Страница 11 из 106
-Взята под стражу, - коротко сообщил Робеспьер-старший.
-Ее едва не порвали в клочья, - добавил Камиль Демулен, - держится, она, к слову, весьма достойно. Более того, это создание успевает глумиться над стражей, над нами.
-Ее ждет эшафот? – вопрос был лишний. То, что шарлота уже мертва, Луи не сомневался.
-Да, - спокойно отозвался Максимилиан.
-Не лучше ли отдать ее толпе? – предложил вдруг Огюстен и Луи, как не был он озадачен внезапный происшествием, увидел вдруг в глазах старшего Робеспьера, которое и казалось ему порою – брат был обузой. Он явно не разделял точку зрения старшего своего родственника.
-Нет, - жестко отозвался Максимилиан. – Мы не варвары. Мы совершим правосудие. Народ должен видеть, что бывает с теми, кто творит беззаконие. И как Революция обходится с теми, кто убивает своих вождей. Марат был героем. Его смерть вошла в историю этим вечером.
-Народ готов глотку ей разорвать, - Сен-Жюст поежился, вспоминая, как грохотала толпа, как выкрикивала проклятия и оскорбления. Ему вдруг захотелось увидеть эту Шарлотту Корде…занятная, должно быть, личность!
-На вопрос «кто внушил ей такую ненависть к Марату», - Максимилиан заговорил так, словно продолжал какую-то мысль, прерванную появлением Сен-Жюста, - она ответила, что никто и ей было достаточно своего чувства, однако…
Он обвел взглядом своих собеседников, как бы предлагая им продолжить понятную лишь ему одному игру.
-Жиронда? – предположил Камиль. – Кто-то из них помог, подсказал…
-Наверняка, - согласился с Демуленом Огюстен. Он чувствовал себя неловко.
-Тогда мы имеем все основания начать их уничтожение, - Максимилиан, кажется, был доволен тем, что нашел понимание. – Смерть Марата – это скорбная для нас доля, и толпа еще не скоро утихнет, что нам на руку. Мы можем уничтожить наших врагов, пользуясь этим моментом. Или они уничтожат нас.
И Робеспьер-старший взглянул на Сен-Жюста, взглядом спрашивая его мнение. Луи это польстило!
-Да, - сказал он твердо, хотя мысли его все еще путались, - да, казнь этой дворянской девки должна пойти на пользу Республики. Мы не должны позволить ей уйти от гильотины и предадим ее смерти, как…
Окончания фразы он не нашел, потому что случайно взглянул в глаза Камилю и нехорошее чувство резануло ему душу. Камиль Демулен, кажется, едва заметно усмехнулся.
А может быть, то была только тень неровного освещения комнаты…
Примечание:
Дантон - Жорж Жак Дантон - французский революционер, видный политический деятель и трибун, один из отцов-основателей Первой французской республики. Гильотинирован 5 апреля 1794 года в возрасте 34-х лет.
Жак-Рене Эбер - деятель Великой французской революции, крайне левый среди якобинцев, «предводитель» эбертистов и защитник санкюлотов, ярый противник Демулена. Гильотинирован 24 марта 1794 г., помимо политического обвинения, его обвиняли в краже белья.
Жирондисты — одна из политических партий в эпоху Великой Французской революции.
Огюстен - Огюстен Бон Жозеф де Робеспьер известный как Робеспьер-младший — деятель Великой французской революции, брат Максимилиана Робеспьера. После ареста брата Огюстен потребовал разделить его судьбу. 28 июля 1794 года он был казнён в возрасте 31-го года.
7. Люсиль
Громкий хлопок двери нарушил тишину апрельского послеполуденной благодати. После сытного обеда так страшно и сладко тянуло в сон и весь дом Ларидонов-Дюплесси был погружен в безмолвие, не подозревая пока о том, что скоро его сотрясет уже разыгрывающаяся драма.
Драма началась час назад и началась она со счастья, но трудно было в это поверить, однако, факт оставался фактом: час назад сад Ларидонов-Дюплесси был избран местом долгожданного признания чувств…
Анна-Люсиль-Филиппа всё ещё видела себя там, в саду, подле любимого и дорого Камиля, который, отчаянно смущаясь и заикаясь (о, он даже краснел!), произнес, наконец, такие нежные и заветные слова и попросил составить его счастье и стать ему женою.
Анна-Люсиль, или, как звали ее в доме – Люсиль, сделала так, как надлежит сделать в такой ситуации порядочной девушке: смутилась, обрадовалась и испугалась одновременно. Ее сердце давно уже горело нежностью к этому молодому и прекрасному человеку, слова же, которыми владел он виртуозно (и даже заикание не портило его ораторского мастерства), покоряли душу вновь и снова, но несмотря на это она испугалась…немного только и для порядка, представляя уже себя рядом с ним в новой жизни.
Но Люсиль взяла себя в руки и совершила разумный ход – попросила время на раздумья. Камиль понимающе кивнул и откланялся, а Люсиль, едва дождавшись этого, чтобы пережить всю радость и позволить себе насладиться моментом, впорхнула в дом и закружилась у зеркал.
Ей хотелось петь, танцевать и прыгать (даром, что не положено) от переполнявшего ее душу счастья.
Мать – женщина чуткая, чувственная, находящаяся в близких отношениях с дочерью, поняла сразу: свершилось! И, хотя, Камиль ей очень нравился, и она считала, что для дочери он будет хорошим мужем, опыт лет подсказывал – начнется драма, ведь Камиль Демулен был молод, откровенно говоря, не имел нормального занятия и только желал стать настоящим адвокатом, за ним не было ничего, кроме ораторского мастерства, трудолюбия и сомнительного положения.
Но Люсиль пока не думала об этом. Она была счастлива – ей было плевать на все сомнения в положении любимого ее сердцу человека, и мать решила, что будет на стороне дочери и, может быть, вдвоем они сумеют переубедить отца семейства…
Но драма свершилась.
-Ты с ума сошла! – Клод-Этьен Ларидон-Дюплесси – высокопоставленный чиновник в ведомстве генерального контролера финансов ненавидел повышать голос и срываться на крик, считая это ниже своего уровня достоинства, но сейчас, услышав громовую весть, он пришел в бешенство.
Да, Камиль Демулен часто бывал в его доме – он не возражал этому. Да, даже замечая взгляд своей дочери на него, он все еще верил в благоразумие если уж не Люсиль (она молода, что с нее взять), то в благоразумие Камиля.
-Папа! – Люсиль топнула ногой. Она еще была мыслями в саду и теперь все земное, все то, о чем говорил ее отец, противно было ей. – Папа, я люблю его!
-Люблю, - передразнил Клод-Этьен, - о, глупое дитя!
-Клод, - вступила мать, - послушай, он достойный молодой человек…
-Что он может ей дать? – отец семейства снова взбесился: его жена должна была поддержать его решение, решение разумное, логичное, а не поддаваться на слезы дочери, которая грезит романтическими чудачествами, - что он может дать тебе, Люсиль? Что есть за ним, кроме его кудрей и красивого словца? А?
-Папа! – Люсиль упала на колени перед отцом, она рыдала, захлебываясь от горечи той пропасти, которую впервые ощутила между своим положением и положением Камиля – раньше она ее не замечала, а сейчас всею душой возненавидела.
-Люсиль! – Клод-Этьен не выносил женских слез, но решение его было твердым, он опустился на колени к дочери, пытался заговорить мягко, но каждое слово было явно встречено в штыки, - милая моя… сейчас тебе кажется, что ты любишь его, что он – твое счастье. Но, послушай меня, послушай своего отца: всё, что есть в этом доме – твое. Но…
Он не знал, как подобрать нужные слова – сердце его дочери еще не привыкло к боли и ранам. Люсиль была тепличной розой, молодой и свежей, а сейчас он должен был сломать сам ее теплицу, показать ей жестокость мира, от которой так хотел уберечь.
-Это невозможно, - Клод-Этьен искал хоть какого-то отклика в глазах дочери, но та плакала – не кричала уже, но плакала тихо, понимая, что никогда не будет счастлива.