Страница 8 из 41
Перед началом игры на «Динамо» команды выбирались на поле из тоннеля в углу поля и выстраивались не перед трибунами, а по линии центрального круга и на полном серьезе кричали «Физкульт-привет!». Гостям дарили букеты цветов, которые они, подбежав к трибунам, запускали зрителям. Потом эта традиция угасла, и только однажды, уже в 69-м, вдруг капитан приехавшего в Москву «Пахтакора» появился на поле с огромным букетом желтых цветов и вручил его нашему вратарю Юрию Пшеничникову, который только что из Ташкента перешел к нам, а я случайно уже знал, что желтый – цвет измены. Но мы их вздули, несмотря ни на какие букеты.
Мне ужасно нравилось, как на «Динамо» показывают счет. На башнях Запада и Востока на больших белых кругах значились большие черные цифры, а когда забивали гол, круг переворачивался, и на той стороне оказывалась другая цифра. Никак я взять в толк не мог, как тот, кто в башне, узнает, что пора переворачивать круг. А потом однажды, когда народу было не так много, как обычно, и на круглых трибунах были прорехи в рядах болельщиков, после гола я увидел, как какой-то человек опрометью бросился к башне, открыл дверь сбоку, и тогда круг перевернулся. Секрет был разгадан!
Да, и ворота футбольные тогда были другие – не такие, как сейчас, а полосатые, как пограничные столбы. Белые ворота я в первый раз увидел только на открытии Лужников. За пять минут до конца матча обязательно звучал гонг. Отец мне рассказал, что однажды Бобров после гонга успел две штуки заколотить, и я долго надеялся на магический эффект этого звука – сигнала к последнему штурму. Уходили тоже не вразброд, а строились в центральном круге и кричали на прощание «Физкульт-ура!» А мальчишки, подававшие мячи, выдергивали угловые флажки и убегали под трибуны, и это означало для меня, что матч совсем окончен.
Развлечений в Москве в те годы было намного меньше, чем нынче, и на футболе были сплошные аншлаги. Интеллигентная публика на трибунах была в порядке вещей, может быть, из-за крайней скудности других приложений ума за пределами профессиональной сферы, и большей безопасности футбола для анализа и дискуссий, чем даже театр или литература.
На Севере концентрировался бомонд: генералитет, знаменитые актеры – МХАТовский Яншин был завсегдатаем, писатели – я видел там Константина Симонова. Много позже встречал там и известного теледиктора Кириллова. Болели культурно, однако ж вполне темпераментно, свистели в два пальца, на Севере – не матюкались, туда ходили с дамами, на круглых трибунах – вполне. На Востоке мужички пивко попивали и «белую головку» (так назывались водочные поллитровки) под скамейками разбулькивали, но почти никогда – «в хлам». На стадион все же шли смотреть футбол. Милиционеры, между прочим, вели себя при этом абсолютно спокойно – изредка выводили только совсем «перегревшихся». И вот чего не было на московских трибунах в 50-е и 60-е – так это остервенения, не было смертельной вражды. Болельщики разных команд друг с другом вполне без рук трепались в брехаловке, ну, могли, в крайнем случае, послать… В Киеве все, конечно, было иначе – чужим там надо было вести себя крайне осмотрительно.
Москва всегда болела объективно, когда свои хулиганили, могли и засвистеть, могли и чужому похлопать за красивый финт. Московских команд в классе «А» всегда было не меньше четырех, изобилие дерби приучало к относительно равному количеству болельщиков с обеих сторон, к тому, что даже в матчах с иногородними на трибунах всегда находились болельщики других клубов, и к относительно объективному судейству.
Тогдашний комплекс «Динамо» – это был не только футбол. Жизнь клубилась по всей его территории, и, раз попав на стадион, оттуда можно было не уходить часами… На Малом поле летом играли динамовские дублеры, а зимой его использовали под русский хоккей. На Большой арене заливали ледовые дорожки, и я там видел первенство Европы по конькам, на котором победил Евгений Гончаренко. А для канадского хоккея использовали площадку у Восточной трибуны. Вокруг овала арены располагались открытые корты для разных видов спорта, и еще в 60-е там проводили даже решающие матчи первенства СССР по волейболу. Как-то раз, гуляя по стадиону, на баскетбольном корте, где зрители попросту стояли вокруг сетки, огораживающей площадку, мы обнаружили международный матч женских команд по баскетболу. Советской команде противостояла северокорейская в невиданной форме – блестящей шелковой с номерами и на трусах, чего у нас тогда не водилось. Правда, играть кореянки совершенно не умели – видимо, развитие этого вида в их стране началось и ограничилось приобретением импортной формы.
Там же по соседству располагались и городошные корты, на которых мы с родителями как-то смотрели финал кубка Москвы по этому замечательному, ныне исчезающему виду спорта. В Москве городошников Вооруженных Сил представляла почему-то команда под названием ВМФ. Москва, конечно, порт пяти морей, но… Между прочим, городки еще очень долго были популярны в народе, и когда мы в 60-м году переехали в новый дом на Хорошевке, соседские мужики на пустыре у помойки тут же разбили городошную площадку, и целая компания проводила там время часами.
В Большую арену были встроены офисы общества «Динамо». Туда я попал, когда маму включили в состав избирательной комиссии, которая использовала какую-то важную комнату динамовского руководства. В ней стояли разные трофеи этого нелюбимого мной общества, в том числе – незадолго до того завоеванный Кубок СССР. Мне даже разрешили его потрогать, но я отказался – конечно, надо бы сказать, что из гордости и неприятия динамовцев, но в четыре года я до таких высот сознательности не поднимался и просто застеснялся.
И, да, с этими выборами та же история, что с лозунгом «да здравствует годовщина». Как-то раз мне родители сказали, что в воскресенье мы пойдем на выборы. Само собой, избирательный участок оказался все на том же стадионе «Динамо», и я по дороге гадал, как будет протекать процесс выбора. А когда мы пришли, папа с мамой получили бюллетени и сказали, что я могу их бросить в щель урны. Я пришел в недоумение и, по-моему, огорчил родителей то ли тупостью, то ли бесчувственностью, потому что не выказал особого энтузиазма – я же ждал, что будут выбирать, а оказалось – надо голосовать… И это неправильное словоупотребление меня очень долго раздражало, потом перестало раздражать, а сейчас раздражает снова…
Одним из моих самых любимых мест на том «Динамо» начала 50-х была брехаловка. У Западной трибуны напротив ближнего к Петровскому парку выхода из метро на металлических фермах висела таблица первенства СССР. Она мне очень нравилась, потому что состояла из выпиленных из фанеры фигурок футболистов, раскрашенных в клубные цвета и расставленных в порядке текущих мест в первенстве. Правда, точно были разрисованы только московские и другие серьезные клубы, а прочих размалевывали в фантастические сочетания – лишь бы поярче. Дома я себе такую вырезал из картона.
В брехаловке практически всегда отиралась компания болельщиков – от трех-пяти, до нескольких сотен – после матчей или в выходные. Там судили и рядили, запускали слухи или откровенные параши, но, как правило, было несколько серьезных мужиков, знавших футбол чуть не с Бутусовых и Чесноковых, тех еще, дореволюционных. Они грамотно анализировали игру, критически разбирая, в первую очередь, игру своих. Я у них учился. Тогда даже пацаны знали правила, как следует, и болели, глядя на поле, а не фанатели.
Наш сосед инженер дядя Коля Каюков, живший с женой на первом этаже в четырехметровой комнатухе – бывшей привратницкой – был таким болельщиком и наркоманом брехаловки, что мог проводить в ней часы, и выдергивать его оттуда приходилось либо его жене – тете Шуре, либо – по ее просьбе – кому-то из институтских мужиков. Запрет жены на посещение брехаловки бравый дядя Коля обходил легко. Само собой, никаких ванн у нас в доме не было – меня до пяти лет купали в корыте, а взрослые, естественно, ходили в баню. И вот, дядя Коля брал мыло, белье и полотенце и… направлялся, само собой, в брехаловку трепаться о футболе. Под конец своего делового визита он в водоразборной колонке на Нарышкинской мочил волосы и полотенце и представал перед супругой с подобающими вещдоками…