Смертная чаша весов

– Понимаю.

Вопреки самому себе Рэтбоун поддался ее убежденности. Теперь фон Рюстов всецело завладела его вниманием, мыслями и чувствами. Он не мог не воображать себе страсти, которые сначала двигали поступками кронпринца, не представлять его всепоглощающую любовь к женщине, такую непреодолимую, что он пожертвовал ради нее и страной, и короной. Что же это за женщина? Какой необыкновенной личностной силой и только ей свойственным очарованием она обладает, если смогла возбудить к себе такую любовь?

Была ли она похожа на Зору фон Рюстов, исполнена такой же искрометной энергии, возбудившей во Фридрихе мечты и неутолимые желания, о которых он ранее и не подозревал? Могла ли она вселить в него жизнеспособность и силы, заставить его поверить в себя, увидела ли в его возбужденном взгляде все, чем он мог стать? Сколько ночей провел Фридрих без сна, разрываясь между долгом и плотским желанием? И как он, наверное, все время сравнивал жизнь, отданную двору – эти ежедневные, бесконечные формальности, пустоту, неизменно и непременно окружающую властителя, одиночество в разлуке с любимой женщиной, – и жизнь в изгнании, но в постоянном обществе несравненной, необыкновенной возлюбленной? Они бы старели вместе, в отрыве от семьи и страны, однако одиночество им не грозило. Разве только его мучило бы чувство вины… Интересно, ощущал он себя виновным за то, что выбрал путь желания, а не долга?

И женщина… Перед каким выбором стояла она? Или все это для нее было просто полем битвы, которую она должна была либо выиграть, либо проиграть, потеряв все? Может быть, Зора была права и Гизела больше всего на свете хотела стать герцогиней? И проиграла? Или она только любила, любила этого мужчину и была готова к тому, что страна всегда будет считать ее злодейкой, пока сама она имеет возможность любить и быть со своим мужем? Не относилась ли она к числу женщин, чья жизнь кончается в горе вместе с утратой единственного любимого мужчины? Или же то, что случилось, – творение ее собственных рук, и его смерть представлялась ей единственной альтернативой измене, отчего она стала бы притчей во языцех, когда у всех на глазах закончился бы величайший роман в кругу коронованных особ, и закончился не величественной трагедией смерти, а фарсовым положением брошенной жены?

– Так вы возьметесь за мое дело? – спросила спустя несколько минут фон Рюстов.

– Может быть, – ответил Рэтбоун осторожно, хотя и чувствовал возбуждение при мысли о такой возможности, горячившей ему кровь сознанием опасности, а это ощущение, должен был он признать, всегда его волновало. – Вы меня убедили в том, что у нее мог быть повод для убийства, но не в том, что она является убийцей. – Он понимал, что должен казаться спокойным, и говорил ровным голосом. – И каким вы располагаете доказательством, что Фридрих действительно хотел вернуться, даже при условии, предъявленном герцогиней Ульрикой, оставить Гизелу?

Зора закусила губу. По ее лицу мелькнуло гневное выражение, но затем графиня рассмеялась.

– Никаких документов у меня нет, – согласилась она, – но в конце весны Рольф Лансдорф был на званом вечере в загородной усадьбе лорда и леди Уэллборо. Там были принц Фридрих и принцесса Гизела – так же, как и я, – и Рольф часто разговаривал с Фридрихом. И нет ничего невозможного в том, что принц мог получить подобное предложение. Мы, конечно, никогда не узнаем, как поступил бы этот человек, будь он жив. Однако он мертв. Неужели этого для вас недостаточно?

– Чтобы подозревать – да. – Рэтбоун подался вперед. – Но это еще ничего не доказывает. А кто еще был на приеме у Уэллборо? Что там происходило? Дайте мне подробности, свидетельства, а не эмоции.

Посетительница долго и отчужденно глядела на него, а потом ее губы тронула печальная и насмешливая улыбка.

– Лорд Уэллборо производит и продает оружие. И война – любая война, повсюду, за исключением Англии, – весьма его устроила бы.

Рэтбоун моргнул.

– Вы требуете реального подхода к событиям, – напомнила его собеседница, – но разве то, что я вам рассказала, относится к категории эмоций? Это вы несколько эмоционально относитесь к делу, сэр Оливер. – И в ее глазах мелькнул неприкрытый сарказм.

Адвокату не хотелось рассказывать графине, какое он вдруг испытал отвращение. Уэллборо являлся англичанином, и Рэтбоуну было невыразимо стыдно, что кто-то из его соотечественников может с радостью наживаться на убийстве людей, только бы это ничем не угрожало ему самому. При этом лорд Уэллборо пускал в ход всевозможные выспренные аргументы насчет необходимости и неизбежности, выборе и свободе, но Оливер все равно находил подобный способ обогащения отталкивающим. Однако он не мог сказать об этом сидящей перед ним экстравагантной немецкой графине.

– Я вел с вами беседу с позиции присяжных, – сказал он сдержанно. – А теперь я снова консультант суда ее величества. Пожалуйста, назовите мне приглашенных на тот вечер.

Графиня немного успокоилась.

– Да, конечно. Там был граф Лансдорф, но я уже о нем упоминала. Рольф – брат герцогини и чрезвычайно могущественный человек. Он весьма сильно презирает принца Вальдо, считая его слабовольным, и предпочитал, чтобы вернулся Фридрих, – естественно, без Гизелы. Хотя не знаю, из личных ли побуждений он был против нее или потому, что ее возвращение не потерпела бы Ульрика. Она ведь герцогиня…

– Или этого не потерпел бы герцог? – уточнил юрист.

Вопрос показался Зоре очень забавным, и она едва не рассмеялась.

– Полагаю, сэр Оливер, герцог уже давно не противоречит желаниям своей жены. Она умнее его, а он достаточно умен, чтобы это понимать. А кроме того, он слишком болен, чтобы с чем-то не соглашаться или бороться. Но я хотела подчеркнуть сейчас, что Рольф не королевских кровей. И как бы он ни был близок к монархам, в мире всегда будет разница между коронованной головой и той, что без короны. При наличии воли и когда начинается реальная борьба, Ульрика всегда имеет шанс победить, а Рольф слишком горд, чтобы рискнуть начать войну, которую он может проиграть.

– Она так сильно ненавидит Гизелу?

Адвокату было трудно это представить. Должна быть очень глубоко укорененная причина, чтобы две женщины так ненавидели друг друга и одна запретила другой возвращаться в родную страну, даже если это помогло бы делу независимости.

– Да, герцогиня именно так и ненавидит Гизелу, – ответила графиня, – но мне кажется, вы не вполне поняли меня. Она не верила, что Гизела способна помочь Фридриху отстоять независимость. Герцогиня – не дура и не такая женщина, которая может поставить личные чувства выше долга. Теперь я понятно объяснила? Или вы по-прежнему сомневаетесь?

Рэтбоун слегка переменил позу. Почему-то он чувствовал непривычное смущение в обществе этой женщины.

– Я поверю всему только при определенных условиях, мадам. Мне кажется, в ваших словах содержится противоречие. Тем не менее продолжайте. Кто еще присутствовал на том званом вечере, кроме принца Фридриха и принцессы Гизелы, а также графа Лансдорфа и, разумеется, вас?

– Был еще граф Клаус фон Зейдлиц со своей женой Эвелиной, – продолжила фон Рюстов перечислять гостей.

– А какова его политическая позиция?

– Он был против возвращения Фридриха. Мне кажется, Зейдлиц еще не определил свою позицию насчет объединения, но он не верил, что Фридрих снова может поднять наследственную корону без большого недовольства в стране и, возможно, разделения общества, а это пошло бы на пользу только нашим врагам.

– Он был прав? Это действительно могло бы привести к гражданской войне?

– И к еще большим военным заказам лорду Уэллборо? – быстро добавила Зора. – Не знаю. Но мне кажется, более вероятны в таком случае были бы внутренний раздор и отсутствие воли к действию.

– А его жена? К чему и к кому она привержена?

– Только к хорошей и удобной жизни.

Это было грубо, и лицо у графини ожесточилось.

– Понимаю, – кивнул Оливер. – А еще кто был?

– Баронесса Бригитта фон Арльсбах. Герцогиня именно на ней остановила свой выбор для Фридриха до того, как он от всего отказался ради Гизелы.