Тиамат

Скорее всего, его голос раздавался у меня в голове, ведь челюсть не двигалась. Значит, для разговора скелету не нужна гортань, легкие и прочее-прочее. Обычная мышь тоже говорить бы вряд ли смогла. Эта же еще и громко вопила. Разве бывают столь мелкие монстры?

Как-то на кухне рассказывали о проказливых нюхлях, которые воруют всё, что плохо лежит. Интересно, как они выглядят? Впрочем, тут воровать особенно нечего. Необъяснимая для разума магия смущает только людей. Чудища на такие мелочи не обращают внимания.

– Так вы слышите мысли? – неуверенно спросил я. Если да, то почему мышь зевнула мой выпад?

– Когда безмолвно вопишь. Это оглушительно и неприятно. Можешь думать хоть немного потише? – попросил скелет.

– Простите, – снова извинился я, чувствуя себя голым.

Хуже, чем голым. Идей, которые спонтанно возникают в уме, порою стыдишься. Они не мои, я не заказывал именно эти. Таинственный процесс их рождения очень интимен, и лучше бы прятать его от других.

– Расслабься, дружок, – дружелюбно посоветовал монстр. – Так и до паранойи недолго. Ты ведь и правда не купил свои мысли на ментальном базаре. Они сами по себе, подобные легкой облачности в ясном небе сознания. Не подпитывай их.

– Так вы из Орды? – то ли прошептал, то ли подумал я.

Вариант с галлюцинацией еще рано отбрасывать. Возможно, мозг так озвучивает мое подсознание. Сумасшествие пугало не меньше парочки монстров.

– Камея из Тиамата. А вот откуда я, уж и не помню, – смущенно признался скелет.

Я почесал затылок. Никогда не слышал о таком городе или стране. Впрочем, в моих географических знаниях зияли лакуны. Наш мир назывался Шесть Лок, люди жили в Империи, столицей Орды была Яма. На этом мои знания стыдливо заканчивались.

– Тиамат – особое измерение, пешком не дойти, – хихикнули кости.

– А на лошади? А кораблем? – заинтересовался я.

– Тоже нет. Любой обитаемый мир— своего рода пирог, имеющий несколько слоев-измерений. Тиамат на уровень выше этого. Одни считают, что таких только шесть. Другие полагают, что слои бесконечны, – задумчиво пояснил монстр.

Я с облегчением отметил, что нежить не выглядит кровожадной. Да и куда она будет жрать? Желудка-то нет. И всё же с чудовищем лучше быть бдительным. Особенно если оно красноречиво. Болтливые особи в тюрьме опасней всего. И потому душеспасительные беседы отнюдь не располагали здесь к безмятежности.

Надо держать ухо востро, пока не станет понятно насколько опасен скелет. Да и мышь, как сказали, питается «кровушкой».

– А что тогда делаете здесь? Как вас поймали? – спросил я, пропустив мимо ушей сказки о «бесконечных слоях». Истина, как правило, проще.

– Поймали? Как поймать пустоту? Про нас даже не знают, – рассмеялся мой собеседник.

– А цепи на себя сам надел? – показал я взглядом на кандалы.

– Цепи? В том или ином виде их носит каждый из нас. Они настолько привычны, что уже незаметны. Ты сможешь снять, если только вглядишься, – заверила нежить, продолжая морочить мне голову.

– Да я как бы не против…

– Как бы попробуй, – кости демонстративно погремели цепями. – Наши оковы всегда в голове. Никто за тебя их не снимет.

Последняя тирада меня разозлила. Похоже, скелет просто стебётся. А ведь на миг почти поверил, что он был серьезен. Монстр ведет себя, словно шут. Его трёп забавен, но бесполезен. Должно быть, это спятивший призрак. Узник умер, а дух еще бредит. Правда в мою версию плохо вписывалась говорящая мышь.

– Нет, никакой предыстории у меня нет, – покачал черепушкой скелет.

– У всех есть. Ты узник, который здесь умер. А сейчас об этом забыл… – осмелев, предположил я.

– Преемственность подразумевает постоянство. Посмотри на меня – что во мне человеческого? Я не продолжение старой истории, моя началась совсем недавно. Вот прямо с утра. И вот так можно сказать про любого. Есть ли на свете то, что никогда не меняется? Тот, кто проснулся, уже не тот, кто заснул.

– Кости – объект, ты их субъект. У твоих останков был хозяин. Логично предположить, что он всё еще есть и сейчас! – возразил я, используя искусство полемики, которому так долго учился. К счастью или к несчастью, но после Нимы возник стойкий иммунитет к философии.

– Логично? – удивился скелет.

– Где дым, там и огонь – вот причинная связь. Она была в прошлом, есть в настоящем, сохранится и в будущем. Плоти нет, но ум-то остался. Он тот же, несмотря на то что ее уже нет.

– Ах, причинная связь? Тогда с тем же успехом можешь объявить мной любой объект универсума. В безднах прошлого всё было связано между собой бесчисленное множество раз. Мы приходились друг другу детьми и родителями. Даже самый злобный враг когда-то был для тебя любящим отцом или мамой. Вспомни об этом, если встретишь его…

– Отца или врага? – растерялся я.

– Кого угодно, тупица! Будь последователен в своих рассуждениях. Трещина в фундаменте грозит обрушить весь дом, – скелет отчетливо щелкнул челюстью, как бы ставя здесь точку.

Кровососка к этому времени вылезла из его глазницы и с интересом наблюдала за диспутом. Сев на задние лапки, грызла хлебные крошки, не сводя с меня алчущих глаз.

– Нет в моих доводах трещины! – упрямо мотнул головой я. Абстрактные концепции не помогут там, где спасет острая сталь. Практичность превыше любых идеалов.

– Есть, разумеется. Что, если предположить, что я заселил эти кости после смерти страдальца? – продолжил атаку скелет. – Так, к примеру, рак-отшельник находит для себя подходящую раковину. Но он не становится при этом моллюском. Раз понимаешь, что ничего неизменного нет, то признай, что любой объект распадется на части. А если они наследуют его сущностный признак, то каждая будет тем же объектом.

– Согласен, мы существуем лишь номинально, – вынужденно кивнул я. – Но двойственное видение всё же практично, поскольку позволяет делать прогноз.

– И куда завела эта «практичность»? – кости демонстративно зазвенели цепями. – Хороших иллюзий не бывает. Даже из золота.

Я невольно зевнул и устало потер лоб. Нечто подобное не раз слышал от Нимы. Эти речи меня усыпляют. Ничего нового, там всегда «смотри в себя», «слушай сердце» и прочая муть.

– Ты смотришь, но не видишь! – назидательно покачал фалангой пальца скелет.

Поразительно, но кости двигались, будто скрепленные незримой субстанцией. Мышцы и жилы заменило что-то иное. А какая магия заменила мозги? Интересно, чем думает нежить? И чем думал сам, когда сорвался на Лавре?

– Если такой умный, то почему не богатый? Что наш дохлый мудрец тут забыл? – с иронией спросил я, многозначительно обведя камеру взглядом. – Просветлению помешали эти жалкие стены? Заперли-таки неуловимую пустоту?

– Изначально свободное пространство лишь ложно ограничивается формой горшка. Пока его не разбили, иллюзия присутствует в окне восприятия, – оскорбился скелет.

– Так разбей, зачем мучиться! – ядовито подсказал я.

– Зачем? – искренне удивился он. – Безграничное уже совершенно и не нуждается в исправлении. Смотри на мир как на сон, как на проекцию самосияющей природы ума. Когда увидишь всё как его отражение, наваждение растает как дым.

– Так ты ум или то, что за ним? – постарался подловить я.

– Я есть то, на что нельзя указать пальцем. Двойственность воспринимающего и воспринимаемого иллюзия, неподвластная нашему пониманию. Высший триумф разума – осознание своих границ.

– И что же за ними?

– Самосияющая природа ума. Она слишком близко для того чтобы ее рассмотреть. Обыватель попросту ничего не увидит. Для него это всего лишь концепция, а без прямого переживания только слова. Но когда практик, наконец, постигает, приятное и неприятное обретает одинаковый вкус… – мечтательно произнес монстр.

Я остановил его жестом, действительно почувствовав вкус. Но скорее лимона, а не «самосияющей природы ума». Нима травила такими пассажами до просветленного осознания тупости. Пытка разума болезненней телесных мук. Мой заскучавший оппонент долго ждал жертву и вряд ли заткнется.