Храните вашу безмятежность

Его серенити заверил меня, что родительница крепче, чем может показаться на первый взгляд, а сам предпочитает умереть холостым, и что именно безбрачие позволит ему совершить это в преклонном возрасте, так как я уже почти загнала его в могилу.

Пикировка немало меня взбодрила. Чезаре, кажется, тоже получал от нее удовольствие. Выглядел супруг великолепно, свежий морской воздух пошел ему на пользу.

– Вы плакали?

Да. Не смогла сдержать слез, когда вы бестрепетно согласились на развод. Вот так я должна ответить?

Шмыгнув носом, я покачала головой.

Супруг предложил мне руку, на которую я оперлась. Мы вышли из спальни, беседуя о музыке.

Свекровь ожидала нас в малой зале приемов.

Гвардейский караул отдал нам честь.

– Капитан Гаруди сегодня не на службе? – спросила я, приветливо кивнув незнакомым стражникам.

– Синьор Гаруди теперь служит Аквадорате за ее пределами, – скучно ответил дож, – по причине своей излишней болтливости.

Я смутилась, поняв, что вина за изгнание бравого капитана лежит на мне и моем любопытстве.

Лакеи распахнули двустворчатые двери малой залы. Тишайший вперед меня не пропустил, этого не позволял протокол. Шагнул через порог первым, я – отстав на полшага. Синьора Муэрто восседала на резном стуле, прямая и недвижимая, как надгробная статуя.

– Матушка, – сказал его серенити, – позволь представить тебе мою супругу дону Филомену.

Доне Маддалене было крепко за сорок, даже ближе к пятидесяти, но старухой я не назвала бы ее даже по злобе. Свежее четкое лицо со смуглой кожей оливкового оттенка, присущего уроженцам далекого юга, ни следа седины в смоляных волосах, разделенных пробором на две части и забранных под кружевную накидку, хорошие зубы. В последнем я удостоверилась по причине брезгливой гримасы, заставившей тишайшую свекровь приподнять верхнюю губу. И глаза, светло-зелено-голубые, даже светлее, чем у ее сына, глядели на меня без восторга.

Присев в реверансе, я опустилась на свободный стул подле супруга и чинно сложила руки. Ладони доны Маддалены покоились на навершии трости, видимо, наличие этого аксессуара и послужило причиной нелестного прозвища, которым наградила ее моя главная фрейлина.

Маура тоже была здесь, в зале, и синьорины Раффаэле с Сальваторе, и пара статных незнакомых синьор, и десяток служанок, почтительно ожидающих указаний у дальней стены. Кракен меня раздери! Сцена была обставлена так, что казалось, что синьора Муэрто здесь хозяйка, и это ее слуги, ее фрейлины и ее Артуро. Синьор Копальди восседал по правую руку от матушки Чезаре и выражал видом своим некоторое смущение.

Исподволь осмотревшись, я заметила, что по центру малой залы будто проведена невидимая черта. С одной стороны ее были я и дож, с другой – все остальные. Как на шахматной доске. Или на поле боя.

Дож напряжения, повисшего в воздухе, не замечал. Он беседовал с матушкой, рассказывая ей о путешествии к Трапанскому архипелагу, сокрушался, что не знал о прибытии родительницы и не задержался, чтоб ее встретить.

Та на сыночка не смотрела, рассеянно кивала, велела слугам принести вина и закусок, велела Артуро велеть выдвинуть из угла стол и сервировать его, велела Паоле принести шаль, Бьянке – догнать Паолу, чтоб шаль не приносить, Мауре… Впрочем, я не вникала. Обилие противоречивых приказов создавало гнетущую атмосферу приближающегося хаоса. Исключенная из беседы, я эту атмосферу ощущала в полной мере. Меня бросало попеременно то в жар, то в холод, губы пересохли, я поминутно их облизывала.

Стронцо Чезаре, ты не мог поговорить с матерью наедине, как только вернулся в столицу? Что за балаган? Ах, супруга, оказывается, не томилась две недели в заточении, а болела? Лжец. А вы, дона Маддалена, воображаете, что здесь никто не умеет считать? Вы не успели бы доплыть с Пикколо в Аквадорату за те несколько дней, что прошли с момента свадьбы. Известие застало вас в пути. Это точно, как дважды два. Поэтому вы сейчас преподносите новобрачным какое-то дубовое распятие, видимо, первое, что попало под руку в дорожном сундуке. И что это за отношения между матерью и сыном? Или они оба сейчас играют на публику?

Соберись, Филомена. Все происходящее тебя вовсе не касается. Вечером ты получишь свободу и забудешь дворец как забавный сон.

Эта мысль меня подбодрила. К тому же внесли закуски.

Сыр, оливки, вино, нежнейший паштет, свежие булочки, холодное масло. Яства манили, я едва терпела, пока запуганный молодой человек снимет с них пробу, чтоб приступить к трапезе.

– Слухи о красоте доны догарессы несколько преувеличены, – сообщила синьора Маддалена в пространство. – Или болезнь, удерживающая ее в постели прошедшие дни, оставила на ее лице свои следы.

Пробовальщик стоял, зажмурив глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Я медово улыбнулась:

– Красота юных дев столь быстротечна, не правда ли, драгоценная матушка?

Та вздрогнула, будто до этого считала меня немой, и сообщила, что первейшей женской добродетелью считается скромность.

Я не спорила, лишь сообщила, что моей скромностью можно загрузить трюмы целой флотилии и экспортировать эту добродетель за пределы безмятежной Аквадораты.

Чезаре тихонько фыркнул, сдерживая смешок, и пригласил нас пересесть к столу.

Отвлекшись едой, я ненадолго упустила нить беседы. Свекровь ограничилась стаканом воды.

– Кроме скромности дона догаресса обладает отменным аппетитом, – сказала она. – Не опасаетесь располнеть?

Голубка Паола хихикнула в свой стакан, она тоже постилась. Притвора.

– Чезаре будет любить меня и толстушкой. – Я подмигнула супругу. – Не правда ли, дорогой?

– Конечно, тесоро, чем больше тебя будет, тем богаче стану я, обладающий этой драгоценностью.

Взяв меня за руку и чудом избежав выкалывания глаза вилкой, которую я не успела отложить, тишайший чмокнул мои пальцы. Свекровь поморщилась, но смолчала.

Ну, то есть она продолжала метать свои стрелы. Дворцовые слуги, оказывается, нерасторопны, уборщики неряшливы, горничные кокетки, и не будь здоровье доны догарессы столь слабым, она, разумеется, смогла бы исправить все хозяйственные недостатки. К счастью, у полудохлой невестки есть она, благочестивая вдова Муэрто.

Дож соглашался с каждым словом родительницы, поигрывая кольцом на моем безымянном пальце. Вилку мне приходилось держать в левой руке.

– Под окнами дворца после заката собираются какие-то странные личности, – продолжала дона Маддалена, – пьянчужки, гуляки… вампиры!

– Насколько мне доложили, матушка, – отвечал Чезаре, – вампир был только один, предводитель Ночных господ князь Мадичи. И, кажется, после вчерашнего душа… Скажите, кому пришло в голову окатить экселленсе святой водой?

– Обычная ночному синьору нисколько не вредила.

– Браво, матушка.

– Его сиятельство мертв? – встревожилась я.

Две пары светлых глаз встретились, и похожие лица Муэрто озарили похожие саркастичные улыбки.

– Вампира невозможно убить, – протянула свекровь. – Даже если вонзить осиновый кол в сердце, сжечь тело и развеять пепел. Непременно через какое-то время, даже через сто или двести лет, капелька человеческой крови, угодившая на частичку праха, возродит чудовище.

– А святая вода?

– Заставит сиятельного Лукрецио несколько ночей провести в постели, – сказал Чезаре. – Ну или где он притворяется спящим.

Синьор Копальди многозначительно кашлянул, дож отпустил мою руку.

– Драгоценные дамы, вынужден вас покинуть.

И он ушел, оставив меня на растерзание.

Некоторое время в зале раздавались лишь позвякивания столовых приборов.

– Чем занимается ваша семья, Филомена? – спросила матрона, прервав молчание.

– Разведением саламандр.

– Это приносит прибыль?

– Изрядную, – пожала я плечами. – Главным образом в отсутствие конкуренции.

– Каково ваше приданое? Не знаете?

Смутившись, я пробормотала:

– Разумеется, мой батюшка передаст его серенити все, ему причитающееся.