Страница 31 из 41
В гълъбовском парке мы познакомились с мужчиной, который прогуливал свою дочку примерно Сашкиного возраста. Он спросил, русские ли мы, а, когда мы ему ответили, что мы евреи из России, он, почему-то понизив голос, сказал, что они с дочкой – македонцы. Я тогда, честно говоря, и не подозревал, что такая национальность существует – думал, что это древняя история. Уже потом я узнал о конфликте между Югославией, в которой македонцы имели свою республику, Болгарией, которая считала македонцев болгарами, и Грецией, которая считала, что никаких славяноязычных македонцев вообще не существует и для подкрепления этой точки зрения в начале ХХ века их истребляла или изгоняла. Македонский язык похож на болгарский, но и национальное самосознание македонцев, отличающих себя от болгар, существовало реально. А, поскольку болгарское руководство соглашаться с этим не хотело, громко упоминать свою македонскую национальность было тогда несколько рискованно.
Летом я съездил в Советский пионерлагерь под Варной, там познакомился с многими из тех ребят, с кем предстояло учиться в 7-м классе Советской школы. С одним мальчиком мы сдружились как-то сразу, его звали Пепик, и я никак не мог поверить, что он чех – настолько чисто он говорил по-русски. Эту дружбу мы сохранили надолго.
Случилась там и запомнившаяся встреча. В Болгарии отдыхал знаменитый авиаконструктор Андрей Николаевич Туполев. Ну, и чтоб зря добро не пропадало, привезли его к нам в пионерский лагерь, хотя вряд ли это было нужно уже очень пожилому человеку… Слова, которые говорились на этой встрече, совершенно не отложились, но сейчас, по прошествии времени и приобретении знаний, в которых «многия печали», в памяти всплыл курьезно-трагичный момент. По протоколу полагалось, чтобы пионеры задавали вопросы, вот один мальчик и спросил с очень серьезным видом: – А в каком году вы создали самолет Ту-2?
Это чисто детская психология: подразумевается, что старший, тем более великий, – это такой универсальный отвечатель, и, чтобы в этом убедиться, надо его надо проверить на контрольных вопросах… Андрей Николаевич тут почему-то стал рассказывать про историю создания АНТ-2, а это совсем другая машина, создававшаяся намного раньше, но наш пионер настойчиво вернул академика в интересующую его колею – ему, смерть как, надо было узнать именно про фронтовой бомбардировщик Второй мировой… Тогда меня удивило, что Туполев ответил как-то очень неохотно, и только много лет спустя я понял причину. Наш мальчик со своей проверкой знаний Туполева угодил, наверное, сам того не ведая, в больное место: Ту-2 был спроектирован в «шарашке» на Яузе, когда Андрей Николаевич сидел со всем своим бюро в тюрьме, и ему вряд ли приятно было об этом вспоминать…
В лагере мы, конечно, играли все в тот же футбол и были жестоко биты выпускниками, окончившими 8-й класс, а сами оттоптались на шестиклассниках. Сводили нас там и на настоящий футбол – варненское «Черно Море» с кем-то играло. Уровень был ощутимо ниже, чем в Союзе, хотя у болгарской сборной была серьезная репутация. Футбол в этой стране любили, несмотря на гористый рельеф в каждой деревне были футбольные поля и команды, игравшие в локальных первенствах. В Гълъбово тоже была своя команда, местные своих игроков обожали, я тоже дружил с их нападающим – парнем лет 16-ти, Методи Ивановым, он мечтал о высшей лиге, его даже просматривала армейская команда из Пловдива – «Ботев»[69]. Мы, советские пацаны, играли на тамошнем футбольном поле и обманывали местных, крича друг другу «направо». Местные устремлялись в центр, потому что «направо» по-болгарски значит «прямо».
Несколько дней перед началом учебного года мы всей семьей провели в Софии. Знакомые порекомендовали нам ресторан «Крым» – за качество кухни. Именно там мои родители получили экспериментальное доказательство, что никакого патологического отвращения к еде у меня нет. Ресторан славился «шницелями по-министерски», но я попался на свинине с картошкой – мне подали огромную тарелку с высоченной горой этого вкуснейшего блюда, и я, как землеройка, углубился в него, пока все не съел. Папа смотрел на меня с удивлением – он явно не понял, как все это в меня влезло.
Трагедия разразилась, когда принесли сладкое – два желтых шарика невероятно вкусного мороженого. Папа сказал, что таким торговали до войны в Киеве. Впервые в жизни я не смог доесть мороженое – второй шарик остался нетронутым, потому что свинина с картошкой заполнила все внутри. До сих пор простить себе не могу…
Потом начались трудовые будни. Я учился в Советской школе, что на улице Трайчо Костова[70], а жил в интернате на бульваре Христо Смирненски. Поваром был у нас дядя Володя, про которого рассказывали, что он кашеварил еще в штабе Врангеля. Если он кормил барона так же, как нас, то понятно, почему сопротивление белых в Крыму длилось так долго. Впервые я не очень-то был заинтересован в успехе работы отца – под соусом поквартальных отключений света мы пару раз просачковали школьное домашнее задание. А вот когда папин блок вставал под промышленную нагрузку, отключения прекращались, и лазейка для лентяев закрывалась…
Правда, дополнительный выходной я все-таки получил: 9 септември, сиречь сентября, был национальный праздник Болгарии, и интернат при Советской школе, десятка два ребят с 4-го по 8-й класс, в организованном порядке расположился в качестве почетных гостей на ступенях мавзолея Димитрова справа от входа. Я лично с удовольствием воспользовался этой сверхплановой привилегией – было приятно сознавать, что мои московские одноклассники сегодня парятся в школе, а я тут совершенно законно прогуливаю.
В конце сентября завуч Советской школы мне вдруг сказала, чтобы я получше музыкой занимался. Да, мы в интернате что-то там поигрывали – мама обо мне позаботилась, чтобы я не терял формы, и записала на занятия по фортепьяно. Она считала, что это мне необходимо…
Мне объяснили, что предстоит 15-летний юбилей первого Дома пионеров в Болгарии в Сливене, и меня планируют в состав советской делегации в качестве пианиста. Еще сказали, что я буду представлять советскую фортепьянную школу и должен соответствовать… Офигеть! Надо знать мой уровень, чтобы оценить дикость его несоответствия поставленной задаче. Если бы я подошел к ситуации серьезно, то должен был бы умереть со страху и от бессилия, однако, полная безответственность и легкомыслие помогли с ней справиться. Концерт давать было не нужно, а пьесу Бургмюллера я играл весьма бойко и громко, что для большого зала как раз годилось. Ну, я поиграл пару часиков, а потом, когда почувствовал, что пальцы начинают «забегать», бросил, решив, что излишним усердием можно только испортить дело.
В Сливене нас доставили в этот самый Дом Пионеров, где болгарские дети и советская делегация должна была внимать, а я – услаждать их слух образцом «советской фортепьянной школы». И ничего, знаете ли, ни разу не ошибся, сбацал этого своего Бургмюллера, получил порцию аплодисментов, даже, помнится, поклонился публике… Парни из местного джаза за кулисами руку пожали, сказали, что – класс… Я лично отношение сливенской аудитории к моему исполнительскому мастерству могу объяснить только безграничной любовью болгарского народа к России. Надеюсь, кто-нибудь из настоящих советских пианистов, в конце концов, добрался до Сливена и внес ясность по поводу уровня нашей фортепьянной школы…
Жизнь в Болгарии была первым периодом в истории нашей семьи, когда мы не испытывали финансовых затруднений. Маму, правда, мучила проблема подарков для многочисленной родни и друзей – в СССР много чего не хватало, загранкомандировки были редки, и нельзя было не привезти из нее каждому родственнику хоть что-нибудь. У мамы в записной книжке был список ближних и дальних, чтобы никого не забыть и не обидеть… К концу пребывания она стала жаловаться, что во сне ей являются родственники, которые замогильными голосами вопрошают: – Где мои подарки?!
69
Христо Ботев (1848 – 1876) – болгарский поэт, революционер и национальный герой.
70
Трайчо Костов – своеобразная фигура: болгарский коммунистический деятель, участник подпольной борьбы и партизанского движения. Член политбюро, секретарь ЦК БКП. Активный участник репрессий второй половины 1940-х годов. Несмотря на сталинистские взгляды, конфликтовал с СССР по экономическим вопросам. Казнён в ходе партийной чистки. Не уверен, что улица и сейчас так называется.