Страница 8 из 9
— Вам какой: с галушками, постный или обыкновенный?
Дядька хищно так сглотнул, и теперь, лицо у него было… бесовское такое лицо, я вам скажу. Змей, когда Еве яблоко подсовывал, поди, тоже так смотрел.
— Любви хочешь? — напер на меня всей своей крылатой фактурой дядька.
И сильно-сильно перепуганная я, заикаясь, спросила:
— Б-большой и ч-чистой?
— Чистой не обещаю, но много и везде будет, — хрюкнул дядька, и они с теткой стали неприлично ржать. Потом стали ржать черти, следом за ними пристроился Сеня со своей косилкой, причем в косилке у него тоже что-то громко кряхтело и хрюкало. И даже стенка, плюясь штукатуркой, тоже ржала. Громко так. Не, ну, обидно, да?
— Вы намекаете, что я ночью на сеновал должна прийти? — осторожно предположила я.
Тетка и дядька перестали ржать, переглянулись с пониманием дела, и одновременно выдохнули:
— Сойдет.
И тут мне от ихнего "сойдет" чего-то как-то дурно стало. "Марфа Васильевна" боязливо сжалась, явно предчувствуя беду на ее северное и южное полушарие. Громко хлюпнув носом, я жалостливо протянула:
— Я домой хочу, отпустите меня, пожалуйста. Я больше не буду, — чего я больше не буду, я толком и не знала, но пообещать в этот момент готова была все, что угодно.
— А вот этого не надо, — погрозил мне пальцем крылатый богатырь. — Будешь. Еще как будешь.
Тон мне его не понравился. Морда тоже. Уж больно наглая она в этот момент была.
— Отпустите, а? А я вам за это ничего не поломаю, — попыталась найти компромисс.
Тетка с дядькой опять переглянулись, расплылись в довольных улыбках и опять дружно заявили:
— Однозначно сойдет.
Крылатый вытянул свой мобильник и стал набирать номер. Тетенька, молитвенно сцепив белы рученьки в замок, уставилась на него взглядом, полным обожания. Бублик и все ее выдающиеся таланты тоже приняли соответствующую позу, демонстрируя богатырю всю степень их готовности к труду и обороне. Богатырь предвкушающее облизался, послал крале воздушный поцелуй, а затем, скорчив суровую рожу, поднес трубку к уху.
Сеня дружественно похлопал меня по плечу и громко цвиркнул, сверкнув фиксой:
— Не ссы, малая, ща босс все разрулит.
— Здорово праведникам, — начал за здравие тот, который Люцык, и нажал кнопку громкой связи.
— И вам, грешникам, гореть в аду, — приятным голосом закончил за упокой кто-то на другом конце провода.
— Ы-ы, Оксану Ивановну ему никак простить не может, — расплывшись в коварной улыбке, подмигнул мне Сеня и радостно толкнул в плечо.
— Что, тоже в преферанс выиграл? — покосившись на кралю с бубликом, поинтересовалась я.
— Хуже, — морда у Семена стала серьезной, как у женщины с веслом, короче, распирало Сеню от гордости и восторга. — Все по-честному было. Она сама босса выбрала.
— Это как?
— Ты понимаешь, — обнял меня за плечо Семен и стал тихо шептать на ухо: — Хохлушек, их же всех сразу в рай.
— Чего это? — нет, я, конечно, не против. Я вообще практически святая. Местами.
— Шо значит — "чего"? — удивился моей тупости Сеня. — Ангелы, они хоть и небожители, а пожрать любят, как и все. А ведьмы что? От ихних зелий один понос да изжога. А потом, светлые они ж чистюли, вон вроде нашей Адки, — Семен повернулся в сторону гладкой, как зеркало, черной стенки и брезгливо сплюнул. Стенка скрутила ему в ответ из плинтусов дулю. — Имидж у них такой — белый и пушистый. И кто, спрашивается, все это белое безобразие стирать и гладить будет?
И тут мне, значит, обидно за соотечественниц стало:
— Интересная фигня получается, ведьмы тут в аду байдыки бьют, а хохлушки в раю батрачат, как негры?
— Так там все — рабы Божьи, — развел руками Семен и нагло улыбнулся.
И тут мне чего-то в рай перехотелось. Чисто из вредности.
— А ничего у вас тут, — пооглядевшись по сторонам, заявила я.
— Это все Оксана Ивановна — святая женщина, — поднял вверх указательный палец Сеня, потом, опомнившись, побил себя рукой по губам и поправился: — В смысле, адская баба. Евроремонт в преисподней сделала. Адку поштукатурила, сковородки и котлы грешников почистить заставила, Владыку к ногтю прижала… Пардон, стиль ему поменяла. Даже чертям хвосты побрила. Красота…
— А хвосты зачем?
— Так для гламуру. Они ж его суют везде. Опять же — волосней трясут. А у Оксаны Ивановны на шерсть аллергия. А борщ она какой варит… М-м-м, — Семен мечтательно прикрыл глаза. — С пампушками. А холодец. На запах даже серафимы и архангелы слетаются.
Черти возле стенки, с выставленным параболической антенной ухом, тут же начали неприлично чавкать, трясти лысым хвостом и смешно шевелить хрюнделем. Даже Адка облизалась и пустила голодную волну по штукатурке.
— Так они ж, вроде, вегетарианцы? — шепотом спросила я Семена. — Ну, эти… пресветлые.
— Во-о-от, — потянул Сеня. — Потому и слетаются. Кормят их там, в раю, силосом одним, а мужику мясо надо. А Оксана Ивановна — добрая женщина, — опомнившись, Семен опять похлопал себя рукой по губам и поправился: — Вредная баба. Поэтому ангелов и подкармливает. А то они с голодухи вечно на нашу вышку ретрансляционную падают, а у Владыки потом мобильная связь барахлит. О, гляди, че сейчас будет, — Семен вытянул шею и уставился на чернокрылого Люцыка почти таким же влюбленным взглядом, как и стоящая рядом с тем краля.
— Ты чего звонишь? — недовольно послышалось из трубки. — Что, долг предъявить? Автослесаря не отдам. Имей в виду. У самого кардан стучит.
— Да нет. У меня тут твои херувимы груз потеряли. Гей… я тут эп… понимаешь один… на затесал… ся, — почему-то стал глотать буквы дядька.
— Что ты говоришь? — переспросил его собеседник в трубке.
— Плохо слышно? — коварно усмехнулся крылатый, и подмигнул тетке с бубликом. — Связь такая. Поди, опять твои эп… соколы мне антенну сбили. Так я тут что подумал. Он… на все равно эп… дресс-код у вас не пройдет. Чего чертей туда-сюда гонять, пусть у меня остается…
— Чур, в счет долга, — встрепенулся приятный голос.
— Ась? В зачет долга? — расплылся в улыбке чернокрылый. — Ну, ладно, эп… пусть будет в зачет долга. Прощаю, — дядька щелкнул пальцами, и серебристый росчерк молнии яркой вспышкой разрисовал окружающее пространство, а затем шандарахнул раскат грома.
— У, ты ж, мой лукавый, — любовно потянула краля с коской и ласково чмокнула крылатого в богатырский бицепс.
Богатырь выпятил грудь, гордо взмахнул крылами, и чертей из-под стенки сдуло ветром, а нас с Сеней, наоборот, смачно припечатало к ее холеной черной поверхности.
Изогнувшись дугой, стенка зачем-то некультурно пнула плинтусами меня под зад.
— Пшла отседа, убогая, — гаденько прошипела она. — Трутся тут всякие, а мне потом дезинсекцию проводи.
Плинтуса скрутились в пятерню и стали стряхивать со стенки невидимую пыль.
Не, ну обидно, да? Я что, пес какой блохастый?
— Слышь, ты, оградка кладбищенская, — напыжилась я. — Еще раз убогой обзовешь, я на тебя гастарбайтеров натравлю. Неандертальские какашки финской шпаклевкой покажутся. Для тебя — Антипенко Гея Андреевна. И на вы и шепотом.
Стенка побелела от моей наглости.
— Гы-ы-ы, — злобно захихикал Сеня и показал Адке средний палец.
— Фулюганка, — открыла шухлядку Адка. — Я Владыке пожалуюсь.
— Сдача, — вступился за меня Семен.
— А тебе, хамло костлявое, вообще слова не давали, — плюнула в него штукатуркой стенка.
— Выпей яду и убей себя об стену, — заржал в ответ Сеня и, обняв меня за плечи, потащил подальше от мигающей, как семафор то белым, то черным, стены.
А богатырь, между тем, воодушевленный кралиным поцелуем, пошел в контрнаступление.
— Душа моя, — жарко начал он, заворачивая ее в свои охренительные черные крылья.
Тетка кокетливо заелозила по его груди тонкими пальчиками.
— Скажешь тоже, душа… нет у тебя ее, сатанюка лукавая.
— Сердце мое, — продолжил чернокрылый.
— У тебя его тоже отродясь не было, — приопустив глазки и выгнув соболиные бровки дугой, зарделась тетенька, и уже крайне неприлично стала поощрять дядьку, прижавшись к нему выдающимися спереди талантами. У мужика с крыльями из ушей пошел пар. Накрыв граблями все выдающиеся теткины таланты, до которых мог дотянуться, он прохрипел: