Страница 1 из 13
Лариса Шкатула
Обратная сторона личной свободы
Глава первая
Она стояла перед бабкой и кричала. Вопила как резаная. И самым приличным словом в её крике было… как говорила сама бабка: порождение ненормативной лексики, означавшее название собаки-самки.
Бабка же грамотная. Как-никак бывшая учительница младших классов.
Она даже во время этой, надо сказать, безобразной сцены стояла и смотрела на расходившуюся внучку сурово и с брезгливостью – как на шелудивого котенка, наделавшего лужу на ее любимом ковре, – отчего та злилась еще больше.
Потом Людмила выдохлась и села в коридоре прямо на пол, уставясь перед собой остановившимся взглядом.Теперь она невольно видела бабкины ноги в дорогих домашних тапочках с львиными головами, застывшие чуть поодаль. Львы будто охраняли своего хозяина – Аллу Леонидовну Дьяченко, взиравшую с высоты своего роста на нечто непотребное.
Её внучка, выросшая в интеллигентной семье, просто не могла знать таких слов. Таких мерзких слов, которые не могут вылетать из нежного девичьего рта. Такие слова могла бы произносить дочь сапожника или мусорщика, но инженера?
Бабка Алла Леонидовна всё ещё высилась посреди коридора крепко сбитой глыбой, проявляя скупые эмоции на красивом моложавом лице, но Людмиле, сидящей на полу, она казалась увеличенным болванчиком, похожим на того, который стоял в гостиной на пианино. На неподвижном, расширявшемся книзу силуэте, если толкнуть его пальцем, раскачивалась такая же, как у бабки, голова, с гладко прилизанными волосами, затянутыми на затылке в пучок а-ля училка. На самом деле бабка могла выглядеть совсем по-другому. Особенно когда распускала свои длинные русые волосы с умело закрашенной сединой. Молодилась. Если раньше Людмила посмеивалась над этой её слабостью: несмотря ни на что, выглядеть моложе своих лет, то теперь ненавидела. И за это тоже.
За полчаса до сцены с матом в адрес бабки Людмила почти так же кричала в лицо Николаю:
– Убирайся вон, ты, дрянь!
И рассыпала, хохоча, целую дробь неприличных выражений. Тра-та-та-та-та-та!
И видела перед собой его испуганные глаза. Он до этого и не представлял, что его Люсенька, его Былинка, его Тихий Ручеек может в один момент превратиться в разнузданную фурию. В монстра. В панельную девку, потому что девушки из порядочных семейств таких слов не употребляют.
Получается тавтология: он не знал, что она знала такие слова. А что он вообще знал? Думал, возьмёт в жены робкую девчоночку из хорошей семьи, которая по окончании Николаем военного училища безропотно поедет с ним на край света. В гарнизон! Она не выкрикнула, а прокаркала это слово: гарнизон! И показала фигу: вот тебе, гарнизон!
А он всё стоял и пялился в недоумении, куда подевалась его Люсенька – юная, хорошенькая, с ясными голубыми глазами, которая – надо же, как удобно! – в один год с ним должна была окончить своё медицинское училище. Медсестры нужны везде и всегда. Так что проблем с работой для неё не предвиделось.
Николай присматривался к Людмиле давно. Но тогда, приехавшая в дом по соседству, она была ещё маленькая, всего четырнадцати лет. Малек, со временем обещавший вырасти в красивую рыбку, которая плавала бы на зависть другим в его семейном аквариуме.
Прежде он встречался с уже взрослыми, совершеннолетними девушками, своими ровесницами. Зачем было рисковать, заводить роман с соплячкой? Совсем иное дело теперь, когда ей скоро исполнится восемнадцать лет. Как раз подойдёт срок подачи в загс заявления о регистрации брака. А пока можно немного погулять, поцеловаться, потрогать, не нарушая его целостности, запретный плод… Как говорится, продлить желание. В крайнем случае у него имелись знакомые девушки, которые могли снять напряжение. Это даже его заводило: такая вот раздвоенность. Там он крутой, страстный мачо, здесь – робкий, тихий влюбленный.
С самого начала она потребовала у жениха, чтобы тот называл её Люсьеной. Вычитала в словаре, что это имя французское и означает – сила в битве. По крайней мере не Людмила – милая людям! Это его умилило: она показалась ему такой маленькой, наивной. Воительницей себя представляет.
Она говорила, что в восемнадцать лет поменяет имя Людмила на это – Люсьена. Но он и так звал её Люсенька-бусинка. Или просто Лю-лю. Вначале звучало это как-то… по-блатному, что ли. Но потом она привыкла. Даже вроде нравилось. И вдруг сегодня такой облом! При том, что Николай уже сказал о своей невесте родителям и друзьям. Показывал им фотографию, на которой Людмила получилась прямо-таки киношной красавицей. Друзья ему завидовали. Некоторые даже ехидничали. Мол, такая красотка лейтенанту не по звездам. Первый же подполковник уведет…
Людмила смотрела вслед жениху, теперь уже бывшему, почти без сожаления. Чего она вообще напридумывала себе, будто он тот, о ком она всегда мечтала. Если быть честной, то он выглядел именно так, как ей никогда не нравилось. Ни внешне, ни в поступках. Губошлеп! Нерешительный. Зацикленный на авторитетах. Святоша. Да еще и хитрож… Раз дав себе волю, она уже в выражениях не стеснялась.
Ничего, сегодня у неё день такой: рубить концы. И с Колей. И с бабкой. И вообще со всей роднёй.
Интересно, чего бабка вдруг решила слить её в канализацию? Вроде до этого всё было нормально. Точнее, между ними установилось относительное равновесие. Никто из женщин – ни юная, ни старая – не лез в дела друг друга. Как-то негласно обозначили статус-кво, которое не нарушали. Может, бабке не понравилось, что Люда решила выйти замуж?
Она помнила, как четыре года назад, в четырнадцать лет, родители отправили ее с Севера на «материк», под опеку бабушки-педагога. Думали, что передают в надёжные руки. Им и в страшном сне не могло присниться, что девочка окажется предоставлена самой себе. Отпущенной на волю вольную. Домашняя, всегда находившаяся под присмотром взрослых.
– В полдесятого чтоб была дома! – приказывал отец, и она подчинялась. Со всех школьных мероприятий, товарищеских встреч мчалась домой, с опаской поглядывая на часы – не опаздывает ли?
А чтобы произнести матерное слово… Да у неё губы не осмелились бы для таких слов сложиться!
Мама Вероника, отправляя дочь в родной город – тот, в котором родилась и провела несколько лет после учебы в Питере, уже специалистом с дипломом, – думала, что ей там будет лучше. Не к чужой тёте едет, к родной бабушке. Именно под её твердой рукой Вероника стала тем, кем стала, – достойным членом общества. Потому что её воспитывали в строгости и смирении.
Маму, но не Люду. Вот в этом Вероника Тимошина ошиблась. Не учла, что у них с дочерью характеры слишком разные. Для Людмилы слово «смирение» вообще не подходило. А если бы она ещё знала, что её папа вовсе не папа, а отчим, вряд ли слушалась бы его столь беспрекословно.
Вероника Дьяченко была человеком мягким, не тяготилась ролью вначале послушной дочери, потом послушной жены и чувствовала себя вполне счастливой под опекой мужа, принявшего эстафету от тёщи и продолжавшего ту же линию строгости и непререкаемости.
Почему вдруг ей пришла мысль услать от себя дочь? В какой-то момент Веронике показалось, что муж Виктор – отчим Людмилы – уделяет слишком много внимания подрастающей девочке. А тут ещё накануне она прочитала книгу о том, как отчим соблазнил падчерицу, – не «Лолиту», нет, гораздо более откровенную, вот и напридумывала себе, будто дочь нужно отправить к бабке. Так ей будет спокойнее.
Девочка не знала, что отец у неё неродной, и, посоветовавшись, супруги Тимошины решили вообще не говорить ей об этом. Зачем? Виктор Люду официально удочерил, в свидетельство о рождении вписали его имя-фамилию. Как и отчество девочки – Викторовна.
Людмила в отличие от матери над собой насилия не терпела и очень скоро поняла, что ее воинственная бабка просто не встречала до сих пор достойного отпора. Тихий ребенок – дочь – на её глазах постепенно превратился в тихую девушку, которая почти не доставляла ей никаких хлопот.