Смертная чаша весов

– Ты понимаешь, что Оливеру надо будет все это доказать? – хрипло произнес он. – Это может стоить ему карьеры! И даже если он докажет, ему этого… не простят!

– Я знаю, – тихо ответила Эстер. – Но не я придумала эту правду, Уильям. Я просто уверена, что нашла ее. А что бы ты предпочел? Не выполнить своих законных обязанностей? Промолчать? Оставить все как есть?

Сыщик и медсестра одновременно уставились на сэра Оливера. Тот был бледен, но уже принял решение.

– Ни в коем случае. Если я чему-либо служил в этой жизни, то только правде, – заявил он жестко. – Иногда милосердие берет верх над правдой, но это не тот случай. Я сделаю все, что в моих силах. А теперь, Эстер, прошу вас снова все повторить – до мельчайших подробностей. Мне надо хорошенько подготовиться к завтрашнему утреннему заседанию.

Лэттерли повиновалась и повторила все услышанное от Зоры – факт за фактом. Рэтбоун тщательно все записывал. Все трое засиделись допоздна. В камине догорал огонь, усилившийся ветер швырял в окна мокрую листву, газовые светильники на стенах отбрасывали желтые блики на золотисто-коричневую мебель кабинета…

В понедельник утром зал суда был полон. На улице перед зданием собралась порядочная толпа, но на этот раз она молчала. Графиню фон Рюстов и принцессу Гизелу сопровождали полицейские эскорты – в целях безопасности и для предотвращения эксцессов со стороны толпы.

В зале суда тоже было спокойно. Присяжные имели такой вид, будто они провели бессонную ночь и теперь со страхом ждали момента, когда им, не имея бесспорных доказательств, придется принимать решение. Их мучили сомнения и противоречивые эмоции, пагубно сказывающиеся на их устоявшихся убеждениях и представлениях об обществе и о тех, на чьем примере они строили свою веру во многое в этой жизни. Они были глубоко разочарованы, и бремя их неизбежной ответственности тяготило их.

Рэтбоун почти не скрывал своего страха. Ночь он провел беспокойно – больше бодрствовал, чем спал. Почти каждый час, чуть задремав, юрист просыпался, вставал и ходил по спальне, а когда снова ложился, то, глядя в темноту высокого потолка, мысленно готовился к завтрашнему заседанию: как он начнет его, что скажет, как станет отвечать на аргументы противной стороны, совладает ли с эмоциями, которые неизбежно возникнут в зале, или даже с возможным взрывом гнева.

Он то и дело вспоминал предостережение лорда-канцлера и отчетливо представлял себе, какой будет его реакция на то, что сэр Оливер намерен был сказать утром в суде. Впервые за двадцать лет своей адвокатской карьеры он не смог бы поручиться за собственное будущее.

Судья, призвав к порядку, объявил заседание открытым. Он смотрел на Рэтбоуна и ждал, когда можно будет дать ему слово.

– Сэр Оливер? – Голос председателя суда был тих и спокоен, но адвокат уловил в нем твердость и волю, несмотря на доброжелательное выражение лица.

Рэтбоун знал, что теперь все зависит от того, насколько правильным будет его решение, сможет ли он не упустить свой единственный шанс.

Юрист поднялся. Сердце его колотилось так сильно, что ему казалось, будто его всего трясет. Впервые в суде у него сдали нервы. Раньше Оливер куда больше был уверен в себе и не допускал даже возможности неудачи. Да и потерять он тогда мог не так уж много.

Рэтбоун откашлялся и постарался сразу же взять уверенный тон. Голос был его лучшим оружием в судебном поединке.

– Ваша честь… – Ему пришлось снова откашляться. Проклятье! Харвестер, должно быть, уже заметил, как у него трясутся поджилки. Не успел начать – и уже проиграл… – Ваша честь, я хочу вызвать свидетелем графиню Зору фон Рюстов!

По галерке пронесся гул удивления. Эшли был поражен, но не испугался. Возможно, он счел коллегу полным дураком, или объяснил все его отчаянием, или же подумал и то и другое одновременно.

Зора, поднявшись, прошла короткое расстояние до свидетельского места такой свободной и полной грации походкой, будто перед нею раскинулся луг, а она сама была в костюме для верховой езды или в платье с кринолином. Можно было подумать, что по сравнению с хрупкой миниатюрной Гизелой графине не хватает женственности, но это было обманчивое чувство – в ней, бесспорно, было достаточно женского обаяния. Даже в мрачной обстановке суда эта дама не изменила своим любимым сочным осенним тонам в одежде – багровому и золотисто-коричневому, так удачно шедшим к ее смуглой коже. Оливер не предостерег ее с самого начала слушаний о том, как важно соответственно одеваться и вести себя в суде, а теперь менять наряд было уже поздно, да и выглядело бы это лицемерием.

Вот и сейчас сверкнувший, как льдинка на солнце, взгляд графини на мгновение остановился на принцессе, и обе женщины успели обменяться ядовитыми стрелами вызова и ненависти. Но через секунду фон Рюстов уже снова послушно смотрела на адвоката.

Ровным спокойным голосом она назвала свое имя и принесла присягу говорить правду, и одну только правду.

Рэтбоун тут же ринулся в атаку, пока его не покинула храбрость.

– Графиня фон Рюстов, мы уже слышали показания нескольких свидетелей о том, что, по их мнению, произошло в Уэллборо-холле. Вы выдвинули против принцессы Гизелы одно из самых страшных обвинений, какое один человек может выдвинуть против другого, а именно, что она предумышленно убила мужа, когда тот был болен, беспомощен и полностью зависел от нее. Вы отказались снять это обвинение даже тогда, когда вам самой стал угрожать иск за клевету. Пожалуйста, расскажите суду, что вам известно о том, что произошло в поместье. Также прошу вас рассказать обо всем, что может иметь отношение к смерти принца Фридриха – однако не занимайте свое и наше время и внимание тем, что не имеет отношения к данному делу.

Зора понимающе кивнула и начала свой рассказ. Голос у нее был низким, необыкновенно приятного и красивого тембра.

– До несчастного случая мы проводили время, как обычно принято его проводить в приятном обществе в загородном поместье. Спускались к завтраку, когда хотели. Была весна, но временами еще случались холодные дни, поэтому мы не входили в столовую до тех пор, пока прислуга не разжигала огонь в камине и там не нагревался воздух. Гизела всегда завтракала в своей спальне, и иногда ей составлял компанию принц Фридрих.

Один из присяжных позволил себе еле заметно ухмыльнуться, но, опомнившись, тут же покраснел.

– После завтрака джентльмены отправлялись на прогулку, кто на пешую, а кто верхом, – продолжала свидетельница. – Если же погода не позволяла, то все расходились кто куда: одни удалялись в гостиную, где курили и беседовали, кто-то шел в бильярдную или в оружейную комнату, кто-то в библиотеку… Граф Рольф Лансдорф, барон Стефан фон Эмден и Флорент Барберини часто собирались вместе. А дамы предпочитали прогулки в саду в хорошую погоду или писали письма, музицировали, читали или просто обменивались новостями или сплетнями.

С галерки донесся легкий шум – должно быть, кто-то не смог удержаться от завистливого вздоха.

– Иногда после ланча устраивались пикники. Кухарка собирала корзину с едой, а кто-то из лакеев брал тележку и укладывал в нее все, что нужно для посиделок на открытом воздухе. Мы следовали за ним туда, куда вздумается, – к реке, или на лесную поляну, или в поле, где есть хотя бы небольшая рощица. Выбирались места покрасивее.

– Замечательно, – предупреждающе прервал Зору адвокат Рэтбоун.

Адвокат Гизелы, не выдержав, вскочил.

– Ваша честь, это к делу не относится! Большинству из нас известно, как отдыхают в деревне богатые господа. Не собирается ли графиня фон Рюстов утверждать, что это приятное времяпровождение имеет отношение к смерти принца Фридриха?

– Я не позволю, чтобы время суда тратилось понапрасну, мистер Харвестер, – остановил его судья. – Но я намерен позволить графине фон Рюстов нарисовать нам достаточно полную картину времяпровождения, чтобы больше узнать о месте происшествия и его участниках, чем мы знали до сих пор. – Затем он повернулся к свидетельнице. – Продолжайте, прошу вас. Но помните, мадам, нам нужно узнать только то, что имеет отношение к смерти принца или предшествовало ей.