Охотник

– Куда попали? – спросил Гурон.

– В полную жопу! Ограбили нас в солнечной Аджарии. До нитки обобрали, до копейки. Джигиты с обрезами автобус наш остановили и все – привет! А долг отдавать надо? Надо! А отдавать нечем! А проценты капают! Каждый день!.. Наш барыга и говорит: чего делать будем, девоньки? Мы ему: Казбек, дай кредит еще раз – все сполна отбатрачим… Э-э, говорит наш "благодетель", да вы совсем ох…ели! Так дела не делают… Мы: а как быть-то? Нет у нас ничего… Ладно, говорит, подмогну вам. Поедете в ту же Турцию, но не челночить, а работать… Как? Кем?.. А, говорит, танцовщицами в бар. Вы девочки обе спортивные… а мы с Катькой обе-две художественной гимнастикой раньше занимались… вы, говорит сволочь Казбек, девочки спортивные, все у вас получится. А заработки там хорошие. И долг отдадите, и бабок срубите… нам, конечно, страшно, но Казбек говорит: да не бойтесь вы ничего. Я уж не первых вас отправляю. Еще и спасибо мне потом скажете… Вот гнида! Если бы могла – своими бы руками придавила гада, на кусочки бы порезала…

Анфиса умолкла, взяла из руки Гурона сигарету, затянулась сильно, от души. Гурон удивился тому, с какой ненавистью сказала женщина про этого неизвестного ему Казбека.

– Что же дальше? – спросил Гурон.

– Дальше-то? Поехали мы… приехали в Анкару. Нас встречает господин Хафиз – три подбородка, пальцы в перстнях. Сам любезный, как мармелад. Улыбается, цветет и пахнет. Как там, говорит, поживает мой брат Казбек? В общем, отвез он нас на красивой машине в дом загородный. Паспорта сразу забрал. Сказал: на регистрацию, мол… Мы спрашиваем: а где, господин Хафиз, мы работать будем? А здесь, говорит, и будете работать… Как – здесь?.. А так – здесь! Сейчас и приступим к проверке профессиональных качеств. Покажите мне, как вы умеете делать минет. Мы, конечно, в трансе обе. Сначала даже подумали, что ослышались, не поняли его. Но он быстро нас вразумил – избил обеих, изнасиловал по-всякому. Мы не понимали ничего, мы в шоке были, кричали про полицию… ох, дуры мы были наивные! Ох, дуры!

Анфиса покачала головой, замолчала. С сигареты на пол упал длинный столбик пепла.

– Про что я говорила? Ах, да, про полицию… через три дня, когда нас уже обломали, была и полиция. Пришли к Хафизу двое детективов. Я одному и говорю: так, мол, и так: нас здесь силой удерживают, насилуют, избивают… А он смеется: а ты зачем сюда приперлась? Ты думала: тебя здесь будут халвой угощать? Ты давай-ка отсоси у меня для начала… так-то, Коля. А ты говоришь: полиция!

Гурон ничего не говорил про полицию. Он вообще ничего не говорил. Он сидел, молчал и слушал. Было очень противно.

– Что, Коля, – интересно тебе? – спросила Анфиса. Гурон не ответил. – А давай-ка выпьем, Коля.

– Не хочу…Ты когда из Союза уехала в эту свою Турцию? – спросил Гурон.

– В мою? Издеваешься? Издеваешься, да?

– Нет, не издеваюсь… просто спросил.

– Тыщу лет, как уехала. Дома, поди, считают, что меня и в живых-то нет… в восемьдесят девятом уехали мы. В сентябре.

Гурон стиснул кулак – он тоже улетел из Союза в сентябре восемьдесят девятого.

– Давай-ка выпьем, Коля, – сказала Анфиса.

Гурон налил водки. Выпили. Анфиса вытерла рот рукой, размазала помаду, закурила и продолжила:

– А хуже всего стало, когда нас албанцам продали. Вот эти совсем зверье… ой, зверье! У Хафиза нас хоть кормили нормально, почти не били… а как же? Синяки товарный вид портят. А уж у албанцев что было! Я и вспоминать не хочу. Был там один – Азиз… ох, сволочь какая! Катюха бежать попробовала. Поймали, избили до полусмерти. Она кровью мочилась… где сейчас – не знаю. Да и жива ли? Мне одна девочка-хохлушка говорила, что продают для садистских фильмов. А там-то и изувечить могут, и убить…

Гурону не хотелось верить в то, что рассказывает Анфиса, но он чувствовал, что женщина не врет.

– Потом меня албанцы продали сюда… как дело было, не помню – кололи меня чем-то. Да мне, по правде сказать, уже было все равно… В общем, так я здесь и оказалась. Сначала в Порту работала, потом сюда, в Лиссабон перевезли, и стала я Николь. Француженка. Парижанка. Вот так-то, Коля-Николай… а ты говоришь: не пей.

Гурон ничего не говорил. Гурон молчал. Внутри него поднималась волна гнева. Он понимал, что Анфиса, как и он, оказалась в плену, в рабстве.

– А ты сам-то откуда? – спросила Анфиса после долгой паузы.

– Я? Я с Урала.

– А домой, в Россию, когда твой траулер пойдет?

Гурон посмотрел на женщину исподлобья и вдруг сказал то, чего еще минуту назад не собирался говорить:

– Ты домой хочешь?

Она усмехнулась:

– А кто меня туда пустит? Да и отсюда кто меня выпустит?

– Что-нибудь придумаем, – сказал Гурон, злясь на самого себя. Анфиса засмеялась пьяненько и сказала:

– Фигня все это, Коленька. На мне уже крест можно ставить… я тебя вот о чем попрошу: ты как в России будешь, отправь моим письмо. Я напишу сейчас, а ты отправь… De acordo?[27]

Гурон промолчал.

– Ну, что молчишь? – спросила Анфиса. – А давай-ка выпьем лучше… а то давай трахаться. Ты ж за этим пришел.

– Анфиса! – перебил Гурон. – Анфиса, прекрати.

Она вдруг опять заплакала. Гурону стало тошно – невмоготу. Он залпом допил остатки водки, сел на кровать, обнял женщину за плечи. Плечи под простыней крупно вздрагивали. Он гладил женщину по голове и говорил, что все будет хорошо, что все будет просто отлично… он говорил это и не верил сам себе.

Проснулся Гурон от ощущения пристального взгляда. Несколько секунд он лежал неподвижно, не открывая глаз… потом распахнул глаза и сразу встретился взглядом с Анфисой. Она сидела в кресле, закутавшись в халат, и внимательно рассматривала его. Гурон улыбнулся и сказал:

– Доброе утро.

– Привет.

– Как настроение?

– Отличное, – сказала она кисло. Гурон сел на кровати, попросил:

– Кинь мне сигарету.

Анфиса швырнула ему сигареты и зажигалку. Он закурил, спустил ноги на пол… было чувство неловкости. Анфиса молчала.

– Анфиса, – сказал Гурон.

– Аюшки?

– Что ты надумала?

– Ты про что? – спросила она напряженно.

27

Согласен? (португал.)