Страница 28 из 41
Надо учитывать, что до того знакомство с художественными произведениями о войне сводилось к «Подвигу разведчика», где нашему офицеру было достаточно спрятаться за портьерой, чтобы фашисты его не нашли возле вскрытого им сейфа. Я, увидев эту фильму в свои пять тогдашних лет, поразился – по собственному опыту игры в прятки в квартире я уже точно знал, что это не метод – портьеры проверяют первым делом, да и видны ноги из-под портьер, недостающих до пола… Это потом ко мне в руки попали книги Виктора Некрасова, Василия Гроссмана, «проза лейтенантов». А тогда Симонов надолго стал любимым писателем, и вышедшее несколько лет спустя продолжение – «Солдатами не рождаются» только укрепило это мнение. Там впервые в советской литературе появилась сцена, которая поставила определенную точку в моих представлениях: когда Серпилин, вызванный к Сталину по письму о его арестованном друге, смотрит в глаза Вождю и понимает – жаловаться некому! А вскоре пошла волна отката и уже в 65-м появились первые ласточки восстановления прежних установок – все эти киноэпопеи с Верховным в красивом мундире, с трубкой, набитой неизбежной «Герцеговиной Флор», и мудрыми мыслями.
Конец 50-х – это и пора, когда взошел богатый урожай поэтов, читавших стихи у памятника Маяковскому, а в четвертом классе мне в руки попала книжка «Страна Багровых Туч», которая очень понравилась – живые герои, драматичный сюжет, увлекательная история, это был дебют (не считая мелких вещей, о которых я узнал позже) Братьев Стругацких – писателей, которые стали любимыми, чьих книжек всегда ждал и которые добывал – иногда с немалыми усилиями и даже некоторым риском.
Тогда же стали издаваться и попадать мне в руки мемуары советских маршалов и генералов, которые проглатывались мной, как и любые другие тексты, со скоростью 60 страниц в час. И вот что я приметил: то тут, то там в этих книгах возникали ссылки на произведения Гудериана, Гота, Манштейна, Типпельскирха, причем в русскоязычных переводах. Это страшно меня заинтриговало, и, повзрослев, лет в 15–17 я таки до них дотянулся, реализовав максиму древних – audio altera pars[61]… Наряду с семьей и профессиями – физиолога-экспериментатора и переводчика, и увлечением футболом и, вообще, любым спортом, на котором стоит марка ЦСКА, история начального этапа войны стала важной частью моих интересов.
Военная тема не оставляла и в реальной жизни: 62-й – это не только всякие школьные и футбольные заботы, это и год карибского кризиса. Я, как и все советские люди, ни черта не знал об авантюре с доставкой на Кубу наших ракет в ответ на размещение американских в Турции, про которые нас как раз проинформировали. То, что дело пахнет керосином очень серьезно, до меня дошло, когда в газетах опубликовали приказ министра обороны об отмене всех отпусков в Советской Армии, а друзья деда у него на Козихинском рассказали, что в магазины завозят «охотничьи наборы» продовольствия, предназначенные для выдачи населению в случае «особого положения».
С этого момента стала поступать какая-то обрывочная информация о ведущихся между СССР и США переговорах, и потом у многих наших граждан сложилась иллюзия, что проблема была решена чуть ли не в течение двух дней, хотя все это на самом деле тянулось намного дольше и изобиловало весьма драматическими поворотами. Признав перед американцами и так очевидный для них факт размещения ракет на Кубе, для собственного населения мы этого, насколько я помню, тогда так и не сделали. На чем мы договорились, из сообщений советских СМИ понять было невозможно, ясно было только, что как-то острый вопрос решен. Я узнал, на каких примерно условиях тогда договорились, только уже будучи студентом 8 лет спустя, когда в Главном Здании МГУ добрался до материалов «черного ТАСС», где как раз была статья о том, как мы за вывод ракет с Кубы получили обещание Кеннеди вывести ракеты из Турции в следующем году, что и было сделано.
Не знаю, как другие, а я ту военную угрозу воспринял очень всерьез, тем более что о поражающих факторах оружия массового поражения советских людей заботливо оповещали различными средствами. Глядя из своего взрослого настоящего, я понимаю, что корейская война, венгерские события, гонка вооружений, кризис с «Локхидом», карибский кризис – весь этот ряд событий, который наложился на мое детство, – это овеществленная идеология «осажденной крепости», «республики в кольце врагов», идущая отчасти со времен Гражданской, а по бóльшей части – от идеологического обоснования того, как бедно и трудно мы живем по сравнению и с нашими бывшими союзниками, и бывшими противниками. Совсем, как нынче…
Я прижился в 108-й школе, сложилась компания, привык к учителям, несмотря даже на то, что завуч, преподавательница литературы с необычным именем Ольда Павловна основательно меня гоняла, признавая способности, но жестоко карая за разгильдяйство. Жил, что называется, полной жизнью, поскольку помимо школы и домашних обязанностей, меня еще насильно учили музыке, а сам я катался на Стадион Юных Пионеров – в секцию гимнастики. С этим, кстати, связана забавная история…
Как-то раз, посреди второго урока нам, нескольким парням и девчонкам, кто получше учился, скомандовали «с вещами на выход». В коридоре объяснили, что надо принять в пионеры мальков, а для этого отправляться в Музей Ленина. Все мы с большим удовольствием восприняли возможность легально прогулять уроки. Прокатились на 20-м троллейбусе, быстренько провернули церемонию, и отправились шататься по центру, хотя, теоретически, успевали вернуться к пятому уроку. Очень мило погуляли…
Явившись наутро в класс, мы узнали, что одноклассники, лишенные возможности попринимать детей в пионеры, в знак солидарности с нами смылись с уроков в полном составе. Директор, завуч и классная наобещали кар, среди которых главная – лишить нас дополнительного выходного, который назывался «День здоровья», когда проводились школьные соревнования по разным видам спорта (в тот раз – по гимнастике). Посулили, что после соревнований все пойдут домой, а мы будем отсиживать три прогулянных вчера урока…
В последний момент классная как бы смилостивилась и поставила условие: выигрываете соревнования по гимнастике – гуляете… Класс с надеждой, но и угрозой, посмотрел на свою команду, в которой первым номером был мой сосед и приятель Борька с первым юношеским, а вторым – я… В классах «Б» и «В» таких «профессионалов» не было, но спортивных ребят хватало. Если бы играли в баскетбол, мы бы могли рассчитывать только на то, что и учителям с нами в дополнительный выходной засиживаться без радости… Классы долго шли вровень по сумме баллов, но на последнем виде – перекладине – мы всех сделали, и класс получил индульгенцию…
Перед 6-м классом вдруг случилась новая напасть: в соседнем 76-м квартале построили школу-восьмилетку, куда я должен был перейти по территориальности. Это еще и означало, что потом надо будет в 9-м классе опять менять школу. Я прикинулся, что приказ РОНО[62] меня не касается, а завуч и классная руководительница сделали вид, что они не замечают нарушения – наверное, потому, что они ко мне хорошо относились. Мне бы затаиться, спрятаться за шваброй, что, учитывая мои тогдашние габариты, особых трудностей не составило бы, но я вел себя, как и положено 12-летнему мальчишке, то есть – естественно.
В тот день мы соревновались в коридоре второго этажа – кто допрыгнет до более высокого стеклянного квадратика, из которых была сложена стена. Почему-то это было запрещено, но мы, конечно это обстоятельство игнорировали. А не следовало – я был пойман за этим занятием директором, который, рассмотрев, кто попал к нему в руки за преступным занятием, рявкнул: – Исключен!
И выставил меня из школы. Расстроился я сильно, мама тоже. Она пошла выяснять ситуацию, и оказалось, что директору уже объяснили, что он не совсем прав и залез сам к себе в карман. Но Алексей Николаевич Грюк был мужчина упорный, просто так сдавать позиции не хотел, и заявил, что, согласно приказу, я должен перейти в 115-ю школу, и остаться в 108-й можно только с разрешения РОНО. Завуч посоветовала маме, к кому там лучше обратиться, и что говорить.
61
Audio altera pars (лат.) – выслушайте и другую сторону
62
РОНО, райОНО – районный отдел народного образования