Пылающий берег

– Пуговицы… – прошептала Сантэн. – Твои пуговицы колются, и я замерзла.

Она театрально содрогнулась.

– Виноват…

Майкл забрал у Сантэн фонарь и повел ее в глубину амбара. Там он поднял ее над тюками соломы, и Сантэн в свете фонаря увидела, что Майкл устроил уютное мягкое гнездышко между тюками и выложил его серыми армейскими одеялами.

– Я принес их из моей палатки, – пояснил он и осторожно поставил фонарь. А потом снова нетерпеливо повернулся к Сантэн.

– Осторожнее! – Сантэн расстегнула его офицерский ремень-портупею. – Я же вся в синяках буду!

Майкл отшвырнул ремень и снова обнял ее. На этот раз они легко нашли губы друг друга. Огромные волны желания омывали Сантэн, настолько могучие, что у нее кружилась голова от слабости. Под ней подогнулись ноги, но Майкл крепко держал ее, и она старалась отвечать на дождь поцелуев, которыми он осыпал ее, целуя губы, глаза, шею… но ей хотелось, чтобы он поскорее опустился вместе с ней на одеяла. Она уже намеренно согнула ноги, и Майкл потерял равновесие и упал на нее, когда она опустилась в выложенное одеялами гнездышко в соломе.

– Прости…

Он попытался высвободиться, но Сантэн обхватила одной рукой его шею и притянула его лицо к своему. А другой рукой, потянувшись через его плечо, дернула одно одеяло, и оно накрыло их обоих. Сантэн услышала собственное тихое мяуканье, похожее на мяуканье котенка, потерявшего материнский сосок, и провела ладонями по лицу Майкла и по его волосам, целуя его. Тяжесть его тела на ее теле казалась такой приятной, что когда Майкл попытался сдвинуться в сторону, она обхватила ногами его колени, удерживая.

– Свет… – прохрипел Майкл.

Он потянулся к фонарю, чтобы закрыть заслонку.

– Нет. Я хочу видеть твое лицо.

Она поймала его за запястье и прижала его руку к своей груди, глядя ему в глаза. Эти два клочка синего неба были настолько прекрасными в слабом свете, что Сантэн подумала – от этого может разорваться ее сердце. А потом ощутила его ладонь на своей груди и прижала ее крепче, к соску, жаждавшему прикосновения…

Все это превратилось в безумие восторга и желания, становясь все сильнее и сильнее, пока наконец не достигло невыносимого пика, и что-то должно было произойти, прежде чем она потеряла бы сознание… но не произошло, и Сантэн почувствовала, как спускается с вершин, и от этого ее охватило нетерпение и почти гнев, смешанный с разочарованием.

Все ее мыслительные способности притупились от вернувшегося желания; она почувствовала, что Майкл колеблется в нерешительности, и по-настоящему рассердилась. Ему следовало быть властным, он должен был повести ее туда, куда ей страстно хотелось пойти. Девушка снова взяла руку Майкла и потянула ее вниз, в то же время повернувшись под ним так, что ее плотная юбка задралась и сбилась у талии.

– Сантэн, – прошептал Майкл, – мне не хочется делать то, чего не хочешь ты…

– Tais-toi! – почти зашипела она. – Молчи!

Сантэн поняла, что ей придется самой повести его вперед, что ей всегда придется вести его, потому что в нем было нечто другое, чего она до сих пор не осознавала, но ничего не имела против. Почему-то из-за этого она лишь почувствовала себя очень сильной и уверенной в себе.

Оба они задохнулись, когда он коснулся ее. Через минуту она отпустила его руку и стала нащупывать другое, а когда нашла, то снова вскрикнула, потому что это было таким большим и твердым, что Сантэн слегка испугалась. На мгновение она усомнилась, сумеет ли выполнить ту задачу, которую возложила на себя… но потом сосредоточилась. Майкл был так неловок, что ей пришлось немного повернуться, направляя его. А потом вдруг, когда Сантэн не ожидала, это случилось – и она задохнулась от потрясения.

Но Анна оказалась не права, боли не было, пришло лишь захватывающее дух чувство натяжения, а потом наполненности, а еще чуть позже, когда потрясение схлынуло, – чувство огромной власти над Майклом.

– Да, Майкл, да, милый…

Она поощряла его, когда он двигался и стонал в ее объятиях, а она с легкостью управляла его нападением, зная, что в эти мгновения он полностью принадлежит ей, и наслаждаясь этим знанием.

Когда Майкл содрогнулся в финальной судороге, Сантэн смотрела ему в лицо и видела, как в свете фонаря его глаза приобрели оттенок индиго. Но хотя она любила его с такой силой, что это причиняло ей физическую боль, в глубине ее сознания затаилось крошечное подозрение, что она что-то упустила. Она не почувствовала потребности кричать, как кричала Эльза под Жаком, а следующей мыслью стала мысль о том, чего она боялась.

– Майкл, – зашептала она, – ты все еще любишь меня? Скажи, что ты меня любишь!

– Я люблю тебя больше собственной жизни!

Голос Майкла звучал хрипло и надломлено, и Сантэн ни на мгновение не усомнилась в его искренности.

Она облегченно улыбнулась в темноте и крепче прижала к себе Майкла, а когда ощутила, что он уменьшился и ослабел внутри нее, девушку охватила волна нежного сострадания.

– Милый, – зашептала она, – все хорошо, милый, все хорошо…

И погладила курчавые волосы на его затылке.

Через какое-то время, когда эмоции немного схлынули, Сантэн осознала, что за те краткие минуты простого действия, совершенного ими вместе, в ней самой что-то безвозвратно изменилось. Мужчина в ее объятиях был физически сильнее, чем она, но казался ей ребенком, сонным ребенком, когда прижимался к ней. Она чувствовала себя мудрее и энергичнее, как будто ее жизнь вплоть до этого момента проходила бесцельно, не имела четкого направления, а теперь она поймала попутный ветер и, как большой корабль, двигалась наконец уверенно и прямо.

– Проснись, Майкл! – Она тихонько подтолкнула его, и он что-то пробормотал и пошевелился. – Не спи… поговори со мной!

– О чем?

– О чем угодно. Расскажи об Африке. Расскажи, как мы вместе поедем в Африку.

– Я уже рассказывал…

– Еще раз расскажи. Я хочу снова все услышать.

Лежа рядом с ним, девушка жадно слушала, задавая вопросы, когда Майкл сбивался.

– Расскажи о твоем отце. Ты не говорил, какой он.

Они проговорили всю ночь, уютно устроившись в коконе серых одеял.

А потом, слишком скоро для них обоих, орудия вдоль хребта заговорили в смертельном хоре, и Сантэн в отчаянии обняла Майкла.

– Ох, Майкл, я не хочу уходить!

Но потом отодвинулась, села и начала одеваться и застегивать пуговки.

– Это было самым прекрасным, что только случалось со мной в жизни, – прошептал Майкл, наблюдая за ней.

В свете фонаря и вспышках орудийного огня глаза Сантэн выглядели огромными, когда она снова повернулась к нему.

– Мы ведь уедем в Африку, да, Майкл?

– Обещаю.

– И наш с тобой сын будет купаться в солнечном свете, и мы будем жить счастливо, как в сказках, ведь так, Майкл?

Они пробежали по низинке рядом, прячась под шалью Сантэн, и у самых конюшен поцеловались со сдержанной страстью. Наконец Сантэн разорвала объятия и ускользнула через мощеный двор.

Она не обернулась, дойдя до кухонной двери, а просто исчезла в огромном темном доме, оставив Майкла в одиночестве и в невыразимой грусти, хотя ему следовало быть переполненным радостью.

Биггс стоял у койки и нежно смотрел на спящего Майкла. Старший сын Биггса, погибший в окопах у Ипра год назад, был бы сейчас такого же возраста. Майкл выглядел таким измученным, бледным и изможденным, что Биггсу пришлось собрать всю свою решимость, чтобы коснуться его плеча и разбудить.

– Который час, Биггс? – Майкл сонно сел.

– Уже поздно, сэр, солнце светит… но мы не летаем, мы все еще отстранены, сэр.

И тут случилось нечто странное. Майкл усмехнулся, и это была бессмысленная, идиотская усмешка, какой Биггс никогда прежде не видел. Это его встревожило.

– Ох, Биггс, я прекрасно себя чувствую!

– Я рад, сэр. – Биггс гадал, не лихорадка ли это. – Как наша рука, сэр?

– С нашей рукой все хорошо, чертовски хорошо, спасибо, Биггс.