Страница 13 из 14
– Я была бы счастлива увидеть только, как ты ходишь. Я была бы счастлива, даже если бы ты не мог ходить, но избавился от этих адских болей. На боль они дают гарантии – её больше не будет, Лео!
Это враньё. Они ни на что не дают гарантий.
Теперь время требуется ему. И гораздо больше, чем мне.
– У меня просто нет такой суммы денег, – признаётся, наконец.
Я бухгалтер, и ситуации, когда обеспеченные люди не имеют свободной наличности – не редкость для меня. Чаще всего именно они и не умеют грамотно распоряжаться финансами.
– Продай квартиру, – предлагаю.
Лео на мгновение оторопевает. Выражение его лица: «Что за бред ты несёшь?!»
– Как я могу продать то, что мне не принадлежит?
Теперь уже оторопеваю я.
– А кому оно принадлежит?
– Понятия не имею. Я арендовал её через агентство.
Моя память и способность мыслить лихорадочно пытаются осознать сказанное, принять, как реальность. Сложно представить, что именно выражает в эту секунду моё лицо, но на лице Лео проявляется болезненное разочарование, степень которого с каждым мгновением берёт всё более высокие, стонущие, почти плачущие ноты.
Вначале на меня накатывает злость. Потом стыд… вернее, понимание того, о чём именно сейчас думает Лео – я приняла его за представителя золотой молодёжи, и одному Богу известны причины, по которым согласилась на его далеко не заманчивое предложение. Я лихорадочно стараюсь припомнить все наши первые разговоры, отыскать все те причины, по которым сделала не те выводы.
Лео отворачивается, и это небольшое движение странным образом приводит меня в чувство.
– Ну ладно. Хорошо. Давай думать ещё. Есть у тебя что-нибудь, что можно было бы продать?
Он больше не смотрит в глаза. Он молчит.
– Что? Совсем ничего?
О, Боже.
Мои шестерёнки крутятся, и чем дальше, тем быстрее.
– А где ты жил до этого? Ваш дом с Карлой… – и тут я осекаюсь.
– Он не мой.
– Ну может, есть смысл теперь поговорить с ней об операции… и разъяснить ситуацию…
– Нет.
Печально. Моя рука прижата к губам – а это верный признак того, что у клиента дела плохи.
– Из любой ситуации можно найти выход… мы что-нибудь придумаем, – спешу его заверить.
И уже через мгновение меня осеняет мудрая мысль:
– А сколько же ты платишь за аренду этой квартиры?
– Одиннадцать тысяч.
– Одиннадцать тысяч?! – я даже вскакиваю с места от возмущения. – Ты шутишь? Сколько же ты всего уже за неё выложил? Мы здесь как долго?.. Шестой месяц? Это почти семьдесят, мать твою, кусков?!
– Да.
– Почему было не снять квартиру попроще, господи! – и теперь я уже в прямом смысле хватаюсь за голову.
Он не отвечает. И меня разбирает злость, потому что… потому что женщины хотят жить в красивых и комфортных местах – именно этим он руководствовался, в экстренном режиме подыскивая квартиру, куда собирался привести… меня. А потом предложить место сиделки? Что-то тут не сходится.
Я опускаю руки и долго, ошарашенно глазею на Лео. Он, как и прежде, избегает смотреть в глаза.
– Лео…
– Да?
– А ты о сбережениях что-нибудь слышал?
– Конечно. У меня есть… были некоторые.
Пока он не отдал их мне, а я банку. Ой, мама…
Мы долго сидим в тишине, пока я соображаю.
У меня есть дом. Не до конца выплаченный, но, если его продать, деньги будут. Плюс мои сбережения, плюс девяносто пять тысяч.
Но остаться опять без дома… боже…
Решение зависит от того, с какого ракурса посмотреть на дилемму. С позиции «Стоит ли моя долгожданная крыша над головой его боли?» ответ не только однозначен, но и сам факт того, что этот вопрос задан, пованивает чем-то нехорошим. Ну а с другой стороны, он сам оставил свой дом в Калифорнии бывшей жене. Почему я – человек, два года проживший на улице – должна расплачиваться за его широкий жест самым важным для меня? Потому что дура. Но в свете первого пункта, это не важно. It's okay.
– Я продам свою квартиру. Денег за вычетом всех удержаний банка будет до обидного мало, но на операцию должно хватить. Завтра же я найду место подешевле – переедем туда. Возьму всех клиентов, каких мне предложат, найду работу. Если всё это приплюсовать к твоим одиннадцати тысячам, нам должно хватить на реабилитацию.
Лео очень тихо и даже не глядя произносит:
– … нам?
Потом очень чётко, громко и глядя в глаза, добавляет:
– Об этом не может быть и речи. Я перееду в дешёвую квартиру, это не вопрос, уже через год денег должно скопиться столько, сколько нужно.
Его взгляд, как таран – мощный и непреклонный. Но меня так легко не протаранить. Ты мужчина Лео, конечно, и ты не допустишь, чтобы женщина тебя облагодетельствовала, а тем более финансово. Но ты забываешь о том, что в первую очередь я человек, который никогда не допустит даже день твоей боли, если её можно избежать. И ты совершенно прав: не может быть и речи. Даже допускающей мысли не может быть о том, чтобы отложить на год то, что избавит тебя от боли. Не может быть и речи о том, чтобы отнять у тебя год полноценной жизни, юности, в которой должно быть намного больше, чем коляска и кэмпинг в оборудованных для инвалидов местах.
Лео слишком умён и проницателен, чтобы, тараня, не увидеть всех этих мыслей в моих глазах.
– Не смей! – требует. Причём, довольно грубо.
– Ну, попробуй, останови, – просто пожимаю плечами.
Однако позже мне приходит в голову идея получше. Я нахожу в сети макеты медицинской документации, связанной с финансированием сложных и дорогостоящих операций для граждан, и вписываю туда имя Лео. Откуда ему знать о деталях и нюансах этих программ?
– Такие вещи существуют в каждой стране только для своих граждан, -говорит он мне, сузив глаза.
– Канада очень социальная страна, во-первых, а во-вторых, существуют и в медицине явления, вроде студенческого или научного обмена. Другие страны лечат наших пациентов, если у них это направление лучше развито, а мы – их. Канада славится своими ортопедическими хирургами! – вру.
– Поехали к тебе домой.
– Ты сможешь увидеть только один из моих туалетов.
– Ничего. Мне хватит.
– Хорошо, поехали.
Я предвидела такой вариант развития событий, и продала свой таунхаус азиатскому инвестору. Комичность ситуации в том, что гражданин Китая не имеет даже визы для въезда в Канаду, но это не мешает ему приобретать недвижимость и даже сдавать её в аренду через того же риелтора, который помог ему купить мой дом. Я сняла у него свой же скворечник ещё на два месяца – мне нужно время, чтобы придумать, куда перевезти пожитки и сделать это незаметно для Лео. Ну и в моей голове была мысль, что упрямец может внезапно захотеть ко мне в гости.
Нет, туалета ему мало. Он вцепляется рукой в поручень перил и лезет на второй этаж. Там сползает по стене, а я уже с иглой наготове. Бледный и тяжко дышащий, подставляет сгиб руки, весь исколотый предыдущими инъекциями, и требует:
– Покажи мне свои фотографии… в рамках.
– Ты знаешь, что я не фотографирую себя. С какой стати я буду делать со своей физиономией рамки?
Он молчит и смотрит своими уставшими глазами.
– Ну хочешь, – предлагаю, пока ввожу ему лекарство, – я скажу, что находится вон в том ящике? А потом вон в том? Я принесу их тебе, и ты убедишься, что я не ошиблась.
– Принеси мне юбку…
– Какую ещё юбку?
– Как у балерины. Зелёную.
– Ментоловую.
– Один хрен. Она должна быть, как у балерины.
Юбка из фатина, которая была на мне, когда мы впервые встретились в аэропорту.
Со вздохом я поднимаюсь на третий этаж, в свою спальню, нахожу юбку, спускаюсь и вручаю неверующему. Он скомкивает её в руке и закрывает глаза.
Надо ж, какой упёртый, думаю. Как хорошо, что я вовремя догадалась обмануть его. Он бы не согласился своим ходом, это точно.
Ты всё вернёшь мне, Лео, мысленно говорю ему. Конечно, вернёшь. Улыбками своими вернёшь, спокойным сном без боли. Походами в бассейн и прогулками вдоль набережной. Даже уютными ночами, которые мы проведём вместе, может быть вернёшь, но это не точно – просто, как потенциальная возможность. Но, самое главное, позволишь полноценно любить себя, и конечно, полюбишь в ответ. Ты не можешь меня не полюбить, не имеешь права. Ты мне нужен, Лео. Ты даже представить себе не можешь, как сильно мне нужен.