Страница 26 из 38
Мой страх переходит в ужас – леденеют ноги и зубы выбивают мелкую дрожь. Я плохо понимаю происходящее. Я сижу на грубо сколоченном деревянном стуле в одной Жениной рубашке на голое тело. Как во сне я слышу Женин трехэтажный мат. Он выхватывает костюм из рук молодого человека, швыряет его мне, и вновь пытается закрыть дверь, напирая на нее всем телом. Ему это опять не удается из-за мощного натиска с другой стороны. Я вижу как он толкает кого-то в грудь, отбрасывая от двери, слышу чей-то возмущенный возглас и звук шлепнувшегося тяжелого тела, и, наконец, дверь поддается. Щелчок – и дверь на щеколде.
– Быстрее одевайся! – кричит он.
Я едва успеваю натянуть юбку, он подталкивает меня к окну, распахивает его настежь и сам прыгает. Я в нерешительности останавливаюсь.
– Ну!
Я лезу на подоконник и смотрю вниз… высоко… первый этаж, но высоко все же…
– Ну же!
– Я могу сломать себе что-нибудь.
– Я тебя поймаю. Ну, быстрее же!
Я все еще не решаюсь.
– Страшно!
– А голяком в зале скакать не страшно?
– Не могу, Женя!
– А к групповухе подключиться сможешь сейчас?
Я вспоминаю красные потные рожи за дверью, зажмуриваюсь и прыгаю в пустоту. Секунда – и я в его объятиях. Он хватает меня за руку и увлекает в темноту. Вид у нас совершенно нелепый: я растрепанная, но в золотом обруче, босиком, в светлой мужской рубашке на голое тело и длинной полупрозрачной юбке с подвесками – они нелепо звенят на ходу. Женя в белых брюках, голый до пояса – он не носит маек. Мы несемся что есть силы по парковой аллее, ведущей на улицу Роз. Ужасно неудобно бегать без лифчика.
Несколько часов назад здесь было светло и солнечно. Мы шли по парковой аллее, держась за руки, и так светились, что нам улыбались прохожие. На мне было светлое элегантное платье с веселым летним узором. А возвращаемся в кромешной тьме. Я босая, в измятой длинной юбке и мужской рубашке, ноги мокрые от вечерней росы. Да еще и хромаю от усталости и дрожу от нервного напряжения, а тело ноет, будто меня долго били.
Тьма отступает в свете фонарей. Отсюда уже рукой подать до переулка Тамбыло. Я упрашиваю его остановиться хоть на минуту, перевести дух. Погони не видно, страха больше нет, мне смешно и радостно. Женя утирает пот со лба и рассматривает ссадины на руках, полученные в борьбе с дверью. Я заглядываю ему в глаза.
– Ну что, Женя? Понравился танец? Расскажи…
– Сейчас расскажу!
Он вдруг отвешивает мне звонкую оплеуху. Я хватаюсь за щеку:
– Ты что?!
Ответом мне служит другая оплеуха, от которой я теряю равновесие и падаю на мокрую траву. Мне ни капельки не обидно – эти пощечины всего лишь свидетельство нервного напряжения и страха за меня. Я пытаюсь встать, но он не позволяет мне подняться, и расстегивает брюки.
***
Дома я яростно терла себя мочалкой, смывая события этого вечера. А он не мог дождаться когда я выйду из ванной – открыл дверь, поднял мои руки над головой, насадил на себя прямо в душевой кабинке, под теплыми струями воды. После чего напоил меня горячим чаем, к разбитой губе приложил лед, уложил в кровать, укрыл и стал говорить.
Женя сказал, что все происшедшее – это слишком даже для Демонета. Он не помнит чтобы у него когда-нибудь так сносило крышу – не представлял, что может ударить женщину. Он понял все в момент, когда обычная музыка сменилась демонической, но было слишком поздно – в зале все потеряли головы. Страшно подумать, чем это все могло закончиться, если бы не удалось удрать. Кстати, у нас могут быть неприятности из-за нарушения общественного порядка, ведь это же не стриптиз-бар, где все законно и танцовщицы охраняются от возможных нападок, клуб «Демоник» – заведение другого типа. И еще он сказал, что там, в парке, это уже не любовь была. Похоть, вожделение – да, но не любовь. Это было право победителя на захваченную в бою персиянку. И это тоже – работа демонов. Смешно полагать, что казадоры устойчивы к воздействию демонов. И врачи болеют, и парикмахеры лысеют… Демоны всегда подсунут нужного человека и подходящую ситуацию. И за последствия он теперь не ручается. Он повторил это несколько раз! За последствия не ручается! Мне бы сразу встревожиться…
***
Утро солнечное и веселое, старенькое радио поет, похрипывая, и чайник на плите вот-вот засвистит. Я рассматриваю содержимое шкафа – он так плотно набит вещами, что стоит приоткрыть дверцу, они сразу вываливаются. Точно такой шкаф из добротного светлого дерева был в доме у бабушки, а может это он и есть, даже царапина на боку такая же. Так, посмотрим, что мне тут подойдет: вещи вполне модные, современные.
Вытаскиваю джинсовые шорты и черную майку, примеряю. Шорты сидят как влитые, ну точно как те, что я весной купила в «Мэйсисе», а может это они и есть? Но думать над всем этим нет ни сил сейчас, ни желания. Надо закинуть все факты в кладовую сознания, чтобы потом все проанализировать. Я – магистр наук или нет, в конце концов?
Женя ворчал все утро, что матрас тощий и из кровати пружины торчат – он не мог уснуть. Если тут оставаться, первым делом надо кровать новую купить. И потолок побелить не мешало бы, стены подкрасить, и дверь вон облупилась вся, да и форточка скоро отвалится… Потом замолчал, ушел на кухню и квартиру заполнил аромат чая со смородинным листом, что он на базаре купил в наш первый день. Запасливый такой, хозяйственный, Женя мой.
– Сейчас чаю попьем, и я выйду продуктов купить, – говорит он. – Ты же еще толком моей кухни не испробовала.
– Как не испробовала? А вареники с маком?
– Пирога еще не вкушала, моего фирменного. Тебе точно понравится.
Ах, солнце мое, хочет вкусного мне приготовить!
– Ты о чем думаешь, Полинка?
– О том, что надо будет все странные факты и совпадения собрать и проанализировать.
– Странные?
– Ну да. Вот шкаф как у моей бабушки в доме был, и царапина та же самая сбоку, а вещи в нем, будто из моего нынешнего гардероба.
– Еще что?
– Двор точно такой, как на Барвинковой улице, где я жила когда-то, а люди во дворе – другие совсем. Ни одного знакомого лица, хотя и в реале одни соседи уже, должно быть, умерли, другие переехали, а третьи могли измениться до неузнаваемости. И еще, возле того парадного, точно помню, ступеньки вниз вели – в подвале была мастерская по изготовлению афиш и плакатов. А сейчас и следа ее нет – ни двери, ни ступенек. А еще двор наш шумный был – кроме мастерской, в нем почта была и домоуправление. Машины во двор заезжали все время. А сейчас – тишина.
– А может это двор мечты?
– Как это?
– Ну, наверняка соседи мечтали, чтобы двор тише был. Вот он и стал таким в этом мире.
– Хм… надо будет подумать.
Он привлек меня к себе:
– Я никогда до тебя не спал ни с какими магистрами…
– Не надо сейчас, любимый мой, дай мне отдохнуть, у меня все болит после вчерашнего.
– Я сделал тебе больно? – он выглядит обеспокоенным.
– Не то чтобы больно, просто вчера… в общем, перебор был. Дай отдохнуть, ладно?
Он отстраняется от меня:
– Хорошо, отдохни. Пока.
Эх, мне бы тогда еще заметить странный блеск в его глазах!
– И еще, если со двора выйти и направо повернуть, там должен быть летний кинотеатр, а через дорогу – хлебный магазин, но ничего этого нет, только парк незнакомый совсем.
– Уже знакомый после вчерашнего-то.
– Ну разве что. А за парком – и вовсе, будто часть другого мира начинается.
– Каждая часть здесь называется «голденгрэйн». Это я вчера в магазине узнал, услышал в разговоре. Здесь – твой голденгрэйн.
– А еще что-нибудь узнал?
– Что деньги за продукты тут берут, к счастью, любые – и рубли, и гривны, и доллары. А за алкоголь в клубе – только демонеты. В общем, ты пока тут анализируй, а я в магазин пойду.
– Ну иди. А я тут приберу, паутину сниму, пыль вытру хотя бы.
Я успела сделать влажную уборку и отобрать одежду, что сгодится на ближайшее время для нас обоих. Жени долго не было, я уже начала беспокоиться – ни телефонов, ни других средств связи тут пока что нет.