Страница 5 из 20
А Борей продолжает вздымать тяжёлые волны, в которых уже поблёскивают куски льда. Кажется, что и сама шхуна смертельно устала от бесконечного лавирования. Недалеко от шведского Фридрихсгама7 судно накрывает метель, и капитан Граап принимает решение бросить якорь у одного из скалистых островов, в нескольких километрах от материка. На нём нет ни горсти земли, так что местные жители хоронят своих покойников, просто оставляя непокрытые гробы между камнями, на растерзание птицам. Здесь нельзя достать ни молока, ни масла, а вместо торговли происходит обмен: любая нужная вещь меняется на табак. Шлёцер не может отделаться от впечатления, что видит аборигенов Северной Америки, только говорящих по-шведски.
Пассажиры сходят на берег. Плавание закончилось, но путешествие – ещё нет.
Шлёцер с несколькими спутниками сразу же переправляется во Фридрихсгам. Там, наконец, он может черкнуть несколько слов Миллеру с объяснением причин своего опоздания.
Оставшиеся двести километров до Петербурга Шлёцер проделывает на санях. Его поражает крайняя бедность финских крестьян. Он вспоминает слова Тацита, сказанные семнадцать веков назад об их предках: «У феннов8 – поразительная дикость, жалкое убожество… Они достигли самого трудного – не испытывать нужды даже в желаниях». Похоже, с тех пор ничего не изменилось.
Однажды ночью окоченевший от холода Шлёцер вылезает из саней и входит в финскую избу. Помещение натоплено по-чёрному, от чего гостю становится дурно. Едва живой, он выходит за дверь и валится в обморок. Никто не беспокоится о нём, пока четверть часа спустя он сам не приходит в чувство…
11 ноября, на исходе седьмой недели путешествия, Шлёцер въезжает в Петербург. Возница правит к дому Миллера на Васильевском острове. Возле биржи Шлёцер замечает знакомые очертания шхуны славного капитана Граапа. Оказывается, как только пассажиры сошли с корабля, ветер сделался благоприятный.
Викинги старые и новые
В 5 году н. э. classis Germanica (Германский флот Римской империи) выходит из устья Рейна в Северное море и берёт курс на северо-восток. Цель экспедиции осталась неизвестна даже современникам. Легионы Тиберия в этом году продвигались от Рейна к Эльбе, тесня лангобардов. Но римская эскадра минует устье Эльбы и движется дальше вдоль западного побережья Кимврского мыса (Ютландии). Возможно, в её задачу входило прощупать тылы свевского союза племён и заодно выяснить, как далеко на север простирается Германия.
Римляне ещё не знают, что здешние места, – плоские и лишённые удобных бухт, – таят немало подвохов. Узкие каналы между островами, коварные мели вдоль бесконечных песчаных кос, свирепые ветры, меняющиеся течения и внезапные отливы делают плавание чрезвычайно опасным. Много веков спустя, когда на Северном море установится регулярная навигация, холодный атлантический берег Дании заслужит дурную славу у мореходов. Однако римским либурнам9 сопутствует отличная погода, и они легко скользят по неизвестным водам, оставляя позади всё новые северные широты.
Наконец, наступает момент, когда береговая линия делает крутой излом и поворачивает на юг. Флотилия достигла крайней северной точки Ютландии – мыса Тастрис (современный Гренен), который словно острый шип вонзается в стык Северного и Балтийского морей, между проливами Скагеррак и Каттегат.
Впервые романский и скандинавский миры соприкасаются друг с другом. Но это встреча с невидимкой. Скандинавия остаётся вне поля зрения римского командования. Ближайшие по времени римские авторы, посвятившие несколько строк экспедиции к Кимврскому мысу, ничего не говорят о громадном полуострове, нависающем над Ютландией. Веллей Патеркул обходится вообще без географических подробностей. Плиний Старший пишет, что его соотечественники, обогнув мыс Тастрис, «оттуда увидели или услышали о скифской стране и чрезмерно влажных и обледеневших пространствах». По всей видимости, речь идёт о Прибалтике и Финском заливе. Этим рассказам не придали веры: «…Мало правдоподобно, чтобы моря замерзали там, где в избытке влага…»
Ещё некоторое время римляне плывут вдоль восточного берега Ютландии, принимая подарки и изъявления покорности от приморских племён, а потом поворачивают назад. Флотилия вновь огибает Кимврский мыс, входит в Эльбу и, двигаясь вверх по течению, добирается до лагеря Тиберия.
Память о беспримерном плавании заносится в «Деяния божественного Августа» (краткий перечень свершений Октавиана Августа), которые были вырезаны на медных досках у входа в его мавзолей: «Мой флот проплыл под парусами от устья Рейна через океан в направлении восходящего солнца до границ кимвров, куда до того времени ни по суше, ни по воде не проникал ни один римлянин. Кимвры, харуды, семноны и другие германские племена просили через посольства моей дружбы и дружбы римского народа».
На границе скандинавского мира римляне не обнаружили никого, кто мог бы бросить вызов их морскому господству. Самым страшным противником здесь были бури, подобные той, которая в 16 году н. э. разметала флот Германика. Она потрясла воображение римлян своей «яростью» и «новизной». Никогда прежде они не видели столь высоких волн, «заслонивших даль», и таких мощных отливов, которые уносили стоявшие на якоре суда в открытое море. Часть кораблей потонула, другие были выброшены на необитаемые острова, где солдаты умирали с голоду или питались трупами лошадей, прибитых волнами к берегу.
С тех пор, пишет Тацит, уже никто из римских полководцев не отваживался плавать по Северному морю. Одно только римское золото беспрепятственно пересекает Балтийское море и оседает в скандинавских кладах I—III веков от Сконе до Тронхейма.
Смутные очертания южной оконечности Скандинавского полуострова проступают в трудах римских географов в виде тёмных слухов о каком-то острове или группе островов со схожим названием. Плиний упоминает остров Скатинавию в связи с описанием залива Кодан, где-то к востоку от Ютландии (тогда как у Помпония Мелы Коданский залив с находящимся в нём большим островом Кодановия начинается сразу за устьем Эльбы). Столетием спустя Птолемей напишет о четырёх небольших островах возле Кимврского мыса, носящих имя Скандия. Иордан в VI веке хотя и провозгласит остров Скандзу «кузницей народов» – прародиной германских племён, но поместит его напротив висленского устья, что заставит современных исследователей всё-таки отождествлять Скандзу с островом Готланд.
А затем Скандинавия вместе со всем Балтийским регионом надолго исчезнет со страниц средневековых хроник. В Европе «тёмных веков» некому проявить интерес к гиперборейским странам. Политические амбиции варварских государей и любознательность учёных монахов не простираются так далеко на север. У тамошних жителей, в свою очередь, нет способов напомнить о себе. Их ладьи с невысокими бортами и слабо выраженным килем не могут бросить вызов морской стихии. К тому же северные моряки всё ещё не знакомы с мачтой и парусом. Это обрекает их на прибрежное пиратство и редкие торговые поездки к южному побережью Балтики.
Слава лучших мореходов Севера пока что принадлежит фризам, чьи плоскодонные парусники – когги – отлично приспособлены к плаванью на мелководье. Целых два столетия никто, кроме них, не может преодолеть путь от Рейна до острова Готланд и славянского Поморья, где ждут изделий западноевропейских кузнецов, ткачей и ювелиров в обмен на меха и рабов. Приморские народы не боялись появления коггов: фризские купцы первыми на европейском Севере стали воздерживаться от грабежей.
Под влиянием фризов к концу VII века на скандинавских ладьях появляется мачта с неуклюжим четырёхугольным полотнищем. В течение следующего столетия совершенствуется их конструкция и оснастка, и гребные ладьи превращаются в устойчивые к морским бурям корабли с парусом и глубоким килем: кнорры, карви, снекьи (драккары). Эти суда могли покрывать за день больше двухсот километров, а небольшая осадка позволяла им подходить к берегу в любом месте и свободно проникать в речные устья.
7
Совр. Хамина.
8
В настоящее время считается, что под этим этнонимом подразумеваются саамы.
9
Либурна – быстроходное, манёвренное судно длиной около 30 метров (обыкновенно с одним или двумя рядами вёсел). Римляне строили речные и морские либурны.