Любовь и полный пансион

Оксана Гринберга

Любовь и полный пансион

Глава 1

Отец всегда говорил, что наша жизнь похожа на качели – за каждым падением непременно последует новый взлет. Нужно лишь приложить усилие, оттолкнуться посильнее, и ты обязательно переменишь ситуацию к лучшему.

Но на этот раз переменить ситуацию к лучшему у меня не получалось, сколько ни отталкивайся. И все потому, что мои качели давно уже сорвались и… летели к демонам в пропасть!

- Нет же, Нана! – я устало покачала головой, уставившись на свою бывшую гувернантку. – Слишком много вещей, мы не сможем все это с собой взять. Отложи-ка те три платья, я отнесу их завтра в лавку. И уж тем более мы не можем взять это!.. – добавила я, уставившись на каминные часы, которые Нана припрятала между вещей.

- Но они же дорогие! – смуглое лицо Наны нахмурилось, а черные миндалевидные глаза превратились в щелки. – Этому мерзавцу, вашему дядюшке, они все равно не понадобятся! Он так и так сгниет в тюрьме, а потом черви сожрут его тело!..

Родом Нана была из Востора, цвет ее кожи был темнее того, к чему привыкли в Атрии. На улице на нее частенько глазела любопытная детвора, а некоторые, особо смелые, подбегали и спрашивали, человек она или нет.

Но она была человеком – уж мне ли не знать ее доброты! – и я любила ее как родную мать. Своей не помнила – та бросила нас с папой, когда я еще лежала в колыбели, – зато Нана меня вырастила. Все эти годы она была рядом, заботилась обо мне и опекала. А потом, когда я стала взрослой, тоже осталась подле меня.

Теперь пришло и мое время позаботиться о ней. Но это вовсе не означало, что мы станем брать чужие вещи из чужого дома!..

Вернее, до недавнего времени это был дом моего дяди – шикарный особняк на улице Гроувер, – из которого нас с Наной выселяли, дав два дня на сборы, после чего мы должны будем убираться восвояси.

В этом и заключалась самая большая проблема – убираться нам с Наной больше было некуда. По воле дяди у меня ничего не осталось – ни своего дома, ни денег на счету, потому что он выгреб все, до последней лиреи, хотя в Королевском Банке Атрии у меня лежала приличная сумма.

Я откладывала ее целых два года – собиралась провести новомодную систему оросительных каналов на своих страдающих от постоянных засух землях, а потом отвезти Нану в путешествие. Думала сделать ей подарок на пятидесятилетие.

Но дядя рассудил иначе, пустив все мои сбережения на покрытие собственных долгов. Мой дом он тоже продал, отдав деньги жаждущим его крови кредиторам.

Узнала я об этом пять дней назад, и удар оказался настолько сильным, что я долго не могла прийти в себя. Отказывалась верить своим глазам, когда увидела договор купли-продажи на свой собственный дом, подписанный моим опекуном, и ушам, когда мне сообщили в банке, что денег на моем счету больше нет.

Но жизнь взяла свое… Вернее, мне ничего не оставалось, как только взять себя в руки и жить дальше. А еще бороться, потому что я не собиралась оставлять это просто так.

Обошла нескольких адвокатов, посетила жандармерию и даже встретилась с управляющим банком. Но все лишь разводили руками. Да, преступление было налицо, но вернуть свою собственность и деньги я уже не могла. Потому что давно не было ни того, ни другого, а законы Атрии оказались не на моей стороне.

По воле дяди я осталась ни с чем, и мне придется начинать все с самого начала. К тому же позаботиться еще и о Нане.

Первой моей мыслью было остаться в столице, раз уж ехать все равно некуда. Снять нам с Наной недорогую комнату и отыскать себе работу, но уже очень скоро я осознала всю глубину пропасти, в которую угодила по дядиной воле.

Стоило кому-либо заслышать, что меня зовут Робин Дорсон, как свободные комнаты сразу же становились занятыми, а вакансии испарялись, словно их не существовало в природе.

И все потому, что имя Дорсонов было у всех на слуху. О нем кричали во всех столичных газетах, потому что дядя совершил куда более страшное преступление, чем подделка моей подписи на генеральной доверенности, с помощью которой он, став моим опекуном после смерти отца, разграбил мой счет и пустил по ветру мое наследство.

Итона Дорсона, дипломата на службе у его величества короля Гилберта I, обвиняли в шпионаже на Умбрию, и вина его была неоспорима. Пусть пока еще шло следствие, но дядя уже сидел в тюрьме, а его особняк отбирали за долги. Счета заморозили – впрочем, денег на них все равно не было, – а меня выставляли на улицу без единой лиреи.

Шесть дней назад, когда за дядей явились жандармы, я решила, что произошла чудовищная ошибка. Отказывалась верить в происходящее, думая, что такого попросту не может быть. Но теперь, когда я познала всю глубину его лжи, у меня не оставалось ни малейших сомнений в том, что он виноват.

К тому же пару дней назад я навестила его в тюрьме – мне захотелось взглянуть ему в глаза.

Именно там Итон Дорсон, обливаясь слезами, которые капали на его тюремную робу, заявил мне, что он ничего плохого не совершал. Вернее, вина за ним есть, но не такая страшная, какую ему пытаются приписать.

Поэтому мне нужно сегодня же, любой ценой занять еще денег и нанять ему самых дорогих адвокатов – он назовет мне их имена, – потому что общественный защитник никуда не годится.

Я должна обязательно вытащить его из тюрьмы, так он мне и заявил. Ему нужно выйти на свободу, и тогда он все исправит. Сейчас обстоятельства сложились не в его пользу, но еще можно все переиграть.

- Вы меня обманули и обворовали, – сказала ему. – Это обстоятельства во всем виноваты?!

Нам с отцом принадлежали земельные угодья в Сонбери, в трех днях пути от столицы. Не сказать, что обширные, но этого вполне хватало на жизнь. Ими я давно управляла сама, без чьей-либо помощи, потому что папа постоянно был в отъездах.

Моя жизнь в провинции текла ровно и размеренно – повседневные дела и заботы, книги и учеба, – но ровно до момента, пока не пришло известие о папиной гибели. И уже через неделю ко мне из столицы явился дядя, сказав, что он вызвался опекать меня до момента, пока мне не исполнится двадцать один.

Еще целых два года.

- Робин! – страдальчески выдохнул дядя в тот день, стоя на крыльце моего дома, и протянул ко мне руки.

- Робин! – выдохнул он и сейчас, через два месяца с того момента.

И тоже протянул ко мне руки, но уже в арестантской полосатой одежде.

Признаюсь, в тот раз, в Сонбери, я позволила себя обнять. Охваченная горем, сама шагнула в его объятия. Зато сейчас отшатнулась, а стража за моей спиной заволновалась.

- Я действовал под влиянием момента, – произнес Итон Дорсон, когда понял, что родственные объятия его не ждут.

- Мне прекрасно известно, что это был за момент, – сказала ему сухо.

- Я не мог поступить иначе. Пойми меня, Робин! Мне нужны были те деньги, – наконец, признался он. – Но я бы все тебе вернул!

Я поморщилась.

- Допустим, кражу денег со своего счета я еще хоть как-то могу себе объяснить, хотя и с трудом. Но то, что вы продали «Райские Птицы», причем сделали это за бесценок… О нет, такого я не прощу вам никогда!

Дядя продал мое поместье мерзкому Парсону – тот давно уже зарился и на меня, и на мою собственность. Как-то даже заявил, что разница в возрасте в тридцать пять лет не станет помехой нашему браку.

Конечно же, я ему отказала, но он не собирался сдаваться – заявился в «Райские Птицы» и принялся ко мне приставать. Отец как раз был дома и выставил Парсона вон, пригрозив, что выбьет ему все зубы. И даже не станет тратить на него ни магию, ни меч, чтобы не замараться.