чтобы потом, после зауженного бутылочного горлышка горба Белорусского путепровода с торчащим чуть в стороне несуразным стеклобетонным коробом Второго часового завода, вольготно нестись дальше широченной Амазонкой Ленинградского проспекта…
Саша и Олик весело трепались о чём-то своём. Их задорные голоса – один пониже и постарше, другой повыше и помоложе – вселяли в Марину ощущение спокойной уверенности. Уверенности в том, что всё в её жизни двигается хорошо, двигается правильно; и даже сейчас эта поездка троллейбусом в Серебряный Бор – то самое, что ей нужно, потому что рядом правильные люди и за окнами правильный день; и всё вместе это правильная жизнь. А другой ей и даром не надо.
Марина росла без отца. Вернее, существовал где-то – отец, «отец-подлец», так величала бабушка. Когда Марина была совсем мала, вопросов матери не задавала. Стала постарше – спросила. Мама не юлила: «Нет у тебя папы». «Это как – нет?» – настойчиво повторила Марина. «Это так. Он есть, но его нет». «Ладно», – вздохнула пятилетняя серьёзная девочка. И больше не спрашивала.
Марина всегда была старшей: мама же воспринималась ею как сестра. Младшая. Мама приходила с работы уставшая – Марина садилась рядом, прижималась, пела тихонько песенки, рассказывала сказки. Мама засыпала под голос дочери, а Марина замолкала и думала: «Почему моя мама всегда такая грустная?» Думала, да сама лишь обнимала крепче. Бабушка смотрела, слёзы прятала, рукой махая – мол, вас не поймёшь, кто тут чья дочь.
Марина всегда знала, чего хочет. Не было ни тайн, ни секретов, ни неопределённости. На самом деле хотелось одного – любить. Сначала маму. Потом маму и бабушку. Когда бабушки два года назад не стало, её место в душе Марины оказалось вакантно. Мама не могла на него претендовать: у мамы уже было своё место. Так появился Саша. Он пришёл вовремя, заполнил пустоту, неумолимо растущую в душе каждого, кто в одиночку пересекает границу между детством и юностью. А по-иному границы этой не пересечь; помочь тебе некому. Ты сам – и никто другой.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.