Страница 13 из 17
Зато я…
Зато я всё-таки знаю, что – я! И что я – есть!
Вот же, вот!
И я – одно понимающее зрение, веденье.
Словно я в этот миг открыл глаза… Словно до этого они, глаза, были просто закрыты… Будто бы я просто думал о чём-то другом, своем, моём, и вовсе мне дела не было, смотрю ли я вообще, – а тут вдруг попросту поймал себя на том, что и смотрю, и вижу.
Я смотрел – и мне дела не было, что у меня есть, чем смотреть, что у меня, кроме глаз, есть ещё целое тело…
И я – который вот такой – вижу, что вокруг того места, где я, – белое: белые – как теперь знаю слова-названия – стенки, простыни, занавески, и я – словно в белой матерчатой ладони… А там, вверху, над гнездом-ладонью – свет, светлое…
И в свете том из-за края белой простыни показалось что-то – лицо, и оно – туда, где я, показались руки, и они – туда, где я…
И лицо, и руки – они туда, где я. А не ко мне.
Но мне всё равно хорошо.
Хотя я ещё не слышал от себя слова "мама".
И я ещё никогда не видел то, в чем это самое "я".
Я – одно зрение понимающее. Я – это состояние.
А если…
И если я тогда, младенец, в колыбели, знал, что я – я, что я – есть, то… значит – значит и значит! – я… был… Был и до того, как в этой белой ладони очутился!.. Я – был! Был! До колыбели. До белого, вокруг меня, света.
Где я был… Когда был… Почему был… Сколько был…
Как был…
Но – был.
А потом – потом, когда меня научили ходить и говорить, я стал ходить и спрашивать, кроме всего прочего, почему и зачем я здесь, в жизни? Потому что – увы! – я увидел уже и разглядел своё, моё, тело и – увы! – приучен был уже считать, что оно – я…
Щекой на подушке нашёл мокрое, но было мне так, словно плачу я привычно, сладко-привычно…
Да, до сих пор не знаю, почему и зачем я тут – в теле, в костюме, на кровати, в Комнате, в доме, в Городе, на Планете.
Потому что не знаю, не понимаю, зачем спрашивать – об этом, об этом.
В колыбели – в Колыбели ведь не было настроения спрашивать, не было состояния вопроса!..
Я – это состояние такое: я – я, и я – есть. А что не я – это не я. И это состояние было неопределимо сколько и, значит, продлиться неопределимо сколько.
И надо его следить.
Я – я ли? Каждую минуту.
И если даже в Колыбели у меня не было, и – прежде всего, вопросов, то это состояние надо назвать, коли я всё-всё обзываю, – Умиление.
Оно-то – неопределимо сколько.
Я, который я, – в умилении ли?..
Я-состояние, я-умиление – засыпано движениями и словами.
И радостно чуть стало: нет ни Комнаты, ни Города вокруг меня, а сейчас вокруг меня – моя мысль.
Общезнаменательно и думал.
После Колыбели я, за игрой, словно бы забыл, что я – я.
Иногда лишь – в обиде или в любви – вдруг замечал: я, в отличие от тела, которое моё, – особенно я… И если хоть чуть помню Колыбель, я – в состоянии себя, меня.
Первые времена, что зовут словом "детство", замутили всем спешным: с наружи, чую, я зверёк зверьком, внутри – будто спросонья… Учили выговаривать букву рычащую – и я, конечно, хотел стать мор-ряком… Потом – отрава отрочества: снаружи – яркий сон, внутри – пёстрый сон… А в юности стал и я сам на себя посягать: где и кем, и как – "полезнее"-то – быть…
И всё делал то, что считали важным другие – пусть и любимые родители и вожди.
Красиво говорил себе ещё недавно:
–– Надо наполнять мир своим миром.
Время Крика меня окрикнуло: у кого как, а у меня – мир мой.
Вот тебе его и… наполнили…
Твой-то мир. Их-то миром.
Расслабленно я, расслабленный, подумал-понадеялся, что меня за ту Колыбель и за нежность к ней… пожалеют… Всё-то я так: нежничаю и надеюсь…
Спросил окружающую холодную ясность безразлично-устало:
–– Что ж – все? И – так? И – на меня?.. А то, что я… молчал!
Оказывается, есть, вижу, – там, где меня нет, – правила два; первое – молчи: это одно, по разным причинам, для всех хорошо; второе – молчи: и каждый припишет своё, его, по его мнению, хорошее… тебе. Молчи – и вот ты уже настоящий мужик, мужчина, настоящий человек, гражданин, товарищ, кавалер, и всё – одновременно, и даже – для врагов.
А лишь открой рот:
–– Ты вот других-то критикуешь!.. А-а… – И так далее.
…Я не люблю обманывать.
Так – виднее.
…Что ж, слушайте, вы – там, где вы все есть.
Я никогда, ни разу не брал даже пальцами жевательную резинку… не держал в руках какую-либо инвалюту… не видел ни одного порнофильма… И – да! – ни разу не стрелял боевым, ни разу никого не ударил.
Я жил и живу там, где я – я. Я в мире, где я живу. Точнее, в мире, где живу – я!..
И – слышу наконец о себе, обо мне… О Петре-то Дмитриевиче:
–– Митя…
"Митя"!..
Как расковырять-то меня, меня, меня… всем, всем, всем… хочется, хочется, хочется… Пусть и сломать – а лишь бы заглянуть внутрь!..
О-о!.. Будто стих мой прочитали, что когда-то сочинил, даже не записав… И – вслух. И – всем. И – громко…
Грустно.
Жизнь – одна, миров в ней – много.
Грустно.
Дрожал весь…
И стал думать, что ведь надо что-то… думать!..
Неужели – неужели я не заслужил о себе даже… мнения?..
–– А зачем оно тебе?!..
Спросил меня так кто-то где-то дрожащим твердым голосом – спросил Дрожащий.
Я дрожать перестал.
И снова раздалось:
–– Все вчера жевали диамат, а сегодня все жуют резину.
Убивающе отчётливый голос…
Глазами хотят знать – видеть.
Хотят глазами знать. Знать глазами хотят.
Телом сытые, глазами хотят жрать – видеть.
Женщина стоит на арене.
Глазами хотят знать, дрожь на груди мелкая, глазами знать, губы сухие липкие, глазами своими, кулаки потные, глазами.
Тигр бежит по песку.
Глазами!
Крика она не слышит своего за криком стадиона.
Видеть-знать хотят – это.
Чтоб они могли увидеть, ещё и ещё раз увидеть это – тигра морили голодом, рабыню привязали к столбу.
Это сейчас, сейчас увидят…
Это теперь видят.
Теперь видят – это.
Видят!
Приблизилась ко мне Красивая недавно так, для её замужнего положения, близко, что я, прежде всего, вдруг понял, что если я, я сам, спрятаться смогу – в лишнюю тут, в компании, стопку, – то тело своё я спрятать не смогу, не смогу…
–– Что вы хотите этим сказать?..
И – Брат, и Ваня тоже мне, бывало, готовясь на свидание, гладя брюки, слушая-не слушая мои мальчишеские рассуждения:
–– Чо вы хотите этим сказать?..
А завтра уж обязательно кто-то кому-то – окажись я рядом! – скажет, прервав разговор, как бы упрямо и как бы – как бы! – проблемно:
–– Что вы хотите этим ска-ать?..
Я это… о чём?..
Рассветать, может быть, будет…
Сделалось – тоска и тоска… Расстаться придётся с одиночеством.
…Когда я родился, я принял это слишком близко к сердцу.
…И приближения рассвета ещё не было, но чуял я, что это, рассвет, бывает, бывает…
…Настороженность: а что это – то, что я родился, – значит? – это и есть моё настоящее настроение.
Вокруг же – или намёки, или помехи.
…Чего мне расстраиваться?.. Вообще: мне – чего расстраиваться?!..
…Призвание означает – понять!..
…Ведь у меня есть память?.. Память о том состоянии.
Моя Колыбель – Умиление.
Умиление – моя Колыбель.
…Не ходи по своим следам. Они не пропадут.
Они – для после.
Не езди в часть, где служил, в вуз, где учился…
…Вдруг заметил, что я представляю, как я буду скоро улыбаться и – по-настоящему: как большой, как взрослый!..
Заторопился подумать: не выключить ли всё-таки свет… пока ещё ночь…
Заторопился вспомнить: что же важное ещё на сей миг не вспомнил…
Сон мой!..